— …и сейчас хочу. В глазaх темнеет, как хочу, Вик. Какая ты солененькая, уммм… — маг лизнул под пупком. — Как море. Был слишком нетерпелив…дааa… А сейчас я… я…
Мартин вдруг решительно поднял голову, тряхнул темными волосами, усмехнулся и снова потянулся к ее губам.
— А сейчас, — сказал барон хрипло, когда оторвался от нее — и голос его теперь прерывался от тяжелого дыхания и был серьезен до иронии, — я возьму тебя не раньше, чем ты начнешь кричать и умолять меня об этом, родная. Потому что я хочу, чтобы тебе было хорошо.
— Мне уже хорошо, правда, — Вики с трудом вдохнула густой, напоенный запахом его возбуждения воздух, от которого голову сносило не хуже, чем от его поцелуев. Маг усмехнулся:
— Этого мало. Нужно, чтобы когда-нибудь потом, когда ты будешь сердиться на меня, мне достаточно было бы сделать так, — Мартин прикусил ей мочку зубами, и она застонала, уже не прислушиваясь к его словам, — или так, — и крепкая его ладонь погладила ее по бедру, сжала упругую ягодицу, — чтобы ты… обо всем забыла.
И этот бессовестный, невыносимый, слишком много разговаривающий мужчина выполнил свое обещание, несмотря на то, что никак не хотел серьезно относиться к такому серьезному занятию. Заставил ее кричать, хвататься за него и умолять — и за этот второй первый раз власкал, вбил, вцеловал в нее понимание, что теперь-то уж она от него никогда и никуда не денется.
Глава 11
Макс Тротт, все та же суббота
Профессор Тротт закончил отжиматься на пальцах, потянулся, выгнулся, упираясь ладонями в пол, и поднялся. Промокнул лицо полотенцем, переводя дыхание, аккуратно сложил его, недовольно повертел левой рукой, потряс кистью. Слабо, ещё очень слабо. Инъекции помогают укреплять мышцы, улучшают физические параметры — но все равно последнюю сотню отжиманий он делает через бoль, на чистом упрямстве.
К Четери в Пески уже какой день было не пробиться — и молчала сигналка, но это не было поводом прекращать тренировки. И лорд Макс, как истинный перфекционист, изматывал себя едва ли не больше, чем в дни занятий. Не только потому, что хотел стать лучшим. Упражнения с клинками удивительным образом укрепляли умение концентрироваться и волю, повышали работоспособность. И очищали разум от страстей и эмоций. Притупляли страх — а Макс уже очень устал бояться.
Инляндец снял влажную футболку, скинул обувь и вышел на заснеженную поляну у дома. Пока мышцы ещё разогреты, понаклонялся, потянул руки, ноги и достал из воздуха свои клинки, Дезеиды. И следующие два часа с той же одержимостью, с которой делал все остальное, повторял боевые приемы, прыгал с клинками, крутился, разворачивался, приседал, отклонялся — тело его, изначально умиравшее от нагрузок, с каждым днем становилось все гибче, а движения — точнее.
Когда он остановился, холода не ощущалось вообще. От плеч и мокрой груди тек парок, в ушах бешено стучала кровь — а организм потряхивало от удовольствия. Макс, щурясь от неожиданно появившегося солнца, заигравшего искрами на вытоптанном снегу и светлых лезвиях, убрал клинки, чувствуя холодок в ладонях, когда они скользнули в первый слой ауры, и направился к дому.
За спиной его шумели дубы-стражи. Непривычно шумели — он обернулся, присмотрелся и чуть дернул губами. Завязанная на саженцы стихия Земли давно уже вызрела в маленьких стихийных духов, подчиняющихся только ему. Много лет они жили рядом, живые деревья и нелюдимый инляндец, и странное у них было к хозяину отношение. Дубы рьяно защищали дом от незваных гостей, радовались, как дети, когда он появлялся в чаще, чтобы осмотреть их — нет ли болезни, не нужна ли помощь, игриво обсыпая его желудями или росой, тянулись поцарапать — привязку он делал на своей крови и иногда подпитывал их, — и погладить ветвями.
А сейчас они дергали ветками в одном ритме, повторяя его недавние наклоны и взмахи руками. И это было забавно. С охранниками-дубами получилось как всегда: решая одну задачу, он нечаянно поднял целый пласт, не освоенный современной магнаукой.
«Надо бы, конечно, исследовать этот фенoмен, но нет времени, — думал он, шагая к ванной. — Или привлечь стажеров…? Кого-то из студентов? Пусть изучат развитие привязанных духов, составят механизм их искусственногo выращивания… остихийненные предметы быта могут изменить мир…»
Перед глазами тут же встала некая студентка, с визгом носящаяся среди дубов и задающая тысячу вопросов, и Тротт раздраженно поморщился, мотнул головой. Нет. Не вытерпит он в своем личном пространстве даже самых толковых из молодых ученых. А уж студентам и, особенно, студенткам вовсе грозит быть прикопанными под этими самыми дубами.
Макс разделся, тут же запустив стиральную машинку, встал под горячий душ, упершись руками о стенку и опустив голову. Пять минут отдыха, быстрый обед и работа. Любимая верная работа.
Плечо от пoчти-кипятка пощипывало, и Макс чуть двинулся в сторону, потер саднящую кожу ладонью. Благодаря занятиям с Четом он уже давно не использовал репеллент — но этим утром проснулся, хватая ртом воздух и чувствуя приближение приступа — и успел вколоть себе в вену дозу, всегда лежащую на прикроватном столике. А потом уже, когда успокоился, сходил в лабораторию и для верности сделал себе очередную импликацию. И хорошо, что успел до внезапного появления друзей.
Он покосился на плечо, забитое накладывающимися друг на друга знаками и вздохнул. Устойчивый портал, который Алекс закрыл утром, поднял в душе муть липкого страха. Но некуда деваться, ночью нужно уйти в Нижний мир. Два месяца по времени Туры Тротт не был там, и его дар-тени давно должең был дойти до столицы империи, Лакшии. И добыть информацию — действительно ли правитель, тха-но-арх, собирает армию — и есть ли хоть малейшая вероятность, что им удастся получить долговременный проход на Туру. И, если слухи, бродящие по трактам империи, подтвердятся — придется думать, имеет ли он право скрывать это. С другой стороны, предсказания о предстоящем уходе в богатую и сытную землю, подогреваемые жрецами местного пантеона, уж очень давно будоражат умы народов нижнего мира и относятся, скорее, к религиозному мифотворчеству. Точнее, так он думал ранее. Но как не тревожиться теперь, после видеңий Алекса, найденных Мартом предсказаний и попыток темных сородичей открыть проход с этой стороны?
— Глупцы, — пробормотал он с досадой, растирая тело мочалкой. — Мечтатели и глупцы.
В свое время, когда Макс наконец-то принял то, что с ним произошло, освоился в мире Лортах, и, главное — научился выживать там, где правили насилие и боль, — он много лет пытался понять, как же возможно одновременное существование одного человека в двух мирах, на двух планетах, отстоящих друг от друга на невозможное количество световых лет. Это было невозможно — но это «невозможно» опровергалось каждый раз, как его утягивало в Лортах, в существующую там темную ипостась. И не его одного. Дар-тени было несколько тысяч — большая часть из тех, с кем он разговаривал, не видела сны о Туре или видела очень редко, меньшая — проживала вторую жизнь каждую ночь.
А таких, как он, Макс не встречал. Но ведь они были. Тот же Собoлевский. Или другой… темный.
«Ты слаб, малыш».
Тротт снова поморщился от сожаления, поднял лицо под струи воды, смывая пену, потер рыжие волосы. Силен был его противник, очень силен. Только ошибся. Макс пределов своих сил и сам не знал — и боялся узнавать.
Проклятые обстоятельства. Встретиться бы с осведомленным собратом в других условиях, разузнать все, что можно, сравнить выводы. А сейчас приходится опираться только на те обрывки сведений, что он зацепил при ментальном контакте с убитым сородичем — и на многолетний сбор информации в нижнем мире, после которого из предположений и догадок в голове сложилась хотя бы как-то укладывающаяся в разумные рамки гипотеза.
Каким-то образом в Лортах оказалась выбрoшена одна из Великих стихий, базовых элементов устойчивости Туры — верующие называли ее Черным Жрецом Смерти. И это привело не только к постепенному угасанию Туры, обозначив грядущий конец света — когда остатки великой стихии развеются окончательно, но и к разделению его потомков на две обособленные половинки. Потому что вторая, крылатая ипостась, суть воплощение темной стихии, наследие Жреца, и существует только там, где есть сам источник стихии, Черный Жрец. Ушел бог в другой мир — и утянул за собой половинки душ. Рождается человек здесь — а через время появляется в мире Лортах его дар-тени. Так и живут, вечно стремясь друг к другу.
Макс долго горел жаждой вернуть себе нормальную жизнь — и если для этого нужно было вернуть бога на Туру, то он был готов в лепешку расшибиться, но сделать. У него было много времени — он жил куда дольше, чем обычные люди. И он нашел-таки долину, откуда шла сила Источника. Но не смог туда попасть. Стоило ступить в проход между черными скалами, окружающими долину, и его пригнуло к земле — и усталый оглушающий голос льдом прошуршал в голoве:
— Уходи, не тревожь меня, пытливый птенец. Знаю, зачем ты пришел. Нет у тебя сил помочь мне. И ни у кого нет.
— Но это неправильно, — упрямо просипел он, пытаяcь не заорать от разочарования. — Что мне сделать, отец?
— Смириться, — ответил тот. И замолк — и не отвечал боле.
Кто он, чтобы оспаривать слова того, кто неизмеримо знающей и сильнее? Поэтому действия заговорщиков Макс и воспринимал как акт отчаяния. С другой стороны, а если кровь Красного, смешанная с кровью Черного, действительно может открыть проход для бога? И не является ли оправданной жертвой уничтожение правящих династий — для предотвращения конца света?
Если же предположить, что сказанное на могильном камне одного из Гёттенхольдов правда и это действительно откроет портал между Лортахом и Турой и освободит Жреца — выстоит ли Тура, когда сюда хлынут полчища кровожадных тварей, ведoмых далекими от гуманности и милосердия воинами правителя Лортаха? Ведь они придут не одни — с ними появятся чудовищные боги инсектоидного мира.