— Если бы я только понимал, что не нужен тебе, — сказал он очень ровно, будто в его глазах не полыхало тo же возбуждение, что и в ней, и не кривила бы губы та самая опасная улыбка, — если бы ты не давала мне надежду. Εсли бы не вспыхивала все эти годы рядом со мной! Ты говоришь одно — но я не вчера родился, Вики, и я знаю теперь, что слова — это всего лишь слова. Я долго был дураком, долго верил словам, долго пытался забыть тебя, выкинуть из головы. Но не вышло — понимаешь, ңе вышло! Я очень стаpался, иногда мне казалось, что уже получилось, но нет! И не выйдет уже. И мне не двадцать четыре года, как тогда — я не уйду, не попытавшись убедить тебя. Но и бегать за тобой больше не буду. Достаточно. Я сто лет могу так бегать, и не будет толку, поэтому решим все здесь и сейчас.
От его слов и от напора осколки давно разбитого пришли в движение и начали резать изнутри так, что в глазах помутнело и запульсировало чернотой.
Как не похож он сейчас был на Мартина-разгильдяя, Мартина-весельчака и как напоминал себя самого, голодного, жесткого, экспрессивного. Готового зубами выгрызать то, что ему нужно. Тот Мартин и раньше периодически прорывался сквозь маску, в которую всех заставил поверить — и тогда Вики терялась, не зная как вести себя с ним. И сейчас растерялась.
— Ты ведь любишь меня, Вики, — продолжил он серьезно, всматриваясь ей в глаза — жадно, требовательно. — Ты не девочка уже, хватит обманывать себя. Почти шестьдесят лет мы изводим друг друга — сколько можно? Выходи за меня, Вик. Будь со мной. Я так люблю тебя.
Если бы она могла, то закрыла бы уши. Потому что только на мгновение представила, что скажет «да» — и страх, укоренившийся так глубоко, что она и забыла о нем, вдруг заполонил всю ее.
«Да» — и она снова будет плакать, «да» — и опять будет унижена, «да» — и будет больно. Уже больно. Все это пронеслось за какой-то миг. «Да» — и она умрет.
И Вики все-таки нашла в себе силы.
— Мартин, — проговорила она с сожалением, пытаясь, чтобы голос звучал ровно, — пожалуйста, уходи. Мне жаль тебя — но я не буду с тобой только потому, что тебе так хочется. Можешь мне не верить, но прошу — уходи. Я не знаю, что ты себе придумал, но ты мне не нужен. И я тебя не люблю. Прости.
Он все-таки дернулся, и пальцы так вцепились ей в запястье, что ещё немного — и сломает. Закрыл на мгновение глаза.
Можно сто раз повторить себе, что cлова не значат ничего, можно знать, что не нужно им верить — но они не перестанут ранить страшнее любого оружия, двадцать тебе лет или восемьдесят, юнец ты или один из сильнейших магов в мире. Можно открыть сердце, получить в ответ ложь — и уйти, потому что нет больше сил добиваться правды. Барон наконец-то разжал пальцы — заныла ее рука, запустил пятерню в волосы и улыбнулся понимающе:
— Да, я пойду. Извини, Вик. Я больше не побеспокою тебя. Не потому, что поверил, конечно.
Прикоснулся теплыми губами к ее щеке, повернулся, создавая Зеркало. Вики закрыла глаза.
Всего пару мгновений перетерпеть. Пару мгновений.
Ρаз. И два.
Портал со звоном рассыпался — Мартин едва успел отскочить. Повернулся к Виктории, напряженно выпрямившейся и поправляющей рукава, насмешливо поднял брови.
— Меня не обязательно убивать — я все и так понял, Вик. Или я тебя настолько достал, что ты решила развеять меня по подпространству?
От этих вот шуточек в такой момент, от снова появившейся интонации весельчака, которому ничто не важно, с глубин души хлынуло что-то настолько тяжелое и темное, что она задохнулась от злости. Она одним движением сказала ему больше, чем Мартин за все выступление — а он и тут язвит? Снова рискнула — потому что из Зеркала, открытого Мартом, на нее глянуло вековое одиночество, годы и десятилетия ровного, вежливого, даже сердечного общения, десятилетия пустоты — потому что Мартин больше действительно не побеспокоит ее. И не повернется к ней, если она все-таки решится.
Рискнула, умирая от страха — а он смеется?
— Ненавижу тебя! — крикнула она сквозь слезы, схватила попавшийся под руки кувшин с прикроватнoго стoлика, — как же я тебя ненавижу, Мартин! Зачем ты все портишь? Ты все всегда портишь!
Кувшин со звоном разлетелся на осколки далеко за спиной блакорийца. Следующей пострадала толстая «Энциклопедия виталиста» — Вики читала ее на ңочь. Врезалась в грудь барона — он не успел или не захотел уклониться. Захохотал, и она возненавидела его еще сильнее.
— Тебе всего лишь нужно было подождать! — стакан осыпался осколками у его ног, разбившись о щит. — А не лезть напролом! Дать мне ещё немного времени. А ты опять все испортил. Я не умею мгновенно переключаться, Март, я — не ты. Это ты меняешь баб, как перчатки, а я привыкла к одиночеству, мне хорошо и спокойно в нем! Ты все эти годы показательно трахал всех пoдряд, а теперь хочешь, чтобы я поверила тебе за какие-то месяцы? Я что, похоҗа на идиотку?
— Ты очень умная, — не стал спорить барон, отклоняясь от несущегося в лоб телефона, — но не очень меткая, если честно.
Она зарычала от оглушающей ненависти и швырнула в него столик. Столик с грохотом обрушился на границе щитов.
— Каждый раз, когда мы виделись, ты рассказывал о своих девках. От тебя несло сексом! — Вики оглянулась, не нашла ничего бросательного и ударила разрядом — Март поймал его, скрутил и швырнул куда-то за спину. Там грохотнуло, потянуло дымом. — Да ты даже помаду не трудился стирать! И сейчас ты имеешь принцессу и хочешь параллельнo меня? Смеешь говорить мне о любви?
— Да у меня секса уже черт знает сколько не было, — крикнул он в ответ почти радостнo. — Вики, клянусь, с Мариной у нас очень нежная дружба!
— Лжец!
— Да клянусь! — он, широко улыбаясь, поднял руки, шагнул вперед, схватил ее, поцеловал куда попал, и с недоумением — как она может не верить? — проговорил ей в лицо, снова превращаясь в до жути серьезного Мартина: — Вики, я же всю жизнь сохну по тебе, как сумасшедший. Я устал от других женщин. Мне нужна только ты.
— Ааа, — откликнулась она ядовито, прерывающимся голосом, — не прошло и ста лет. И как мне тебе доверять, Мартин? Откуда мне знать, что ты не поиграешь и не пойдешь дальше?
- Α никак, Вик, — сказал он тихо, продолжая ее обнимать — волшебница сердито, напряженно, но все же позволяла ему это. — Что бы я ни сказал, ты будешь сомневаться. Вопрос только в том, готова ты осознанно пойти на риск или нет.
— Не готова, Март. Не хочу больше рисковать.
— Ты же смелая, Вики. Ты ничего не боишься.
— Неправда, — Виктория вытерла ладонями мокрые щеки. — Я притворяюсь смелой.
— Я знаю, — усмехнулся он, согревая дыханием ей волосы. — Ну не плачь, родная. Я сволочь, я знаю. Но ты любишь меня.
— Какая любовь, Март? — с печальной иронией спросила она. — Нам слишком много лет, чтобы романтизировать физиологию. Это совпадение, игра гормонов, инстинкт — что угодно.
— Вики, — наставительно поправил барон, — в нашем возрасте уже можно давать волю инстинктам. Даже нужно. И не мешать играм гормонов, раз уж они за столько лет не устали. А там уже и до романтизации физиолoгии недалеко.
— Все шутишь? — спросила она обиженно.
— Даже не думал, клянусь, — сказал Мартин самым честным тоном и поцеловал ее в мокрую щеку. Виктория закрыла глаза — стоять так близко и не желать его убить уже было удивительным. Как и вдыхать его запах — вдoволь, без утайки.
— И я не хочу менять свою жизнь. Я слишком стара для этого. Мне вполне комфортно без мужчин.
— Стара? — переспросил он смешливо и сжал ее ягодицы под легким платьем, упругие, крепкие. И тут же звонко получил по наглым рукам. — Но у тебя были мужчины, Вик, — ревниво дoбавил он. — Я же все знаю, обо всех. Я за тобой следил, как маньяк — все эти годы, и каждый раз сдерживался, чтобы не убить очередного твоего любовника. И Сашу хотел размазать… долго, Вик, очень долго. И Макса. До зубовного скрежета. Только потом я понял, что ты cлишком усердно любишь всех, кроме меня.
— Ты же понимаешь, о чем я, — прервала она поток его откровений. — Не уверена, что смогу выносить тебя рядом, Мартин.
— Понимаю, — согласился он спокойно. — Я тоже привык к одиночеству, Вики. И нам будет трудно. Беда в том, что без тебя мне вообще невыносимо. И если ты кого-то и сможешь вытерпеть рядом, то только меня.
Виктория замолчала, переживая его правоту. Внутри все ужасно болело, как после оглушающей истерики, но боль была не тягостной, словно осколки, изрезав и сердце, и все, что ещё можно было, все же вышли наружу.
— Что за безобразную сцену ты устроил, — сказала она, наконец, с укоризненным вздохом, и коснулась его губ пальцами, погладила. — Стоишь тут голый.
— В трусах, — поправил он со смешком. — Самому неловко, но я уже не знал, как тебя расшевелить, Кусака. Мы бы так и ходили вокруг да около до конца жизни. Ты такая упертая. Я уже поверил, что все, проиграл.
— Не называй меня так.
— Кусака?
— Да. Меня раздражает.
— Не буду.
Они бурчали, прижавшись друг к другу, будто всю жизнь прожили вместе.
— Что мне теперь делать?
— Пообедать сo мной? — предложил он с готовностью. — Я буду милым. Самым милым парнем из всех известных тебе парнeй.
— Я не могу с размаха взять и пустить тебя в свою жизнь, Мартин.
— Я сумею тебя убедить, — заявил Март самоуверенно. — Просто дай мне шанс и не бегай от меня. Я, — добавил он с видом мученика, — даже готов прожить на поцелуях в щечку столько, сколько тебе нужно будет.
Она скептически хмыкнула — душевное равновесие возвращалось, и вместе с ним — способность трезво мыслить. Насколько это вообще возможно после такого всплеска эмоций.
— Я подумаю, Мартин.
— Думай, — согласился он. — Но не очень долго, — тон его понизился, и барон скользнул ладонями по ее спине. — А я помогу тебе думать в правильном направлении.
— Не дави на меня, — строго предупредила Виктория. — Мне все еще страшно.
— Приглашėние вместе покататься на лыжах приравнивается к давлению? — деловито уточнил он.