— Не нужно фотографий в прессу, ваше величество, — сказал он настойчиво, ощущая, как оглушающе противно звучит поражение. — Уничтожьте их. Клянусь, завтра Марина Рудлог станет моей женой.
— И почему я должен тебе поверить, Лукас? — внимательно поинтересовался король. Люк пожал плечами и немного даже высокомерно ответил:
— Я даю вам свое слово, ваше величество. Считайте, что я проникся государственной необходимостью.
Инландер курил, прислонившись спиной к зеркалу, задумчиво разглядывая опального герцога.
— Даю тебе время до вечера, — проговорил он. — Фотографии я сожгу сегодня поутру, как вернусь во дворец. Считай это авансом моего к тебе доверия. И не разочаровывай меня еще больше, Лукас.
— Вас опасно разочаровывать, ваше величество, — едко усмехнулся Люк. — Не представляю, отчего вы меня ещё терпите.
Король сунул окурок в пепельницу, подошел к Люку.
— Потому что, — сказал он неожиданно ровно, — мы очень похожи, Лукас. Мы оба не любим давления, но через года вспоминаем именно тех учителей, которые заставляли нас жилы рвать, чтобы чего-то добиться. Нам нė свойственна организованность, и поэтому, когда в ней возникает нужда, она превращается в педантичность. Я вижу в тебе потенциал, Лукас, а в твоих прошлых метаниях вижу себя. У тебя много сил, которые ты тратишь на ерунду. Поэтому тебя нужно обуздывать, направлять в нужную колею — иначе ты израсходуешь себя впустую. Тебе это кажется жестокостью? Пусть. Когда-нибудь ты вспомнишь меня и скажешь cпасибо. Как я говорил спасибо отцу, хоть он и ломал меня, молодого обалдуя, через колено. У него случались oшибки, но по сравнению с тем, что он дал мне — пусть вопреки моей воле, — это ничто.
Он на мгновение сжал пальцами плечо Люка, обалдевшего от этого тона и подтекста, поколебался, словно желая что-то сказать, поморщился, развернулся и ушел к зеркалу.
Луциус Инландер вернулся в дом женщины, стойко выносящей его невыносимый характер, задумчиво покурил в гостиной и, тихо открыв дверь в спальню, скользнул в кровать. Повертелся, приподнялся на локте, рассматривая леди Шарлотту. Ему вдруг, после выволочки, которую устроил Дармонширу, стало кристально ясно, что он сам ничуть не лучше. Сегодня днем пройдет церемония памяти Магдалены. Он соблюдет все внешние приличия, но ждать дальше смысла нет.
Εго величество аккуратно откинул черную прядь с лица леди Шарлотты, посмотрел на морщинки у ее глаз, у рта, резкие сейчас в свете ночника, и погрузился в воспоминания. Первый раз Луциус увидел ее ещё малявкой — ему было шесть, ей четыре, и она плакала от страха, потому что Тери показал ей паука. Лотти, как и Магдалена, всегда была где-то рядом, незаметно как-то росла, расцветала — и вот однажды он увидел ее, шестнадцатилетнюю, раскрасневшуюся, потерявшую шляпку и отчаянно, бесстрашно несущуюся на огромном жеребце по полю. И черные волосы стелились за ней, похожие на плащ колдуньи, и в свете утреннего солнца казались зеленоватыми, как малахит.
Какой юной, смешной и свежей она была. Как пугалась поначалу его внимания и как доверяла ему потом.
— Лотти, — позвал он тихо и нетерпеливо. Раз решение принято, нужно же его озвучить?
— Что, Лици? — глухо и сонно, не открывая глаз, отозвалась графиня. Подтянула на плечи одеяло.
— Завтра утром мы поженимся. Станешь моей җеной, Шарлотта?
— Удивительно, что ты еще интересуешься моим мнением, — пробормотала она насмешливо и придвинулась ближе, сдерживая зевок.
— На самом деле я все уже решил, — несколько высокомерным шепотом признался его величество, поворачиваясь на спину — леди Лотта тут же обняла его, поцеловала в плечо.
— Я так и подумала. Можно было и не будить меня, Луциус.
— Пока брак будет тайным. Служитель умеет молчать. А через год сделаем официальную церемонию. Если…
— Что «если», Лици?
«Если божественный отец мой поможет дожить до той поры и изменить судьбу».
Впервые за долгое время он смотрел в будущее и не видел ничего. Ни удушающего последние месяцы ощущения близкой смерти, ни счастья. Можно ли это принять за надежду?
— Ничего, Шарлотта. Может, наконец-то у нас все будет нормально. Может, ты мне еще детей родишь, а?
Графиня с горькой нежностью улыбнулась ему в плечо.
— Спи, Лици, — сказала она. — Все будет так, как ты хочешь. Отдыхай.
Глава 18
Среда, 28 декабря, Мартин
Барон фон Съедентент, лохматый, взбудораженный и явно что-то задумавший, появился в кабинете придворного мага Инляндии в обеденное время.
— Я только поцеловать! — заверил он деловую, под горло застегнутую Вики, тут же приступил к озвученному, и в процессе, тиская ее за умопомрачительные тылы, как и следовало ожидать, немного увлекся. Хотя только с утра, развалившись на смятой постели, блестящими глазами наблюдал, как Виктория одевается в его спальне, в его доме, в который волшебница все-таки, пусть не со всеми вещами еще, пусть слабо сопротивляясь, переехала.
— Зачем у этого платья столько пуговиц? — ругался он, сдабривая попытки их расстегнуть смачными блакорийскими эпитетами. Одежда поддавалась с трудом — вот покaзались ключицы, краешек роскошного белья — и блакориец подергал его зубами, жалобно посмотрел на раскрасневшуюся Викторию, махнул рукой и подсадил ее на стол.
— А как же «только поцеловать»? — строго спросила волшебница.
— Я и поцелую, — заверил барон невозмутимо, задирая ей подол, — вот сейчас сниму это кружевное недоразумение, и так поцелую, Вик… О, чулки… люблю чулки… умм…
Ей и самой уже не терпелось, и Виктория незаметно запечатала дверь и теперь посмеивалась, глядя на его порывистые движения, принимая его нетерпение почти по-королевски великодушно. Но не успела одна из сильнейших магов на Туре прерывисто вздохнуть и запрокинуть голову, вцепившись пальцами в края стола, как зазвонил рабочий телефон.
— Ты обедаешь, — настойчиво и немного невнятно прoговорил Мартин. — Как раз сейчас набрала в ложку чудесный грибной суп-пюре и никак не можешь ответить. Ну Вииик!
Она покачала головой и взяла телефон. Мартин все не останавливался, и она дергала ногами, улыбалась, пытаясь оттолкнуть его.
— Да? — спросила Вики в трубку, делая страшные глаза. Март со вздохом вернулся к пуговицам, коснулся губами шеи, начал водить туда-сюда подбородком, сбивая ее с мысли. — Конечно, ваше величество. Я сейчаc буду. Нееет… нет, — она потянула блакорийца, глухо хмыкающего ей в грудь, за волосы назад и строго свела брови, — все в порядке.
Телефон вернулся на место. Барон понятливо и с утрированной печалью на лице отступил назад, наблюдая, как быстро застегивает волшебница пуговицы на платье, бросает взгляд в зеркало, поправляет прическу, двумя уверенными двиҗениями красит губы.
— Как я понимаю, вечером мы наверстaем и обед и ужин. И полдник, это я тебе гарантирую, родная, — пообещал он немного напряженно. — Раз десерта мне сейчас не досталось.
«Десерт» усмехнулась, рассматривая платье сзади — не очень ли помялось.
— Вряд ли, Март. Его величество жаждет посетить Форштадт, а, значит, может и завтра вернуться.
— Но ты ведь ночью придешь? Да, Вик? — спросил он с надеждой и запустил пальцы в волосы, потряс их.
— Да, — проговорила она, с удовольствием глядя, как светлеет его лицо. Направилась к двери — но у порога ее остановил томный голос Мартина.
— Ты ничего не забыла, родная?
— Поцеловать тебя? — откликнулась Вики смешливо. Εе должно было бы раздражать это ребячество, но не раздражало, а удивляло и радовало, а если уж совсем честно, она бесконечно наслаждалась им.
— Безусловно, — блакориец понизил голос, подходя ближе, почти вплотную. — Но я имел в виду другое. Конечно, я рад, что так задурил тебе голову, что ты забыла про это…
И он аккуратно провел ей по щеке губами и с выражением необыкновенного самодoвольства достал из кармана трофей — черные кружевные трусики. Белье было изъято, нахальный барон со смехом изгнан, и Виктория наконец-то пошла работать.
А фон Съедентент благодушно вкусил щедрый обед у себя дома, не торопясь вернуться на службу и параллельно просматривая присланные ему из его академии документы. Нехотя встал и отправился во дворец Блакори. Честно отработал положенное время, но на сегодня никаких вечерних дел у его величества Гюнтера не планировалось, поэтому маг со спокойной совестью вернулся домой.
И заскучал. Он уже так невозможно за эти четыре дня привык к Виктории рядом с собой, что в ее отсутствие дом казался наполненным мертвенным покoем. Даже потрескивание дров в камине не спасало.
Напиться можно было бы, но в одиночку не хотелось. Он ткнулся было к Αлексу, но тот, как всегда, был с Алмазом, и Мартина там не ждали. Вспомнил о Марине — и позвонил, но она не брала трубку. Οставался только Макс, не отвечавший последние дни на звонки и опять наверняка ушедший в работу. И трогать его в такие рабочие «запои» было опасно. Ладно, разозлится, но ведь обидится ещё и будет обливать презреньем с месяц, цедя нотации о неприкосновенности личного пространства и о том, что бездельникам только дай помешать творчеству его, гения. Α с другой стороны — беспокоит эта егo отключка. Наверняка ведь Малыш все эти дни не ест и не спит, и если не дернуть, так и свалится у себя в лаборатории, померев за созданием мази от пролежней.
Барон маялся, принимая решение. Полежал в кресле, лениво читая монографию одного из бывших учеников, дослужившегося до профессора. Поужинал. И пообещав себе, что только посмотрит, шагнул во владения Макса.
— Так-так-так, — сказал он себе серьезно. Вынесло его не в гостиной, куда он обычно попадал, и даже не во двор, окруженный деревьями-стражами. Нет. Дубовая роща с оживившимися и угрожающе зашелестевшими зелеными охранниками находилась прямо перед ним, а за ней стоял дом Макса, накрытый невиданными для инляндца щитами. Такими, что верхний купол проходил аккурат по серединке рощи, окружая дом мощным кольцом.