Закрывала она кран осторожно, но он уже не сыпался ржой, только почернел немного. Как решать эту проблему, думать будет потом. Сейчас нужно сделать то, ради чего она пошла на риск.
И Катерина снова достала шкатулку, свечу, клубок. Расстелила на полу купленную карту — бумага немного скукожилась, хотя брала ее Катя за уголок, кончиками пальцев. Измазала шерсть кровью, прошептала заветное «Поди найди кого хочу» — и клубок сам рванулся с ее ладоней, понесся над картой и застыл над севером Блакории.
Новообращенная ведьма, не долго думая, ткнула под клубок окровавленным пальцем, подула на своего помощника — и тот бессильно упал. Затушила свечу и включила свет.
Клубок остановился над широкой долиной Хорндорф, славящейся на весь мир своими горячими источниками и целебными водами. Санаториев там сотни. В каком из них дети? Теперь нужно найти карту долины… или хотя бы список лечебниц.
В конце концов, если не успеет узнать до субботы, поедет с Александром в Эмираты. Там дождется того, кто должен забрать его. И уж тогда пригодится приобретенная сила и бабушкины заговоры. Только бы не сорваться до тех пор.
Зазвонил телефон. Она взяла его с опаской — хотя как-то аппарат выдержал же разговор со Свидерским? Может, пластик и стекло защищают от ее разрушительного воздействия? Звонила Марина.
— Кэти, — сказала она с забавными интонациями, — мы с тобой что-то совсем потерялись. А давай-ка выберемся сейчас в кафе или на ипподром, подруга? Растрясем кости верховой ездой? Я соскучилась!
— Я тоже, — грустно сказала Катерина. — Но я не могу, Мариш, я что-то плохо себя чувствую. Давай на следующей неделе? Если выздоровею?
— Могу прийти померить тебе температуру и принести апельсинов, — бодро предложила Марина. — Надену маску, болтать это не помешает.
— Я сплю, — уже привычно соврала Катя. — Не обижайся только, Рудложка.
— Да ты что, сон — это святое! Отсыпайся, Катюш. Виталист был у тебя?
— Был, — сказала Катя и вытерла ладонью глаза. Сколько можно плакать? — Ничего страшного. Скоро все будет хорошо.
Она успела убрать ритуальные предметы в шкатулку, переодеться — видимо, ритуал забрал силы, потому что под пальцами больше ничего не расползалось и глаза уже приобрели нормальный цвет. Зато внутри все сильнее разгорался голод. Еще слабый, но уже мучительный.
И когда она спускалась к ужину, отчетливо видела слабенькое сияние вокруг слуг. Теплое, сытное. И руки начинало покалывать, и голова становилась пустой. Пища телесная лишь немного притушила желание прикоснуться к кому-нибудь. Но она держалась. Послала горничную за картой долины Хорндорф, дождалась ее, изнывая от нетерпения. И повторила ритуал.
Ее девочки были в санатории Вармбассер. Сейчас она еще пролистает бабушкину тетрадь и повторит заученные еще с детства слова. А завтра пойдет в университет и зачерпнет там еще силы — сколько сможет выдержать. Нужно больше, больше, чтобы она могла защитить себя и вытащить детей. Обязательно спасет их. Осталось только продержаться до завтрашнего вечера. Не выдать себя и не сойти с ума за это время.
ГЛАВА 12
В ночь с четверга на пятницу Катерина Симонова проснулась от холода, скрючившись под одеялом, поджав колени к груди и шмыгая носом. Ее знобило. Катя потрогала распухшим языком губы — они пересохли, ощущались ватными, словно в них вкололи наркоз. И перед глазами все расплывалось, будто она смотрела на окружающее через пелену колышущегося тумана.
Герцогиня сощурилась — мир стал четче, — осторожно взялась за край одеяла (слава богам, ткань не поползла, рассыпаясь в прах) и всмотрелась в мигающие зеленым цифры на будильнике. Полтора часа до подъема.
Дом спал, тихий и пустой без ее детей, и она натянула на себя еще одно одеяло, застучала зубами — от движения стало еще холодней. И вдруг темнота вокруг запульсировала бархатом и охрой, сжалась — и отпрянула в стороны, открывая жутковатое зрелище. Живые теплые огоньки этажом выше, там, где спала прислуга. Очень страшно это было — чувствовать себя рентгеном. Видеть сквозь потолок и стены белесые контуры спящих людей и то, как мерно пульсируют густые пятнышки света у них в груди. Катя некоторое время испуганно таращилась на открывшуюся картину, затем перевела взгляд на потолок — там, наверху, была комната ее горничной. И с ужасом обнаружила, как белая дымка, окружающая девушку, спускается прямо к ней, к Кате, словно притягиваемая магнитом, и несет с собой спокойствие и тепло — а служанка наверху начинает беспокойно ворочаться, и сердце ее пульсирует все реже. И от других людей потянулись к хозяйке дома тонкие язычки жизненной силы.
Катерина всхлипнула, вскочила, подавляя желание остаться и согреться, наспех оделась и выбежала из дома. Вторая машина, широкая, темная, которой она пользовалась, когда выезжала куда-то с девочками, выехала из гаража и понесла ее к храму Триединого. Сил не было больше держаться.
Обитель Творца, расположенная неподалеку от ее нового дома, была построена по единому образцу — где бы ни находился храм, в Тидуссе или на Маль-Серене, все они были похожи на перевернутый бокал без ножки с круглым отверстием в потолке, по центру — службы проводились под ним, чтобы Творец видел и слышал священника. В помещении по кругу были расставлены чаши с зерном, в которое ставились толстые и короткие свечи, густо пахнущие медом и воском. У стен, меж вытянутых окон, стояли скамьи, а на подоконниках лежали святые книги и жизнеописания отшельников и угодников, чтобы каждый молящийся мог присесть и почитать, проникнуться благодатью — и, может, чуть меньше нагрешить, когда выйдет из храма в мирскую жизнь. А стены были расписаны знаками Творца — золотыми, стилизованными, крутящимися посолонь колесами с шестью спицами, на кончики которых были надеты такие же колеса.
Благодарственные службы — за создание мира, с просьбами не отворачиваться и не забывать в суете великих дел и иногда поглядывать на Туру — проводились каждое утро. И, увы, паствы много на них не присутствовало, ибо в основном горожане предпочитали посещать храмы шести богов или персональные часовни Великих Стихий. Что не мешало священникам исполнять свои обязанности без малейших сомнений.
В храмах, особенно в деревнях, далеко от шумных городов, часто видели стихийных духов, добрых и злых — они не шалили, мирно лежали на полу или сидели на подоконниках и дремали, чтобы потом снова улететь или уползти по своим загадочным делам.
Никто не мог объяснить, почему на потомков Черного Жреца маленькие и скромные храмы бесплотного и без-образного Триединого оказывали такое умиротворяющее влияние. Священники же, если их спрашивали, рассказывали, что Триединый заключает в себе все Великие Стихии и много больше — и именно поэтому нахождение в месте его особой силы, молитва и прием освященного зерна восстанавливали баланс энергии в человеческом теле, уравновешивали его. Помогали не только потомкам Черного — в монастырях Творца лечили душевнобольных и потерявших память, восстанавливая целостность человеческого тела и души. Недаром в священники к Триединому уходило столько виталистов.
Катя пробыла в храме недолго. Зачерпнула из глубокой чаши целую горсть просяного зерна, сунула его в карман юбки, зажевала несколько зернышек — и сразу ощутила холодный кокон вокруг себя. Подышала плотным и тяжелым ароматом лаванды и ладана, вздохнула и представила, как кокон исчезает, растворяется в ней. Голове стало легче, и мир стал четче. Помолилась с просьбой не оставить ее девочек и помочь ей. И поехала на работу, время от времени поглаживая сумочку, где лежали фотографии дочерей.
В университете еще никого не было — сторож, Василий Иванович, от которого сильно пахло алкоголем, добродушно проворчал «эх, молодежь, и куда же вам столько работать?», открыл ей дверь и ушел в свою каморку досыпать. Катя, перебирая зерна в кармане, шла по пустым коридорам, слушая эхо от своих шагов. Вокруг нее просыпались и зевали камены, бурчали ей приветствия, о чем-то шептались за спиной, но она почти не осознавала этого, погруженная в собственные мысли.
Может, попробовать сейчас завернуть в подвал? И если получится взять силы, начать действовать — тут же, пока будет способна сдерживаться от срыва, поехать к телепортвокзалу… или лучше в одно из турагентств, заплатить и попросить сразу открыть портал в санаторий. А там уже найдет, как спасти девочек — в сумочке лежали артефакты из бабушкиной шкатулки, да и подручными средствами можно воспользоваться, глаза отвести, желудочную болезнь на охранников наслать — не зря ведь учила заговоры и причетки из заветной тетрадки.
А если не справится? Если она слишком надеется на себя?
«А на кого мне еще рассчитывать?» — вздохнула Катя и тут же отругала себя за слабость и сомнения.
Она так задумалась, что чуть не подпрыгнула, когда в коридоре, ведущем к лестнице на ректорскую башню, ее окликнули скрипучим и недовольным голосом:
— Эй, красавица, ну-ка подыть сюда!
Катя испуганно завертела головой — на нее со стен сурово взирали два камена, похожие на строгих учителей.
— Ты, красавица, зачем сюда явилась? — сварливо спросил один из них. — Тебе счас надо в монастыре спрятаться и там сидеть, пока в себя не придешь. Вон глазища какие голодные! Точно пожрешь кого-нибудь, и ректор наш по доброте своей тебе голову смахнет. Зря, что ли, спасали? Надо было там оставить, там бы тебя Данилыч и порешил.
— Так это вы меня домой отправили? — тихо спросила Катерина. От предположения, что Свидерский может обо всем догадаться и сдать ее в тюрьму, или в отдел магконтроля, неприятно засосало под ложечкой.
«Или убить», — добавила паники еще одна мысль и Катю снова заколотило.
— А кто ж еще? — фыркнул второй. — Что забыла-то здесь?
— Мне еще надо, — сказала она еще тише. — Немножко.
— Эээ, не, — прошамкал первый. — Ты уж прости, девочка, но мы тебе больше питаться не дадим. Не дело это. Вы же как — чем больше потребляете, тем больше хочется. А мы как-никак за местных оболтусов отвечаем. Жалко их на корм отдавать, хоть и дурные, да и тебе не впрок пойдет. Так что скажись больной и беги, пока Александр наш Данилыч тебя не пронюхал.