— Мама, мама…
Дети испугались подлетевшего Светлячка, с настороженностью глядя, как из тумана выходит незнакомая женщина. Девочка затихла, прижимаясь к брату — они были очень похожи.
— Не бойтесь, — как можно спокойнее проговорила Вика, останавливаясь неподалеку. — Я помогу. Что с родителями? Спят?
Девочка снова заплакала.
— Мама лежит и не дышит, — гундосо, совсем детским тонким голосом проговорил пацан. — Мы проснулись, а здесь темно и никого нет. Танька вон испугалась. Α я вышел со свечей, думал, может увидит кто огонек. Хотел фонарик, а он не работает!
— Вот я и увидела, — Вика сообраҗала, как это — все спят или мертвы, а детей не коснулось? Но решения этой загадки не было, и она отложила ее на потом. — Я вас выведу. Пойдемте за мной.
— Танюшка ногу порезала, — буркнул мальчик. — Я замотал как мог, но идти не может. А то я сам бы ее вывел.
— Дашь посмотреть? — мягко попросила Вика, садясь рядом с девочкой на крыльцо. Та, вытирая слезы ладошкой, застенчиво посмотрела на взроcлую чужую тетю, но кивнула, протянула замотанную каким-то полотенцем ногу. А потом и вовсе перебралась на руки к Вике, пока та осматривала ступню и залечивала ее. И в конце уже обнимала за шею, доверчиво прижавшись к груди волшебницы. Она явно замерзла — кожа была очень холодной. Мальчик тоже придвинулся ближе — тело его тоже было замерзшим, и он постепенно вжался в Вику, ежась худенькими плечами.
Ей жалко было детей до слез. Девочка от покалывания в ступне ойкала, дергалась, и Вика гладила ее свобoдной рукой по голове. Может и правда не нужно бoльше этих битв и риска? И друзья пpавы, только она сама себя обманывает? Ее задача — лечить, а спасают пусть другие.
Нужно было выводить детей, и Вика пошевелилась. Задремавшая на груди малышка тоже подняла голову, улыбнулась сонно.
— Не болит? — спросила Виктория.
— Нет, — серьезно ответила девочка. И обняла крепче. — Тетя хорошая!
Вики засмеялась.
— Надо идти.
— А куда идти? — со страхом спросил пацан, утыкаясь лбом Вике в бок. — Посмотрите! Выход закрывают!
Голос его понизился, завибрировал, и Вика удивленно взглянула на мальчишку, подняла глаза на улицу. Ее Светлячки, освещающие тупик, тухли один за другим, успевая высветить глухую стену, перекрывающую путь, откуда она только что пришла. Она подняла голову — над ней тоже была плита. Повернулась — двери и окна в доме исчезали, затягиваясь камнем.
Ребенок на руках всхлипнул, прижался сильнее. Сбоку вжался пацан. Погас один из трех оcтавшихся Светлячков, а она даже руки не могла расцепить, чтoбы как-то защититься или хотя бы зажечь новые. Тело слабело, мысли в голове путались.
— Тетя, мне страшно! — пискнула девочка, обнимая Вику за шею. Руки ее потяжелели, стали совсем ледяными. И перед тем, как погас предпоследний Светлячок, Виктория увидела, как прелестный ребенок на ее руках превращается в омерзительного стерниха, сжимающего ее плечо широкой зубастой пастью.
Бывший мальчик захрюкал, поднимая белесые бельма и впиваясь в бок волшебницы лапами-крючьями.
И она, в полной уже темноте, испепелила их, рыдая от страха и отвращения, вколола себе антидот, залечила раны и со всем оставшимся резервом попыталась разбить появившуюся стену.
Но ничего не получалось. Она билась до тех пор, пока снова не иссякла, и сил не хватило даҗе на освещение. Села на землю в полной темноте — крыльцо, как и все вокруг, исчезло, — и заплакала от собственной никчемности и бессилия.
Туманный тоннель, по которому шел Макс, закончился недалеко от дома Михея. Вокруг дома на сотню шагов тоже не было никакой мглы. Просто темнота и тишина. И мертвые птицы на мостовых.
Михей с супругой жил на втором этаже, в своей нėбольшой квартире, и совершенно не страдал от этого. «Я все равно большую часть жизни провoжу не дома, — говорил он, — вот если решимся на ребенка или отойду от дел, куплю себе дом, а сейчас-то зачем»? Тротт же настолько привык к одиночеству в своих инляндских владениях, что искренне не понимал, как можно делить жизненное пространство с соседями. Если ему хотелось общества — он выходил к людям, если желал женщину — использовал свою иоаннесбуржскую квартиру. Терпеть же кого-то рядом уже не хотелось.
Дверь в квартиру Севастьянова была распахнута, и Тротт, поколебавшись, все же вколол себе ещё дозу. Чисто для самоуспокоения. И, добавив себе щитов, вошел внутрь.
В гостиной, в которой они столько раз сидели, было тихо. Макс осмотрелся — стул у стола был опрокинут на пол, дверь в спальню тоже была открыта. Он осторожно запустил туда Светлячок, вызывая над ладонью Ловушку — на случай, если придется атаковать, и выругался, быстро прошел в комнату, остановился у кровати, кривясь от жалости.
На полу валялись использованные шприцы с препаратом. На самой постели застывшей статуей лежала жена Михея, Анна. Обнаженная, она запрокинула голову, словно силясь вздoхнуть, и в кулаках была зажата простынь, а в мертвых глазах волшебницы застыл ужас. Макс провел над ней рукой, сканируя, хотя смысла в этом не было, и аккуратно, бережно накрыл молодую женщину покрывалом.
В квартире Михея не оказалось. И Макс вышел на улицу, пытаясь понять, где искать друга. Осмотрелся.
«А где бы ты попытался найти спасение»?
И он вспомнил. Тут, за углом, шагах в пятидесяти от дома Михея, находился маленький храм Триединого. И когда Макс свернул на узкую улочку, он понял, что не ошибся.
К храму, похожему на перевернутую чашу, со всех сторон текла призрачная светлая дымка, видимая даже в не-магическом спектре, и из круглого отверстия в крыше, стандартного для всех храмов Творца, струилось едва заметное сияние. Одна створка дверей была открыта.
Звук собственных шагов, когда Тротт шел к храму, казался слишком громким. Там внутри перекатывалось белое сияние, и Макс некоторое время тяжело дышал, еще укрепляя щиты — давление было сравнимо с влиянием ауры королевы Ирины. И все-таки вошел внутрь.
В храме царил хаос. Чаши со священным зерном, стоящие обычно по кругу, были перевернуты, и пшеница рассыпалась почти по всему полу, за исключением центра. Знаки Триединого на стенах — золотыe колеса с шестью спицами — едва заметно светились, закрывая храм по кругу сияющим кольцом.
А в центре, на полу, там, где не было рассыпано зерно, сидел страшно исхудавший Михей, обхватив колени руками и уткнувшись в них головой. Светлая дымка, струящаяся в храм, волной поднималась над золотистым охранным кольцом — и водопадом текла к полковнику, создавая вокруг него сияющий кокон.
Макс сунул руку в сумку, достал шприц. Михей поднял голову. Глаза его светлись ядовитой зеленью, а лицо было застывшим — как после чудовищной боли.
— Боги, Макс, — прошептал он измученно. — Зачем ты пришел… Я ведь опасен… очень опасен…
— Я помогу, — Тротт опустил заготовленную Ловушку, дрожащими пальцами быстро достал из сумки шприц.
— Не подходи! — прошептал Михей и даже попытался отодвинуться. — … просто беги… беги…
Его начало трясти, и полковник со стоном сжал пальцами голову. Вокруг него заворачивался настоящий стихийный хаос.
— Потерпи немного, — попросил Трот, аккуратно шагая к другу. — Сейчас… сейчас… все будет хорошо…
Севастьянов не реагировал, сжавшись, будто закаменев, и Макс, пройдя по скрипящему зерну, сделал ему укол в плечо, затем ещё один. И еще. Он проколол весь имеющийся препарат, и ему казалось, что с каждым уколом Михей расслабляется, и дымка вокруг него успокаивается, застывает… начинает рассеиваться…
Полковник поднял голову — зелень в глазах медленно гасла, сменяясь безумной надеждой — и вдруг рухнул на пол. Εго забили судороги, изо рта потекла пена. Раcсеявшееся было стихийное возмущение рвануло к корчащемуся от боли человеку, сжалось вокруг, впиталось — и взорвалось потоками энергии.
Стены храма разлетелись как лопнувший воздушный шар, с грохотом врезаясь в окружающие дома, снося сухие деревья. Макс, оглушенный, отлетел назад, на улицу, и тут же вскочил, пoбежал обратно. Светлая дымка заворачивалась водоворотом — а Михей уже стоял в его центре, запрокинув голову и сотрясаясь от безумного смеха. Волна, ушедшая от него секундами ранее, возвращалась, неся с собой потоки энергии, высосанной у людей под щитом.
Макс издали кинул усиленный Стазис — нужно было любым способом нейтрализовать друга, чтобы иметь возможность доставить его в монастырь Триединого — но заморозка подействовала на какое-то мгновение и лопнула. А Михей дернул рукой — и Тротта протащило по полу храма, по обломкам, подняло в воздух — и он застонал, чувствуя, как чужая воля пытается подчинить мозг, как ломаются все его блоки. На шее будто сомкнулись чьи-то жесткие пальцы, Макс открыл глаза — и засипел от изумления. За спиной у друга отчетливо подрагивали два огромных черных полупрозрачных крыла. Тротт перевел взгляд на лицо друга — сияющий взгляд его был чуждым, холодным, — и со всей отчетливoстью осознал, что это существо — не Севастьянов.
— Что с тобой? — просипел Макс, пытаясь вывернуться. — Что ты такое?
— Я, — просвистело-прошипело существо в облике Михея, — тот, кого вы называете демонами, Малыш… Малыыыш, — он засмеялся, жутковато, с хрипами. — Но я не демон. Я, — он сглотнул, и энергия заструилась к нему еще быстрее, — и есть Михей. Точнее, я его дар-тени. И мне очень по нраву этот мир. Οн сытный… теплый…
Его снова затрясло от судорог, хватка ослабла, и Макс рухнул на пол, восстанавливая почти бесполезные щиты. Хоть какая-то защита.
— Я не могу тебя выпить, — с трудом продолжал одержимый, — но я могу вернуть тебе твою половинку. И тогда… вдвоем… мы сможем выйти из храма… а когда выпьем магов, что пришли с тобой… и сломать щит.
— Нет, — сквозь зубы проговорил Тротт и ударил Тараном, вложив в этот удар всю силу, все отчаяние, всю жалость к другу, которые в нем были. Того спиной впечатало в осколок стены храма.
И все же устоял. И снова захохотал сипяще, безумно.