— Да, — негромко ответила Марина с той же любезной улыбкой и нажала чуть сильнее — «гвоздик» ордена никак не хотел проходить через плотную ткань графитово-серого костюма. Острие вдруг поддалось и укололо его через рубашку — прямо напротив сердца.
— Вы простите меня? — Люк даже не вздрогнул, оставшись для наблюдателей благодарным и почтительным.
— Да, — почти неслышно, одними губами повторила принцесса, не поднимая взгляда от своих рук.
Она справилась наконец с закручиванием фиксатора, закрывшего острие «шляпкой», отступила.
— Поздравляю вас, виконт.
— Благодарю вас за вашу доброту, Ваше Высочество, — хрипло произнес Люк, глядя в светлые голубые глаза с дрогнувшими и чуть расширившимися зрачками. Поклонился и пошел к своему месту.
Закончилась официальная часть церемонии, снова зажурчала музыка, гостей пригласили к столам, попросили чувствовать себя свободно. Слуги быстро убрали кресла к стенам, отдернули тяжелые занавески, открыв большие окна и выход на веранду — для тех, кто захочет курить. Официанты предлагали несколько скованным поначалу награжденным напитки и закуски, и через некоторое время зазвучала в Малом зале громкая речь, стало теплее и комфортнее. Гости общались, выпивали, а королева, сопровождаемая мужем и принцессой Мариной, подходила то к одной группе, то к другой, задавала вопросы: о службе — гвардейцам и сотрудникам управления, о том, можно ли чем-то еще помочь, — родителям погибших, слушала о жизни сыновей, не выказывая нетерпения или неудовольствия, принимала благодарности за участие и утешала.
Байдек некоторое время следовал за ней, затем задержался у кружка гвардейцев, приветствовавших своего капитана, разговаривал на равных, без командирских интонаций. Но служивые все равно подтягивались и выправлялись — церемония церемонией, а рефлексы никуда не денешь.
То тут, то там по залу вспыхивали любопытные разговоры, и если бы нашелся способный услышать их все, он бы открыл для себя много интересного.
— И этому человеку я говорил про дурные импровизации, — задумчиво говорил Тандаджи, стоя рядом с Люком у широкого окна и любуясь подсвеченными фонарями черными деревьями с голыми тонкими ветками. Очень спокойно, но Кембритч глотнул коньяка и поморщился — за столько лет он прекрасно научился понимать, когда тидусс недоволен. — Предполагалось, что ты просто вручишь псов, нет?
— Я так сказал, да, — подтвердил Люк, опуская руку в карман и нащупывая пачку сигарет. — Иначе ты бы меня запер в карцере.
— Это было бы неплохим решением, — одобрительно качнул головой начальник разведуправления. — Итак, на чью жалость ты давил сегодня?
— Мы оба знаем, что я тогда переиграл, Майло, — серьезно и сипло возразил Кембритч. — Увлекся. Такие оскорбления не прощаются… и королева действительно очень добра.
— А разве ты когда-нибудь действовал иначе? — ехидно спросил Тандаджи. — Совесть проснулась, Кембритч? Теперь пойдешь по всем, кого ты использовал, с покаянием?
— Проснулась, но ненадолго, — успокоил его Люк, невозмутимо делая еще один глоток, — не переживай. Я тебе еще пригожусь. Когда я получу выкладки по Инляндии?
— Я очень сильно надеюсь, что самодеятельность на сегодня закончена, — настойчиво произнес тидусс, не давая сбить себя с толку.
— Конечно, — бывший подчиненный посмотрел на него честными глазами и усмехнулся. — Так что там по Инляндии, Майло?
И их разговор перешел в чисто деловую сферу.
Принцесса Полина Рудлог общалась с Игорем Ивановичем и Люджиной и очень старалась расшевелить северянку. Восхищалась ею, признавалась, что всегда завидовала женщинам-военным, расспрашивала о ее семье, о том, как она переехала сюда. И где она училась. И как ей работается со Стрелковским. И как они познакомились.
Игорь Иванович был немногословен, пил, слушал разговор вполуха, глядел на высокую принцессу, так похожую на него, и думал, что хорошо, что она уезжает в Бермонт. Потому что рано или поздно кому-то придет в голову, что сходство их неслучайно, и память об Ирине опять начнут ворошить, вспоминать сплетни. А уж если это дойдет до Полины, то трудно предугадать, какую реакцию выдаст ее беспокойная натура.
И на всякий случай он двигался, менял положение, так, чтобы не оказаться к случайному наблюдающему одновременно с ней в фас или профиль, чтобы положение тел и выражение лиц было совершенно разным. Думал. О том, что титул, от которого он отказался, все-таки догнал его, и, значит, Ирина, несмотря на отказ, желала настоять на своем, о работе, о мающихся в камерах заговорщиках, о списке менталистов, которых он сейчас проверял…
— Я-то знаю Игоря Ивановича давно, — рассказывала Люджина, а Пол сидела напротив нее в кресле и внимательно, легко слушала — будто общалась с подругой, — но он не помнит. Правда, Игорь Иванович? — капитан подняла голову.
— Что? — переспросил Стрелковский.
— Вы ведь не помните, когда мы познакомились, — укоризненно и чуть насмешливо сказала Люджина.
— Три недели назад, — напомнил ей полковник.
— Одиннадцать лет назад, — северянка усмехнулась. — Вы приезжали к нам в академию, проводили дневную конференцию — делились опытом раскрытия дел, рассказывали о службе в Зеленом Крыле и давали игровые задания — раскрыть преступление на основе реального. После вашего отъезда вся академия бурлила. Даже уголок в вашу честь сделали.
Игорь нахмурился. Он много ездил по военным училищам и академиям, но столько прошло перед глазами кадетов, что конкретно эту, синеглазую, он не запомнил. Несмотря на профессиональную память.
— Признаю, Люджина, — сказал он, — и стыжусь.
— Да чего там, — отмахнулась она почти весело. — Зато у меня была цель — Управление. Хотя с моими средними способностями попасть сюда было нереально. Все равно.
— Вы рады? — спросила Полина. — Или жалеете?
— Да что вы, Ваше Высочество, — строго сказала северянка, — я работаю с живой легендой в легендарном месте. Как тут можно жалеть?
И она легко усмехнулась каким-то своим мыслям.
Господа маги сидели в креслах и попивали прекрасное вино, наблюдая за присутствующими. Мартин рассказывал о работе при блакорийском дворе, коварно просил Вику поделиться опытом и подтрунивал над поглощающим закуски Свидерским. Иногда поглядывал на принцессу Марину — та стояла рядом с сестрой и Байдеком — на невозмутимого, прислонившегося к подоконнику рядом с дверью на веранду Кембритча, на малявку-студентку, оказавшуюся пятой Рудлог и сейчас внимательно слушающую друзей.
— Макс мог бы и прийти, — вдруг произнесла леди Виктория, тоже глянув на принцессу Алину. — Когда я заглядывала к нему, он выглядел вполне бодро. Уничтожал несчастного доктора, имевшего смелость возмутиться тем, что Макс колет себе свои стимуляторы, и требовал увеличить ему глюкозу в капельницах.
— Мог, — согласился Алекс насмешливо. — Но его даже Март на слабо не взял. Скромен наш Малыш и непритязателен.
— Это рыжее чудовище? — ехидно спросил фон Съедентент, тряхнув волосами. — Делюсь, мои доверчивые друзья. Мне он буквально сказал следующее, — и Мартин, состроив презрительно-снисходительную гримасу, процедил через губу: — Там будет слишком много Рудлогов. Да и получать блестяшку от девчонки, которую и не планировал спасать, слишком даже для меня, Март.
И старые друзья сдержанно захихикали, пока подошедший официант доливал вино в бокалы и ставил рядом с ректором поднос с закусками.
В зале пахло табаком — мужчины выходили курить, и дымок проникал с веранды сквозь то и дело открывающуюся дверь, щекотал ноздри и заставлял тоскливо прикидывать, сколько еще продлится прием. Я честно следовала за сестрой, поддерживала разговор, улыбалась. Перекидывалась несколькими предложениями с Мартином, с сестрами, снова возвращалась к Василине.
И чувствовала себя словно на тонкой звенящей привязи.
Люк, Люк, беда моя. Зачем ты смотришь на меня, зачем не отпускаешь меня?
Он стоял у окна, как всегда, один, и как всегда, совершенно не беспокоясь по этому поводу. Пил, уходил курить, возвращался. Стоял и просто смотрел, а я чувствовала его взгляд, где бы ни находилась, и чувствовала его самого. Будто он все это время находился за моей спиной.
«Я виноват».
«Да, Люк, ты даже не представляешь, как. Ты измотал меня, измучил. Я каждый раз после наших встреч старательно притворяюсь, что могу жить нормально. И у меня получается. До следующей встречи».
«Вы простите меня?»
«Да. Но я теперь совершенно не защищена от тебя, проклятый Змей. Ты сделаешь мне больно, я знаю. Ударивший однажды ударит дважды».
Тонкий бокал в моих пальцах холодил кожу, под каблуками постукивал мрамор, звучали приглушенные голоса, улыбался мне Март, звенела музыка. Я теряла ощущение реальности. Опять. Повернула голову, встретилась с ним взглядом — звякнула натянувшаяся нить, стало жарко и тревожно.
Бежать. Надо снова бежать.
Я стремительно шла по прохладному коридору, и свежий воздух успокаивал, охлаждал кисти рук, касался губ и ресниц, словно дыханием перед поцелуем. Я проходила мимо охраны, мимо приседающих в книксенах и кланяющихся придворных, и не было сил даже кивнуть в ответ. Внутри отчаянно кричала другая-глупая я, требуя немедленно вернуться обратно.
— Госпожа, — воскликнула моя горничная радостно, когда я наконец-то захлопнула за собой дверь, — а мы вас ждали!
У ног Марии сидел маленький лохматый щенок — коричневый, с бежевыми пятнышками на спине и с совершенно непотребным красным бантом на шее. Сидел, высунув язык, и внимательно глядел на меня.
— Прелесть какая, — болтала Мария, пока мы с псиной настороженно изучали друг друга. — Принесли, когда вы ушли на прием, Ваше Высочество. Вы не знаете, что это за порода?
— Знаю, — сказала я медленно и почувствовала, как подступают к глазам слезы. — Это пастушья палевая. У меня когда-то уже была такая собака. Боб.
Щенок, видимо, приняв решение, подбежал ко мне, неловко переваливаясь — Бобби так же косолапил — ткнулся мне в туфли, лизнул щиколотку сквозь чулки. И я не выдержала, подняла его, прижала к себе. Пусть он тоже будет Бобом. Словно детство опять со мной, радужное, яркое и спокойное.