Александр полулежал в кровати и пил его, Макса, настойку, разбавленную кипятком, и инляндец отметил себе, что нужно сегодня доставить другу весь запас, который у него есть. И, может, усовершенствовать? Добавить туда немного остролиста для крепости сосудов, ночной тропической герани для реакции…
К его лицу прикоснулась женская рука, и он сморгнул, отвлекаясь от привычных и успокаивающих рассуждений. Щека горела, ныла, вспыхнула острой болью, потом ее словно стянуло, и все прошло.
— Вот что делает прикосновение красивой женщины, — прокомментировал Мартин, усаживаясь на кровать у ног Свидерского. — Жаль, что ты не смогла убрать кислое выражение с этой рыжей физиономии, Вики.
— Да не издевайся над ним, Март, — с досадой стукнул рукой по одеялу Алекс. Голос его был уже уверенным, боевым, как раньше.
— Ой, а кто это у нас вдруг выздоровел? Умирающий? — радостно переключился Мартин. — А спать? Данилыч? Спааать?
— Потом, — отмахнулся Свидерский. — Эта гадость и умертвие поставить на ноги может. Макс, я говорил уже, что ты гений?
— Говорил, — недовольно буркнул инляндец, огляделся и пошел мыть руки. Все серьезно смотрели ему вслед. Он вернулся, сел в кресло.
— Ну? — требовательно спросил фон Съедентент.
— Что ну? — поморщился Макс.
— Что ты не поделил с этой крошкой и почему мы не знаем об этом?
— Это не то, чем я мог бы гордиться и делиться с вами, Мартин, — сухо ответил лорд Тротт.
— На следующий день после атаки камены сказали Максу, что Богуславская не пришла на лекции, пропустила зачет, и что это впервые за все время случилось, — пояснил Александр. — Он сложил два и два и сообщил мне. Все действительно было подозрительно, вот и вызвали ее в кабинет… поговорить. Я проверил ее и убедился, что чиста. А Малыш не поверил и решил… перепроверить.
— Ментальным взломом! — возмущенно воскликнула Виктория. Она тоже села в кресло, и теперь качала туфельку на ступне. Вперед-назад, вперед-назад.
— Так надо было хоть усыпить ее перед этим, Макс, — недоуменно глянул на него Мартин, поднимая взгляд от качающейся туфельки.
Макс вздохнул. Он устал уже говорить за сегодня.
— Я поторопился. Побоялся, что если демон, то успеет ударить первой. Нажал чуть сильнее, чем нужно. У нее защита стоит какая-то хитрая, и не поймешь, природного свойства или искусственная, вот и стало любопытно, да и на вечер накануне надо было посмотреть… Сразу увидел, что не она, хотел восстановить, но девчонка начала уворачиваться, а там процесс уже запущен был. Вот и получила… ощущений.
— Я же сказала вам с утра, что в общаге пьянка была, — недовольно высказалась Вики. — Там, наверное, половина в универ не пошла. Так почему сразу она? Только из-за ауры мутной?
— Да, — сказал Макс и замолчал.
— Ладно, — Мартин подмигнул ему ободряюще, тряхнул волосами. — Крошку, правда, жалко, первый опыт ментального контакта, травма на всю жизнь. Теперь она будет бояться рыжих, а это оставлять никак нельзя, Малыш. Так что придется тебе вспомнить, как ублажать девочек.
Тротт посмотрел на друга так, что тот скабрезно захохотал и добавил:
— Я имел в виду мороженое и куклы, гнусный ты извращенец. А мы, если опять что пойдет не так, будем тебе носить передачки по очереди. И под окнами песни петь. И вообще, — неугомонный барон обратился к Свидерскому, — Алекс, я опять собираюсь напугать твою экономку и угрозами выпытать у нее несколько бутылей вина. Я сегодня был на ипподроме, вот там страсти! Срочно нужно напиться, завтра еще ученый совет, я заранее тоскую. И в Малыша вольем бутыль, пусть расслабится. Тебе, Данилыч, только понюхать. И расскажешь нам наконец, как слетал к Алмазычу. Вики, пошли со мной? Я буду тебе говорить гадости, а ты меня презирать, как обычно? А?
Виктория улыбнулась как-то очень по-доброму и встала, барон галантно придержал перед ней дверь. Макс посмотрел им вслед, вытянул длинные ноги, расслабленно откинулся в кресле.
— Болтун и клоун, — сказал он с усмешкой. — И как его хватает на все это дуркование?
— Да, — откликнулся Свидерский, попивая его настойку, — без него нам было бы совсем плохо. Душа компании — тяжкий труд, Малыш. Нам можно унывать, а ему — никогда.
Мартин вернулся, победно помахивая бутылками, Виктория аккуратно несла бокалы и закуску. Блакориец оперативно вскрыл вино, разлил всем, развалился в кресле.
— Алекс, кстати, а с чего ты такой усталый от Деда вернулся? Пахал он на тебе, что ли? Старый эксплуататор!
— Да он в горы забрался, Март, — объяснил ректор, — в обсерваторию свою. А у меня как сигналка персональная на Макса сработала, я и рванул напрямую. А там сами знаете, естественные стихийные искажения, пришлось потратиться, чтоб не разорвало.
— А тут всего лишь юный мститель, — усмехнулся барон, салютуя полным бокалом. — За твои изумительные ножки, Вики! И что? Что узнал?
Алекс пожал плечами.
— Сказал, что носы вытирать нам времени нет. И чтоб не лезли с малозначительными глупостями.
— …я занят, — бурчал Алмаз Григорьевич, с неудовольствием глядя на ученика. — Как ты пробился-то сюда? Я глушилок наставил.
— Долго пытался и догадался. Кто меня учил-то? — в тон ему ответил Свидерский, протягивая руку для приветствия. Но Дед притянул его к себе, похлопал по спине.
— Молодец… молодец. Не совсем бестолочь. Чего не восстанавливаешься-то? — придирчиво осмотрел сильно постаревшего ученика.
— Демонов ловлю, — признался Алекс. — Вот и прибыл за советом. Вы грозились поговорить со мной и так и не поговорили.
— Да когда тут поговоришь, то королевы необученные, то оборудование привезли… Демонов, — хмыкнул Алмаз, — ну пойдем, расскажешь. Только не долго. И, учти, кормить тебя мне нечем!
— А чем вы занимаетесь? — с любопытством оглядывался вокруг Александр, чувствуя себя мальчишкой в кабине огромного грузовика. Обсерватория, расположенная на плече высокого пика в Северных Горах, была гигантской, округлой, гулкой, с круговыми внутренними галереями на разных уровнях, соединенных лестницами, по которым можно было подняться почти на самый верх. Посреди стоял один впечатляющих размеров телескоп и какое-то записывающее оборудование. Вокруг него видимо дрожал воздух. Эффект от тысяч магических связок. Работа всей жизни, только так.
Здесь были еще маги, молчаливые и увлеченные своими делами, совсем не подобострастные к Григорьевичу, и он вежливо поздоровался, получил кивки в ответ.
— Это мои помощники, — сообщил Алмаз. — Одному не успеть всего.
— Ну покажите же уже! — не выдержал Алекс.
— Нетерпеливый какой, — недовольно буркнул Дед. — Садись, смотри. Только не вздумай вмешиваться в связки! Убью на месте!
Александр приблизился к «глазу», взглянул в него. Ничего не понял, присмотрелся. Туман какой-то, миллиарды звезд, пылевые облака, все обычно.
— Сейчас, — пообещал Старов, манипулируя струнами связок, как арфист-виртуоз.
Свидерский посмотрел и замер.
На фоне черной, бездонной Вселенной медленно двигалась огромная фигура. Невообразимо огромная, бесконечно огромная. Божественный силуэт, словно сотканный из полупрозрачной пыли. Он вел рукой, словно на замедленной съемке, и из ладони его рассыпались зерна галактик и туманностей, разлетались в черноту, замедляли движение и расцветали спиралями и шарами, взрывались белыми и голубыми сверхновыми, начинали кружиться вокруг него в страшном, завораживающем своей масштабностью танце. Все это происходило так медленно, что Александр одновременно видел и летящие от предыдущего броска семена миров, и уже раскрывшиеся, и далекие, постаревшие. И только неотвратимо и размеренно продолжал свое движение Великий Сеятель, Творец Миров.
У него закружилась голова, почернело в глазах, будто незримая колоссальная тяжесть начала давить вниз, к полу, и ниже, в толщу горы.
— Ну-ка, тихо, мальчик, вставай давай, — засуетился Алмаз, — я-то привык уже, а поначалу тоже от изначальной силы в обмороки падал. Не каждому дано это увидеть и понять. Только тем, у кого личный резерв поболе остальных.
— Спасибо, — сказал Алекс тихо, приходя в себя на холодном полу. — Спасибо, что показали. Так вы космогонией занимаетесь? Это так выглядит?
— Это, Свидерский, для всех выглядит по-разному, — серьезно ответил старый маг. — Кому как доступно, так и выглядит. Это невозможно постичь с нашими возможностями, мы ничтожно малы и слабы для того, чтобы даже миллиардную часть увидеть. Поэтому это доступная нам, магам, Метафора. Великая Метафора. Для людей науки — это Большой Взрыв, реликтовое излучение. Для мистиков и философов — борьба материи и абсолютной пустоты, добра и зла, вечно пульсирующая Вселенная. Для нас и духовников… тоже реликтовое излучение, только проявляющееся в образах Триединого. В глаз телескопа мы видим прошлое, и настоящее, и даже будущее одновременно. Я так долго настраивал его… и рву себя по живому, когда приходится возвращаться в мир, по делам.
Он подал ученику руку, тот встал, и Алмаз повел его в какую-то каморку, продолжая вещать на ходу.
— Знаешь ли ты, что Зерна, даримые им миру, воспринимаются нами, как одинаковые? Мы рассматриваем каждое, изучаем, записываем… Но они взаимодействуют с уже посеянными, и каждое в своем развитии начинает чуть отличаться от другого. Какие-то становятся бесконечно далеки друг от друга в своем росте, какие-то умирают, не породив жизни, какие-то сталкиваются в галактических катастрофах. А какие-то, очень похожие друг на друга, продолжают жить. И можно представить, что где-то есть мир, почти не отличимый от нашего. Но там, например, не так развита технология, или, наоборот, он обделен магией. И таких миров, молодых и старых, очень много. Каждый получает шанс на жизнь. А кто будет удачливее — покажет будущее.
— Но зачем все это? — Александр чувствовал себя так, будто он всю жизнь жил в маленькой комнатке, и вот только что его вывели в огромный мир.
— Я не Творец, мальчик, мне его постичь невозможно, — усмехнулся Алмаз, став похож вдруг на доброго-доброго деда. — Но мыслями своими, убогими, поделиться могу. Думается мне, Триединому страшно одиноко там, в этой бесконечной, холодной пустоте. Все помощники, которых он творил, никогда не станут равны ему или как-то интересны, хоть немного удивительны и непостижимы. И он отдает свою силу на откуп вероятности, для того, чтобы, возможно, когда-то через миллиарды и миллиарды лет, а может и миллиарды миллиардов, где-то, хотя бы в одном из миров жизнь дошла до такого уровня развития, что смогла бы принять божественные, равные ему формы. Но, увы, это уже философия. Может, ни Сеятеля, ни изначальных зерен не существует, и это всего лишь моя воплощенная фантазия.