Кто может понять боль истерзанного материнского сердца? Оно так болело, что Катя думала, умрет. И все никак не умирала. У нее немели руки и горело лицо, и она отчаянно, зло проклинала похитителей, желая им самой страшной смерти и самых чудовищных мучений, и ей казалось, что от ее горя даже свет в доме потускнел и слуги затихли.
Заснула она совершенно измученной, уйдя в сон в молитве Синей. Чтобы Великая мать уберегла ее девочек и защитила Марину и Александра Свидерского. Любой ценой. Пусть даже ее, Катиной, жизни.
Далеко от нее, в Блакории, у дверей номера, где спали дети Симоновой, вдруг схватился за сердце и осел на пол охранник. И еще один мужчина, уже в Рудлоге, трясущимися руками распотрошил аптечку и кинул себе под язык сразу несколько сердечных капсул. И третий, виталист Брин, проснувшийся от того, что у него немеет левая рука, положил правую на грудь и стал размеренно дышать, излечивая сам себя и одновременно избавляясь от неумелого, путаного, но удивительно мощного проклятия. И затем уже встал и стал обзванивать братьев, узнавать, нет ли и у них болей в сердце.
Так или иначе пострадали все замешанные в похищении детей. Охранника спасти не удалось.
Александр Свидерский проснулся рано утром от звонка телефона. Звонила Катерина Симонова.
— Да? — проговорил он сипло, потягиваясь в постели. Вчера они с Мартином, совратившим его-таки на поход в бар, ушли аж в Эмираты, накурились там кальяна, напились местной слабой травяной водки и вернулись далеко за полночь. И в голове еще бродили остатки алкоголя.
— Александр Данилович, — как-то сдавленно произнесла герцогиня, — я вчера забыла вас предупредить, а вы как мужчина наверняка не подумали.
— О чем, Екатерина Степановна? — поинтересовался он.
— К приему мне нужно подготовиться. А это парикмахер, визажист, да и платья подходящего нет. Я не успею, если выйду на работу. Сами понимаете, мне нельзя выглядеть… просто.
— Вы правы, — сказал Алекс, переворачиваясь на бок и глядя на часы — половина восьмого утра. — Я не подумал. Что же, я попрошу на входящие звонки посадить сегодня кого-нибудь из секретарей деканатов. Спасибо, что предупредили. Я заберу вас без пятнадцати пять, пройдем прямо во дворец.
— Лучше в половине пятого, — предупредила герцогиня. — Не нужно опаздывать. Принято приходить за полчаса до начала приема.
— Хорошо, — легко согласился он. Снова посмотрел на часы. — Восемь часов на подготовку — это страшно. Вы поразите меня, Екатерина?
— Думаю, да, — невозмутимо ответила она и положила трубку, не прощаясь.
Алекс появился у ее дома ровно в половине пятого. Открыл дверь дворецкий, склонил голову, сообщил, что госпожа герцогиня будет через две минуты.
И она спустилась — красное платье, стекающее по телу к полу, красная помада, белое лицо, огромные глаза, уложенные волнами черные волосы. Чуть-чуть смягчающая впечатление бежевая накидка, расшитая серебром. Драгоценные камни на шее, в ушах, на пальцах. Напряженная, как струна.
— Чувствую себя недостойным находиться рядом с вами, — сказал Свидерский, кланяясь и целуя ее холодные пальцы.
— Ну я же не могла вас подвести, — ответила Катя без улыбки. Глаза ее были тревожными, и Алекс не мог не спросить:
— Вы чем-то взволнованы, Екатерина Степановна?
— Нет, — она передернула плечами. — Не беспокойтесь, Александр Данилович.
Наблюдать за ней на приеме было одно удовольствие. В удовольствии этом себе не отказывали и окружающие мужчины — подходили, представлялись — больше половины присутствующих не принадлежали к аристократии и легко нарушали этикет, — заводили беседы. Катерина вежливо и очень изящно переключала внимание на Александра, хотя тот и так не страдал от отсутствия внимания. Он познакомил ее с коллегами, после фразы «Ее светлость герцогиня Симонова, мой секретарь» взирающими на Катерину как на даму с причудами, и за полчаса до начала официальной части она узнала, видимо, все слухи и новости научного и учебного мира.
Наконец, церемониймейстер объявил о появлении ее величества Василины Рудлог. Та вышла к гостям в чудесном и очень простом платье, не умалявшем, впрочем, ее величественности. Произнесла короткую речь — без высокопарности, поблагодарив за работу в сфере образования и вручив пожилому ректору награду за пятьдесят лет безупречной работы. Перекинулась парой слов с каждым из присутствующих, подошла и к Александру с Екатериной.
— Замечательно выглядите, — мягко сказала она Катерине, — жаль, что Марина еще на работе и вы не сможете увидеться.
Катя опустила глаза — Алекс, наблюдающий за ней, отметил и эту деталь.
— Мы встретимся на неделе, ваше величество. Сегодня я сопровождаю Александра Даниловича. Я работаю у него секретарем.
— Вот как, — немного удивленно откликнулась королева. — И как это вы согласились на должность?
— Мне нужно было чем-то заняться, ваше величество, — сдержанно пояснила Катя, — не могла больше сидеть дома. А Александр Данилович был так добр, что поддержал меня в этом стремлении.
Королева улыбнулась и кивнула.
— Да, теперь я понимаю, почему вы так дружны с Мариной. Она тоже не может сидеть дома. Это похвально, могу только поддержать вас.
— Благодарю, ваше величество.
Молодая правительница обошла еще несколько пар, и со всеми была одинаково любезна. И затем, мило попрощавшись и сославшись на дела, удалилась, оставив гостей слушать министра образования и других докладчиков и спасаться от скуки шампанским, закусками и сплетнями.
Женщины не были столь благодушны, как мужчины. Особенно аристократки. И первой крепость решила штурмовать высокая, сухощавая дама в возрасте. Она подплыла к Алексу, пробующему шампанское, величественно склонила голову:
— Добрый вечер, ваша светлость, добрый вечер, лорд Свидерский.
— Ольга Ивановна, — без особой радости поприветствовала ее Екатерина. — Позвольте представить, Александр Данилович, Ольга Ивановна, графиня Ольжанская. Меценатка, очень заботится об образовании в Рудлоге.
— Мы с вами общались несколько дней назад по телефону, — заговорщическим тоном сказала графиня Свидерскому, — рада видеть вас здесь. Герцогиня, — дамы обменялись изящными кивками, — откройте же секрет, зачем, ну зачем вы пошли работать?
— Я был очень настойчив, ваше сиятельство, — улыбнулся Александр. Катерина удивленно посмотрела на него, скользнула холодными пальцами по руке.
— Мой бедный муж, — Катерина понизила голос, и графиня, умирающая от любопытства, склонилась к ней, — очень гордился своим участием в жизни университета. Я решила продолжать его дело. Узнать побольше о жизни заведения, о его нуждах изнутри. Александр Данилович предложил мне эксперимент, — Алекс едва заметно хмыкнул, — я согласилась. Ведь кроме всего прочего, я подаю прекрасный пример молодым девушкам, не так ли, Ольга Ивановна? И поднимаю престиж не самой популярной работы.
— Это так решительно, Катерина Степановна, — проворковала графиня с видом примеряющейся к укусу гадюки. — Так необычно. Почти экстравагантно.
— О, уверяю вас, — с улыбкой сказала Катерина, — работа скучнейшая, но на что не пойдешь ради благотворительности. Боюсь, ваша жизнь куда ярче и полезнее моей, Ольга Ивановна.
Кажется, графиня сарказма не заметила — кивнула горделиво, отошла.
Гости общались, договаривались о встречах и совместных проектах, и гул разговоров заглушал легкую музыку, играющую в светлом зале. Наконец, столы с закусками опустели, удалился министр образования с помощниками, стали расходиться и гости.
— Скука смертная. И этот страшный высший свет, — пробормотал Алекс, когда они вышли из зала.
— Это еще цветочки, — улыбнулась Катя. — Так, покусывание. Вот когда эти хищницы собираются втроем-впятером, тут только успевай отбиваться.
— Вы из-за этого так нервничали сегодня? — спросил он, открывая Зеркало.
— Нет, — сказала она. Помедлила, достала из сумочки телефон, взглянула на него — губы горько дрогнули. — Впрочем, вы правы, послевкусие мерзкое. Пока время нерабочее, отведите девушку в хороший ресторан, Александр Данилович. Нужно спасать вечер.
— С удовольствием, — сказал он мягко, почти мурлыкающе. И подал ей руку, прежде чем ступить в перенастроенное Зеркало.
Весь вечер он наблюдал за ней. Отмечал, как периодически она поглядывает на экран телефона. Как устало и тревожно опускает глаза, когда никто на нее не смотрит. Как улыбается подходящим так блестяще, что ни у кого, знающего ее больше нескольких дней не может возникнуть сомнения, что улыбка искренняя. Как оценивающе смотрит на него — и тогда у славящегося своим чутьем на опасность Алекса холодок пробегал по спине.
Ресторан он выбрал старый, почти камерный. Тихий, со стенами из потемневшего от времени дерева, украшенными выцветшими гравюрами — при всей своей блеклости стоимость каждой из них исчислялась сотнями тысяч руди. С округлыми сводами без ламп и люстр — построен он был еще в то время, когда мир не знал электричества, и в зале свято блюли традицию — горели только свечи на столах и в высоких подсвечниках, стоящих на полу. За тридцать лет, пока он не был здесь, ничего не изменилось — все те же кружевные скатерти ручной работы, все то же серебро, бережно хранимое семьей, владеющей рестораном. Разве что скрипач, стоящий на балкончике сверху и периодически заводящий тонкие, пронзительные и тягучие мелодии, был другим. Но похожим, да. Сын, наверное.
Катерина сняла накидку, и сияние от свечей, стоящих на столе между ними, просвечивало тонкую ткань платья, очерчивая прекрасную грудь, кидало желтоватые отблески на ее лицо и руки. Она говорила мало, но беседу поддерживала непринужденно, хотя и было ощущение, что губы шевелятся — а она сама где-то далеко.
— Я и забыл, что вы курите, — проговорил Александр, когда спутница после ужина достала из сумочки мундштук и тонкую сигарету.
— При начальстве — нет, — сумрачно выдохнула Симонова и подожгла сигарету. Курила, и чувствовался от нее какой-то нерв, какая-то решительность — собственно, Алексу уже понятно было, к чему идет дело, и только очень интересовала причина столь резкой перемены. Сейчас она очень отличалась от Катерины, к которой он привык в своей приемной. От нее исходила угроза, а темная аура завораживала, манила прикоснуться, как бархатная тьма, чуть покалывала, словно заигрывая. Раньше он этого не замечал, хотя часто бывал рядом. Активизировалась только сегодня. И Катерина теперь уже смотрела на него в упор, разглядывая руки, губы, глаза — взгляд скользил по его чертам так, будто она пыталась привыкнуть к нему за короткое время.