Королевская кровь. Книга 7 — страница 21 из 99

– Понимаю, – ровно ответил Тандаджи. Игорь сейчас напомнил ему Кембритча, идущего по следу, и тидусс угрюмо подумал о том, что ему в отделе все же не хватает безумца. И Игорю, видимо, тоже. – Сколько раз ты просматривал эти отчеты?

– С десяток точно, – недовольно отозвался Стрелковский.

– Значит, вся информация у тебя в памяти уже есть. Иди домой. Ночью все в голове устаканится и утром найдешь решение.

– Возможно. Но ты бы смог заснуть? – усмехнулся Игорь Иванович.

– На этот случай, – тоном умудренного жизнью мужа и главы семейства сказал Тандаджи, – у тебя есть Люджина.

Лицо Стрелковского чуть прояснилось.

– У меня ощущение, что я общаюсь с самим собой. Сколько раз я тебе говорил это про Таби?

– Вот и послушай умного человека, – пробурчал Майло, взглянул на часы и встал. – Мне пора.

Тандаджи вернулся в кабинет, покормил рыбок и отзвонился жене. Выслушал порцию вечернего ворчания, с невозмутимым лицом произнес пару ласковых уговоров и попросил ложиться спать и греть постель к его приходу. Снова взглянул на часы и направился к выходу. Нужно было действовать.

Игорь Иванович все же отсидел за своими отчетами еще часа полтора. И сидел бы и дольше, но позвонила Люджина, сонно попросила привезти шоколад и лимонов, «потому что умру, если не съем, Игорь Иванович!», зевнула в трубку – и он сам через минуту после окончания разговора раззевался. Глаза слипались, голова перестала работать, и Стрелковский поехал домой, завернув по пути в магазин.

Большой дом его незаметно стал совсем уютным. Игорь зацепился взглядом за новый ковер в холле и пошел дальше, к своей комнате. Сменились занавески на окнах, появились цветы на подоконниках. Много цветов. Мебель обзавелась мягкими накидками. Люджина, когда не вязала, поддавалась набиравшему силу инстинкту гнездования – и каждый день в доме появлялась новая деталь, и он становился женским, уютным. Поначалу она тратила на это свои скудные средства, и Игорь когда узнал, – они как раз опять сидели на диване перед камином, тихо прижавшись друг к другу, – поинтересовался со сдержанным удивлением:

– Люджина, что за глупости? Вам быть хозяйкой в этом доме, и делаете вы это не только для себя. Пощадите мою гордость.

– Я не могу просить у вас деньги, Игорь Иванович, – с иронией объяснила Дробжек, глядя на него снизу вверх. – У меня на это не хватает духу. Да и вообще может вам изменения в обстановке не по душе, а вы молчите, опасаясь расстроить бедную беременную.

– Все мне по душе, – проворчал Стрелковский, немного раздражаясь, как всегда, когда она демонстрировала свою независимость или смущалась. – Табуреткой махать у вас духу хватает. А замуж за меня выйти или обязать оплачивать расходы по дому – нет.

Дробжек только улыбнулась ему в плечо. На следующий день он перевел на ее карточку почти все деньги, что у него были. А на укоризненный взгляд вечером невозмутимо ответил:

– Тратьте их на что заблагорассудится. Это приказ, капитан.

– Да, шеф, – со смешком ответила она и мягко, очень осторожно поцеловала его в щеку. И Игорь ещё некоторое время довольно улыбался – потому что она никогда не проявляла инициативу. В постели он обнимал ее – или обнаруживал себя жадно целующим и стискивающим ее грудь, или снимающим с нее сорочку – и только потом она начинала отвечать. Целовал по утрам, тянулся к губам вечерами, после работы, привлекал к себе, когда она садилась рядом. Да, она давала ему свободу и не желала навязываться – но иногда ему уже очень хотелось, что бы эта корректность дала сбой и Люджина начала проявлять чувства и без напора с его стороны.

* * *

Стрелковский переоделся, направился к столовой. Взгляд зацепился за грустного зайца, примостившегося между цветочными горшками. Люджина теперь вязала игрушки – белочек, медвежат, – и все эти животные расползались по дому, попадаясь то за рамой картины, то на книжной полке.

Появилась и детская. Пока полупустая, но постепенно заполняющаяся вещами. Колыбель и кроватку купил он сам, и теперь, заглядывая в комнату и видя крохотную колыбель, в которой лежал на боку вязаный медведь, закрыв глаза и прижав к щеке сложенные лапы, Игорь все время замирал и подсчитывал, сколько же осталось до рождения. Шесть с половиной месяцев? Очень долго. А как же уже хотелось подержать на руках ребенка.

Люджина ждала его в столовой, но уже ужинала. Щурила сонные глаза и крохотными кусочками ковыряла заботливо приготовленную рыбу. Увидела его, улыбнулась.

– Я съела все лимоны в доме. Привезли, Игорь Иванович?

Он пошуршал пакетом – и через пару минут сам сел за стол, наблюдая, как Дробжек, нарезав лимоны аккуратными дольками, с выражением безумного счастья в глазах поедает их одну за другой.

– Мне даже смотреть на это кисло, – сказал он с усмешкой.

– Не смотрите, – откликнулась Люджина, – все равно не дам. Все мое.

Игорь ужинал и наблюдал за ней, рассеянно пьющей чай, и ему было тепло и хорошо. И если бы ему сказали, что он за это время ни разу не вспомнил о работе, он бы очень удивился.

Люджина безропотно перенесла переселение в его спальню и принесла с собой не только вещи и изменения в обстановке, но и запах теплого хлеба, остающийся на белье после сна, и ту самую атмосферу покоя, которая ему была так нужна. И в этот вечер северянка тихо скользнула к нему под одеяло, подождала, пока обнимет, и потом уже прижалась сама и закрыла глаза, пока Игорь расслабленно гладил ее тело. Она хорошо пополнела за это время, стала мягче, пышнее, – хоть и докладывали ему, что она исправно посещает зал. Стрелковский легко поцеловал ее в висок и, как много раз до этого, сдвинулся ниже, зарылся лицом в ее грудь, вдохнул хлебный запах – и до утра ему просто не осталось возможности вспоминать о работе.

* * *

Королева Василина же с мужем, заглянув к детям – те готовились ко сну – направились в свои покои. Там она устало опустилась в кресло, еще раз перечитала письмо от Ани, достала предназначенное Дармонширу, проглядела и его. Со вздохом откинула голову на спинку кресла. Мариан, уже снявший китель и рубашку, подошел к ней, и она обняла его за бедра, прижалась щекой к теплому животу.

– Сестры не перестают меня удивлять, – жалобно призналась она. – Что делать, Мариан? Я с ума сойду, пока наладят телепорт, и я не так наивна, что бы действовать, пока не получу подтверждение от Ани лично. Сердце мое верит им, и я знаю, что они говорят правду, чувствую. Но ведь разумно дождаться встречи с Ангелиной, да? И ещё нужно поговорить с Луциусом и Дармонширом. С Дармонширом! – повторила она возмущенно. – С чего Ани вообще взяла, что он пойдет навстречу, а не начнет нас шантажировать? С него станется потребовать себе Марину за молчание.

– Я поговорю с ним, – Байдек погладил расстроенную жену по волосам, вытащил шпильки. Василина помотала головой, смешно щекоча его живот носом.

– После того, как ты вколачивал в него понятие о чести? Упрется.

– Не думаю, – усмехнулся Мариан, запустил пальцы ей в локоны, помассировал голову. Королева застонала от удовольствия.

– Нет… я сама должна. Надо же мне учиться делать неприятные вещи. Оооо… что за день! Как я устала! И что же делать? Точно с ума сойду, пока телепорт будет готов.

– Ложись спать, василек, – предложил Байдек задумчиво, и она задрала голову, недоуменно посмотрела на него.

– А ты?

И лизнула ему живот. Уцепилась зубами за ремень, потянула, снова глянула мужу в глаза – настроение ее стремительно поднималось, и взгляд был лукавый.

– А я поговорю с Тандаджи, – улыбнувшись, сообщил не поддавшийся на провокацию муж. – Ложись, милая. Мы, скорее всего, допоздна засидимся.

– Я скоро ревновать к нему начну, – вздохнула государыня всея Рудлога и снова откинулась в кресле. – Отправить его в отпуск, что ли?

– Не разбивай ему сердце, – с усмешкой ответил Байдек. – Решит, что впал в немилость.

– Иди, – проворчала Василина и потянулась. – И возвращайся поскорее.

Но Мариан, вместо того, чтобы отправиться в Зеленое крыло, поднялся на второй этаж, к покоям гостей. Постучал в дверь, прислушался – ему показалось, что там разговаривают.

Дверь открыл Владыка Тафии. Усмехнулся, посторонился, давая обзор на гостиную. Там с невозмутимой миной на лице стоял начальник разведуправления, делая вид, что любуется картиной на стене.

– За какое время вы сможете отнести меня в Истаил? – ровно поинтересовался Байдек у Чета, шагая в покои.

– Нас отнести, – откликнулся Тандаджи непринужденно.

Четери захохотал.

– Кого мне ждать еще? Всех сестричек во главе с королевой?

– Василину не беспокоить, – строго предупредил Мариан. – Хватит с нее на сегодня. Майло, кстати, мы с тобой сейчас общаемся в Управлении.

Тандаджи тоскливо кивнул – опять врать королеве. Чет переводил взгляд с одного на другого, глаза его блестели.

– Не доверяете, – вынес он вердикт и снова хохотнул. – Правильно. Пути два часа от границы с Песками, но я управлюсь быстрее, если не боитесь холода и дождя. Но подумайте – у них сейчас вторая ночь после свадьбы. Как бы не размазали нас троих от большой радости.

– Ангелина поймет, – с некоторой неловкостью проговорил Мариан.

Чет недоверчиво хмыкнул.

– Не боитесь, что если мы вас обманываем, то получим еще двух заложников?

– Нет, – спокойно и весомо ответил Байдек. Я разбираюсь в людях. И если бы посчитал, что вы что – то утаиваете, то пришел бы не к вам, а отправил отряд к Истаилу. Но моя супруга тревожится, и обратиться к вам самое разумное и быстрое решение.

Мастер одобрительно покачал головой.

– Хорошо, – сказал он насмешливо. – Но я никуда не полечу, пока мне не дадут вина. От вашего чая у меня уже на зубах скрипит. Столько сладкой воды я в жизни не пил. Терпел, думал, потом прополощу горло нормальным напитком, но, – признал он с обезоруживающим простодушием, – ваши слуги отчего-то боятся ко мне заходить.

Вино появилось через пару минут, после разноса, который устроил Мариан ответственному за обеспечение гостей. Кажется, ровный голос принца-консорта напугал слуг больше, чем необходимость заходить в покои к кровожадным драконам. Пил Четери, едва не урча от удовольствия, пили и северянин с тидуссом – но эта стихийная пьянка побила все рекорды быстротечности. Гвардейцы принесли командиру два комплекта теплой военной формы и непромокаемые плащи, и тут же, в покоях, Мариан и Тандаджи оделись, пока Чет с выражением блаженства на лице опустошал последний бокал.