– Что мне теперь делать?
– Пообедать со мной? – предложил он с готовностью. – Я буду милым. Самым милым парнем из всех известных тебе парней.
– Я не могу с размаха взять и пустить тебя в свою жизнь, Мартин.
– Я сумею тебя убедить, – заявил Март самоуверенно. – Просто дай мне шанс и не бегай от меня. Я, – добавил он с видом мученика, – даже готов прожить на поцелуях в щечку столько, сколько тебе нужно будет.
Она скептически хмыкнула – душевное равновесие возвращалось, и вместе с ним – способность трезво мыслить. Насколько это вообще возможно после такого всплеска эмоций.
– Я подумаю, Мартин.
– Думай, – согласился он. – Но не очень долго, – тон его понизился, и барон скользнул ладонями по ее спине. – А я помогу тебе думать в правильном направлении.
– Не дави на меня, – строго предупредила Виктория. – Мне все еще страшно.
– Приглашение вместе покататься на лыжах приравнивается к давлению? – деловито уточнил он.
Она помолчала, вглядываясь в его лицо – и решилась.
– Нет, не приравнивается.
– Отлично! – обрадовался барон. – А пожелание собраться и переехать ко мне прямо сегодня?
Она покачала головой, не сдержав улыбки.
– Ох, Мартин, Мартин…
– Не буду торопить, – покладисто кивнул фон Съедентент. – Переедешь завтра. Ты все прыгаешь по дворцам, а я дам тебе дом, Вики. Большой и теплый дом.
– Ты невозможен. Оденься, наконец.
– Мешаю думать? Сейчас возгоржусь.
– Ну дай мне прийти в себя, – попросила она тихо и снова уткнулась носом ему в голое плечо. – Пожалуйста. У меня голова кругом.
– Я просто счастлив, Вики, – сказал он серьезно ей в висок. – Я чертовски, безобразно счастлив. Ты ведь мне всю душу вымотала. Так что уж прости, если буду вести себя как идиот. Сама понимаешь – оставлять тебя с твоими страхами никак нельзя. Я бы прямо сейчас, пока ты ошеломлена и дезориентирована, утащил тебя в храм и сразу после – делать детей, – чтобы самое страшное уже случилось и ты расслабилась. Но, видишь ли, я хочу, чтобы твое решение было осознанным. Так что думай, сколько нужно – но рядом со мной. А сейчас, – он все же отпустил ее, взял рубашку, – что там у нас по плану? Обед в горах, лыжи, ужин, вино и я, красивый.
Несколькими часами позднее Виктория, подняв маску на шапочку и сощурившись от яркого солнца и мороза, наблюдала, как несется вниз по склону самоуверенный, нетерпеливый, нахальный блакориец. Натянула маску обратно на глаза, оттолкнулась – и полетела следом.
Вместе с ней от этого искрящегося снега, и от легкости, поселившейся внутри – как будто разрешилась давняя и дурацкая ссора с лучшим другом – летело и крепло ощущение необычайной радости. Такое часто случается в молодости, когда выходишь из темноты в солнечный день и задыхаешься от счастья, от полноты мира. Мир Вики вдруг стал полным – словно она все эти годы смотрела на него сквозь темное стекло и думать забыла, какой он на самом деле.
Был потом и ужин в теплом лыжном домике в горах, и долгие посиделки перед камином с вином и шоколадом. Мартин очень много говорил, словно боясь тишины между ними – о своей академии и блакорийском дворе, о научной работе по универсализации щитов, которую сейчас пишет – сыпал научными терминами, загораясь, тут же показывал примеры. А Вики заново привыкала к знакомому и незнакомому Марту.
И как только все эти годы она могла обманываться его легкостью и желанием смеяться над всем и вся? Сейчас он тоже то и дело принимался дурачиться – но это был все тот же Мартин, который утром жестко сказал ей: «Достаточно». Тот же, что дрался с ее поклонниками в университете – и мрачно сверкал глазами, наблюдая за ней на дружеских встречах. Конечно, шестьдесят лет никуда не делись – он заматерел, стал тяжелее, порочнее – но все так же размахивал руками, встряхивал черными волосами, улыбался широко – и она смотрела на это и чувствовала, как сладко и требовательно сжимается все внутри. И прислушивалась к себе – в эти моменты Мартин замолкал и пронзительно, проницательно смотрел на нее – и поднимающий голову страх тут же прятался.
Боги, как же трудно даже думать о том, чтобы выйти из привычной колеи, поменять жизнь, впустить в нее другого человека – и бояться пожалеть, и заранее страшиться того, что придется ломать, прилаживаться друг к другу, привыкать. Как не хочется выходить из зоны комфорта. Но нет ее уже, этой зоны – лежит в руинах, и нужно как-то жить в новом мире.
Мартин не пытался ее соблазнять, но как-то само собой получилось, что она задремала рядом с ним на диване у камина. И проспала так всю ночь, чувствуя сквозь сон тяжелую ладонь на спине и восхитительный, умиротворяющий запах мужчины, которого она так давно любила и продолжала любить.
Утро застало их проснувшимися и тихими. Мартин лежал на спине, Вики – на его плече, прижав ладонь к груди, чувствуя удары сердца и почти касаясь ее губами. Она была ошеломлена и настороженна, он – давал ей время. Каждый знал, что другой не спит, и думал о своем, и страшно было нарушать солнечную тишину, наполнявшую гостиную лыжного домика с потухшим камином, недопитой бутылкой вина на столике и открытой коробкой шоколада. И общим теплом под одним одеялом.
Первым не выдержал Март – плечо под щекой Вики шевельнулось, и он осторожно провел ладонью по ее боку, прямо по одежде – от груди к бедру. Поцеловал в макушку.
– Привыкаешь? – спросил чуть хрипловато после сна. И этот вопрос, а скорее, даже звук его голоса вдруг поставил все на свои места – и закрыл все сомнения и страхи прошедшего дня на тяжелый вечный замок. Потому что Вики вдруг поняла, что уже не сможет отказаться от возможности просыпаться вот так, с ним, в тепле и умиротворении.
– Думаю, – ответила она честно.
– О чем, Вик?
– О тебе.
Она не видела его лица, но поняла, почувствовала, что он улыбается.
– Эгоист во мне сейчас бьется в экстазе от восторга.
– Есть с чего, – проворчала она беззлобно, улыбнулась и, смиряясь с новой непредсказуемой жизнью, поцеловала его в грудь. – Чем мы раньше занимались, Мартин?
– Доказывали друг другу, что можем жить отдельно? – предположил он, продолжая мирно поглаживать ее. – Ненавидели? Злились, ревновали, тосковали, верили в собственное равнодушие? Росли над собой? И выросли ведь, Вик. Я стал тем, кем стал, только благодаря тебе. А ты?
– А я вопреки тебе, – она с удовольствием скользнула рукой по его груди. – Просыпающаяся в тебе мудрость пугает меня больше, чем будущее, Мартин.
– Не переживай, – хохотнул он, – это я случайно. Не бойся будущего, родная. За это время я научился не только шутить, но и беречь тех, кто мне дорог. Я не дам случиться ничему плохому.
– Не надо, не говори так. Так еще страшнее, понимаешь?
– Вики, у нас все будет хорошо, – повторил он с типично мужским превосходством, смягченным долей иронии. – Ты будешь рожать мне детей, а я – с удовольствием жить у тебя под каблуком.
Виктория улыбнулась.
– Ты сам-то в это веришь?
– Милая, – заявил он неподражаемо торжественным тоном, – мир не видел большего подкаблучника, чем я. Тебе всего лишь надо меня слушаться.
Она скептически фыркнула, пошевелилась, забросив ногу ему на бедро.
– И не прижиматься так, когда я пытаюсь быть хорошим, – добавил он с ласкающими слух низкими нотками в голосе.
Виктория прижалась ещё сильнее, провела рукой по его груди и ниже – он вздрогнул – и заключила удовлетворенно:
– А я-то думаю, отчего ты такой спокойный.
– Я? – удивился он. – Вики, да я так тебя хочу, что скоро задымлюсь. Я же все-таки не только подкаблучник, но и грубый мужлан. А тут ты, такая теплая и разнеженная. Мои гормоны давно уже толкают меня на непотребство.
– Подожди, – попросила она мягко и снова погладила его по груди, прислушалась – и правда ведь, сердце бухает, как молотом. – Мне так хорошо… просто так.
– Я понимаю, – пробурчал он сонно и обнял ее крепче. – Мы такие милые, да? Как тогда. Я все время хотел тебя завалить – и прикоснуться боялся.
«Как тогда» – это когда они могли часами сидеть вот так, обнимаясь. «Как тогда» – это когда замирали от первых прикосновений и понимания, что чувства взаимны.
Воспоминания окружили их едва заметной горечью – и Мартин успокаивающе коснулся ее волос.
– Это было давно, – сказал он мирно. – Почти не с нами, Вик. Но это было. Просто теперь это неважно. Да?
– Да, – ответила она тихо, понимая, что и ей, и ему ещё предстоит встретиться с демонами прошлого – слишком много они натворили. И не раз былое напомнит о себе. Но сейчас, в этом тепле, растворенном в солнечном утре, оно не имело власти. И можно было говорить о том, что мучило их, спокойно и открыто.
– Почему Алекс? – спросил Мартин, словно прочитав ее мысли.
– Он мне очень помогал, – ответила она умиротворенно, – и был рядом. А я была одинока, раздавлена разводом и унижена. Саша – моя тихая гавань.
– А Макс? – все-таки спросил барон. И напрягся немного. Она помолчала.
– Мне его жалко. А тебе нет, Март? Он очень изменился после смерти Михея. Кто бы не изменился? Но он закрылся не только от нас – это же ненормально, когда здоровый, любящий женщин мужчина вдруг отказывается от них. Я хотела помочь ему и сама не заметила, как увлеклась.
– Я так и думал. Ты всегда бросалась нас спасать, Вики.
– А если я начну расспрашивать тебя о твоих женщинах, Март? – с легкой укоризной проговорила она.
– Прости, Вик. Я ведь ревнив, как варвар.
– Варвар и есть, – согласилась она со смешком. – С чего ты вообще сорвался вчера? Все же было как всегда.
– Вот именно, – подтвердил он, – как всегда. Ты ушла, а я понял, что так было и будет, и время ничего не изменит. Пришлось рисковать и форсировать твои укрепления.
– Изменило бы, – призналась Виктория и даже глаза закрыла для храбрости. – Это когда мы виделись пару раз в год, было легко не воспринимать тебя. А с того момента, как Саша нас собрал, я тебя чуть ли не каждый день стала видеть. И почти разглядела, Мартин. Немножко нужно было подождать. Но ты меня вчера очень испугал. Я тебе такого наговорила… – голос ее прервался. – Это неправда.