Демьян выронил молот, застонал, выворачивая и выламывая из себя лапу мертвого чудовища. Глаза застило кровавым туманом, на губах запузырилась пена, ударило в голову яростью от запаха собственной крови. В груди остался осколок лапы-лезвия — а Бермонт, почерневший, с безумным взглядом, развернулся, разрывая на себе начавшую вдруг мешать одежду. По телу его пробегала дрожь, и он зарычал в сторону нападающего на него очередного охонга — всадника уже подстрелили, и он болтался, свесившись с седла, а пули сухо стучали по хитину и влажно вонзались в человеческую плоть. Демьян схватил инсектоида за морду, голыми руками раздирая пополам, а затем, видя только черные пятна сквозь кровавый туман, метнулся вперед, к следующему, недовольно и легко отшвырнув бросившихся ему наперерез охранников.
— Отец милосердный, — закричал с отчаянием Ровент. — Берсеркер.
— Не лезьте ему под лапы, — заорал еще один из линдморов. — Он сейчас не разбирает своих и чужих.
Его величество с торчащим из груди осколком остервенело рвал на части инсектоидов — он был уже весь окровавлен, покрыт множеством порезов, но неумолимо несся вперед, на очередную жертву, с рычанием рвал ее, тряс содрогающимися огромными останками над головой и бросал их в стороны.
— Как его остановить?
— Никак. Берсеркер у Бермонтов просыпается от тяжелых ран. Не остановится, пока не упадет замертво.
— Надо. Надо остановить.
Демьян слышал эти крики, но не понимал их — в голове гудело, и он, отбросив оторванную у охонга лапу, харкнул кровью на наст и огляделся, дрожа, скалясь и бросаясь в разные стороны, выбирая новую добычу. Враги в страхе отступали — но к королю приближался огромный тха-охонг: такой же появился у Василины на дне рождения. Всадник на спине его отдавал приказы, прячась от выстрелов за хитиновыми выростами — а тха-охонг, похожий на гигантского муравья, скрещенного с богомолом, верещал и качал башкой размером с автомобиль. Вот он поднялся во весь рост, заслонив солнце и дергая лапами. Демьян зарычал, бросаясь вперед, — и чудовище на мгновение застыло, озадаченное таким поведением, когда ему в бок врезался снаряд, разворотивший хитин и взрывной волной отбросивший Бермонта назад — а затем еще один и еще, и гигантская уже мертвая туша начала медленно заваливаться на короля.
Демьян, помотавший башкой, отпрыгнул в сторону, шатаясь, засипел, от невыносимой ярости раздирая когтями себе грудь — и кинулся к очередному охонгу. Разорвал его и человека на нем — с всхлипом прервался вопль о пощаде, звучащий одинаково во всех мирах, а его величество понесся дальше. Уже слышался шум бронетехники, взрывы, чьи-то крики — будто окликали его. Бермонт метался по насту, кинулся на один из легких танков, появившихся на поле боя, прыгнул сверху, пытаясь выломать башню — и тут кто-то долбанул его по голове.
В глазах потемнело. Он развернулся.
— Прости, мой король, — повторил Ровент, каким-то чудом взобравшийся за ним на танк и вторично ударил Бермонта прикладом — теперь в лоб. Голова загудела. Уже теряя сознание и соскальзывая с танка, Демьян успел перехватить автомат, выгибая его — и ломая руку держащего оружие. Внизу на него набросилось еще несколько берманов — он дрался, крушил, ревел, в него брызгало кровью, но его, шатающегося, завалили все-таки на снег, вжали мордой в наст… тело казалось ледяным, мышцы сводило до боли…
— Челюсть, — крикнул кто-то. — Нужно, чтобы не свело челюсть.
Ему в зубы ткнулась чья-то ладонь, и он сжал зубы, прокусывая ее и, кажется, вырывая кусок мяса… и погрузился в темноту.
Очнулся он все на том же поле боя, но не на снегу, а на осколке скалы, связанный ремнями по рукам и ногам. Куска лапы охонга в груди уже не ощущалось, она была перебинтована. Во рту чувствовался вкус лекарств, тело покалывало от виты. Рядом стоял санитарный бронемобиль, а над королем колдовали виталисты в белых халатах, надетых на бронежилеты. Увидели, что он открыл глаза, — и насторожились, отступая.
— Не трону, — сипло сказал он, поворачивая голову.
Маги сняли ремни и продолжили свои манипуляции, окутывая его белесой дымкой стихии жизни. Снежный покров за их спинами был покрыт телами людей и охонгов. С гор струилась снежная поземка, сияющая радугой. Было очень тихо.
Он посмотрел наверх. Солнце стояло прямо над ним, ослепляя, и он заморгал, выдыхая — на глаза выступили слезы. Повернул голову в другую сторону.
Там, на снегу, сидел бледный Ровент, прижимая к себе переломанную, как прутик, руку. Вокруг собрались остатки королевского отряда. Всего два-три десятка. Один из охранников, морщась, протягивал врачу ладонь, из которой был вырван кусок мяса.
— Подойди, — просипел Демьян мятежному линдмору.
Ровент встал, приблизился, наклонился.
— Сколько времени?
— Почти два часа дня, мой король, — рыкнул Ровент. Голос его был ломким от боли.
Демьян сглотнул, закрыл глаза и снова открыл их. От виталистических процедур начало клонить в сон, и он боролся с наступающей дремой.
— Полина… Полина…
— Что, мой король? — глухо прорычал Ровент ему в лицо.
— Узнай, просыпалась ли сегодня королева, — рявкнул Бермонт и от усилия снова потерял сознание.
Очнулся. Солнце чуть заметно сдвинулось по небосводу. Он повернул голову и встретился глазами с Ровентом. Рука его уже была загипсована и лежала в лубке. Линдмор, встретив его взгляд, покачал головой.
— Не просыпалась, мой король.
"Поля, Поля… опять я подвел тебя".
Заскребло в горле, и Демьян снова сглотнул. Поманил барона к себе.
— Найди мою одежду. Пусть все ищут. Там… в кармане… мешочек с иглами. Найди и принеси мне. Если буду без сознания, вколешь мне в левую руку. И каждый день до полудня надо вкалывать, сколько бы я не спал. Сделай.
Он опять впал в дрему, периодически всхрапывая и вскидываясь, как больное животное. Сквозь болезненный туман, просыпаясь, он видел, как бродят по полю берманы в облике медведей, принюхиваются, топчутся у той скалы, где он дрался. Там все было перепахано боем, залито кровью и завалено трупами инсектоидов и защитников.
Наконец, его взяли за руку, сжали — и в кожу вошла раскаленная игла. Он завыл, выгибаясь — обжигающая судорога прокатилась по телу и отступила, оставив его тяжело дышащим и мокрым.
— Ты уверен, что это нужно, мой король? — с сомнением поинтересовался Ровент, отступив. — Не добьет это тебя? А то за тобой и меня казнят, и за дело.
— Ты много говоришь, — прорычал Демьян. Помотал головой, оглядываясь: вокруг суетились врачи и военные, оказывая помощь раненым, рядом стоял адъютант. — Ненсан, жду доклада по итогам битвы. И проследи, чтобы Ровента пускали ко мне. Ровент, свободен.
Барон и мятежник неодобрительно поклонился.
— Я благодарен тебе, — сказал Бермонт, глядя ему в глаза. — Позаботься, чтобы те, кто выжил из нашего отряда, получили нужную помощь.
Лицо Ольрена Ровента чуть разгладилось, он поклонился вновь — и пошел прочь. Над королем снова склонились виталисты, но он мотнул головой.
— Сначала я выслушаю командующих.
— При всем почтении, ваше величество, — заметил пожилой маг жизни, в круглых очочках, с острой седой бородкой, — если мы не завершим выжигание яда, то восстанавливаться вы будете очень долго. Чудо, что вас еще не парализовало.
— Меня не парализует, — сказал он и поморщился от привычного чувства вины. — Введите мне тонизирующее, и пусть кто-нибудь отправится на охоту. Мне нужна свежая кровь и около двух часов на совещание. И дальше я буду в вашем распоряжении.
Через полчаса в палатке госпиталя, который организовали прямо здесь, на склоне, состоялся короткий военный совет. Демьян, бледный, полулежал на койке с иглой в вене, мерно капала капельница, а командиры докладывали об итогах битвы.
Враг, измотанный морозами и чудовищными условиями, дрался ожесточенно, но быстро сдался. Этому способствовало и то, что иномирян застали врасплох, и то, что удалось провести много техники и оборудовать защищенные позиции для орудий. Первыми залпами выбили несколько десятков огромных тха-охонгов и продолжали уничтожать их — основную ударную силу врага. Раньяры, плохо ориентирующиеся в сумерках, начали беспорядочно метаться, подставляясь под выстрелы минометов и установок. Отряды бермонтцев, вооруженные огнеметами, окружив врага, вызвали панику и давку среди охонгов. И все равно бой продолжался почти восемь часов, а отдельные окопавшиеся группы иномирян сопротивлялись до сих пор.
Склон был усеян трупами. В плену оказалось несколько тысяч захватчиков, включая высший командный состав.
Хуже всего было то, что оставшиеся без управления охонги и раньяры начали разбегаться и разлетаться по окрестностям, и так как их изначально было больше двух тысяч, то отлавливать и уничтожать предстояло не меньше нескольких сотен. Наименее пострадавшие отряды королевской армии по свежим следам отправились на поиски инсектоидов.
— Во все города и поселения отправить предупреждение, — приказал Демьян. Повел носом — у входа в палатку зашуршало, раздался влажный стук, будто кто-то скинул с плеч тушу на снег, запахло кровью, — и его величество облизнул увеличившиеся клыки. — Пусть оставшиеся в гарнизонах бойцы будут готовы защищаться. Нужно также проверить систему оповещений — чтобы использовать при появлении этих тварей, и проинформировать всех граждан, что инсектоиды боятся огня.
— Что делать с пленными, мой король? — спросил один из военных.
— Командиров — в замок на допросы, — Демьян заворчал, запах крови путал мысли. — Солдат отсортировать и распределить по линдам. Мы не обязаны их кормить, но морить голодом тоже нельзя. Пусть отрабатывают содержание.
В палатку, приоткрыв полог, заглянул адъютант, и запах свежей добычи стал невыносимым. Рану дергало, она горела, явно повышалась температура, и снова накатила сонливость — действие тоника заканчивалось, и если сейчас заснуть, то это будет надолго. Нужно подкрепиться, чтобы выздоровление шло быстрее.
— Все, — прорычал его величество, выдергивая иглу. В голове гудело, но он встал, шатаясь от слабости, и пошел наружу, на ходу меняя ипостась.