Она стреляла и стреляла, стараясь ослепить как можно больше врагов и помочь уйти соратникам, — а затем, когда они промчались мимо, выпрыгнула из своего "гнезда", приладила винтовку за спину и побежала следом.
Лейтенант увидел ее, оглянулся, что-то крикнув, но она, не обращая на него внимания, тонко и оглушительно свистнула. Ей в ответ раздался такой же свист, и через десяток секунд к ней присоединилась еще одна серенитка.
Беглецы молча неслись от наступающих тха-охонгов к последней линии обороны перед Семнадцатым фортом — туда, где были выкопаны укрепления и установлены минные заграждения, туда, где враги должны были завязнуть в перепаханной земле, рвах и поваленных деревьях и дать возможность уничтожить их.
На берегу моря, километрах в трех от фортов вглубь герцогства, беспробудным сном спал человек. Ревел над ним косой ливень, вспенивая соленую воду и взбивая песок; струи дождя хлестали по спине, стекали по черным волосам, щеке и закрытым глазам — голова была повернута набок. Человек не просыпался, но то и дело дергался от боли, глухо стонал, начинал тяжело, прерывисто дышать — и кулак его крепче сжимал золотой медальон с двумя выбитыми на нем волнистыми линиями.
Вдруг загудело, зашумело, как при сильнейшем урагане, в тучах образовался просвет — из него рванулась вниз огромная дивная то ли птица, то ли змея с клювом и длинным телом, покрытым трепещущими перышками — чешуйками. Гул исходил от нее — прозрачной, сотканной из белесых клубящихся потоков ветра, заметной только из-за обтекающих струй дождя. Птица-змея зависла над спящим — и так велика она была, что ее голова напоминала холм, а туловище все струилось из просвета и не заканчивалось, и перышки-ветерки трепетали, разгоняя облака. Она озадаченно скручивалась над ним в гигантскую спираль и, кажется, принюхивалась.
Загудело сильнее — и к первой птице сорвались с небес еще две, такие же огромные. Они вились вокруг человека с такой скоростью, что рев ветра стал невыносимым, песок вставал круглой стеной, а спящий приподнимался в воздух — и падал обратно. Но не просыпался. Небесные гостьи вдруг застыли, глядя на него, загудели сильнее, словно недоуменно обсуждая что-то, — тела их шли воздушными волнами, выдувая в песке пляжа гигантские каналы, тут же заполняемые дождем, — а затем недовольно встопорщили крылья и тремя туманными петлями ворвались обратно в облака.
Человек, облепленный мокрым песком, промокший насквозь, все спал, и все дергалась от боли его рука. Когда вой ураганных птиц окончательно затих и только дождь продолжал шуметь над пляжем, из моря один за другим, осторожно поглядывая на небо, вышли четверо крошечных, размером с ладонь, псов тер-сели.
Приказ они выполнили и утекли восстанавливаться, но в руке человека был медальон, связывающий водяных духов, а владелец сейчас не способен был его защитить. Поэтому нужно было защищать самого человека — и тер-сели побродили вокруг, недовольно и басовито порыкивая, а затем разом схватились зубами за рукава и брюки и, загребая спящим песок, с трудом и очень медленно потащили его под защиту деревьев, растущих на пляже ближе к шоссе.
А дотащив под пышную крону, убедились, что человек еще жив, — и уселись вокруг, дабы дождаться пробуждения и быть уверенными, что амулет не попадет к кому-то другому.
Когда ко рву у Семнадцатого форта вышли пять тха-охонгов и около сотни охонгов, у орудий, прикрывающих крепость, уже закончились боеприпасы. Стеной падал ливень, превратив ров в реку, покрытую толстой перламутровой пленкой, а перепаханную землю за рвом — в грязевую ловушку. Иномиряне при наступлении на форт потеряли на минных полях и горящих нефтяных полосах почти двадцать тха-охонгов, а охонгов и раньяров подсчитать было невозможно — но все же продавили все позиции защитников и заставили их отступить. Последние бойцы, спасаясь от врагов, перебирались через ров по тонким деревянным мосткам, не способным выдержать вес охонга, и ныряли за "зубцы" бастионов, готовясь защищать крепость до последнего. Пробежал под свистом выстрелов — своих и чужих — и уменьшившийся отряд Бернарда Кембритча, к которому присоединились две серенитки-снайпера.
— Принимайте командование, господин младший лейтенант. — В голосе встретившего их отряд немолодого сержанта звучало облегчение.
— Из старших офицеров никого?.. — Бернард тяжело оглядел форт. Эмоции все давно выгорели, и внутри было пусто.
Множество трупов на плацу, в том числе раньяров и иномирян, на стенах не больше ста пятидесяти бойцов. Все, что осталось от двухтысячного гарнизона.
— Никого. Кто погиб на позициях, а кого унесли стрекозы. И коменданта утащили, — проговорил сержант и добавил: — Как смерчи успокоились, так и налетели, и несколько раз так прилетали: в них палишь, а они тучей кружат, словно высматривают кого-то. Кто был в стенах или успел укрыться — выжили. Офицеров хватали и уносили, а простых солдат резали. Только ливень их и отогнал. Эээх, — и он отер с лица льющуюся воду. — Вот вы старшим, выходит, и остались.
— Старшая — майор Лариди, — поправил его Бернард, с тревогой думая, что, действительно, смерчей Люка давно не видно, а без его прикрытия туго придется всем. Не дай боги с братом что-то случилось.
Майор, тут же под навесом проверяющая ружье и набивающая патронами патронташ, подняла голову.
— Мое звание старше, но я служащая армии другого государства, — спокойно напомнила она. — Так что командуйте… командир.
Бойцов расставили по позициям: враги наступали, и ждать, пока форт организует оборону, не собирались. Удалось связаться с командующим Майлзом — по дороге за стеной к Семнадцатому уже шло подкрепление, должны были доставить боеприпасы и подвезти орудия. Нужно было продержаться — всего час, но продержаться.
Но часа им не дали.
Дождь, хлещущий по серым камням, снижал видимость, но пока уберегал от атак раньяров. К сожалению, он не мог спасти от наземных инсектоидов. Ни поваленные деревья, ни грязь не остановили их. Только задержали — и снайперам, пока гиганты подходили ко рву, удалось снять двух всадников, которых, впрочем, сразу заменили другие. Врагов обстреливали из пулеметов и гранатометов — но атакующие неотвратимо двигались вперед, подходя и со стороны двух ближайших фортов, Шестнадцатого и Восемнадцатого. Очевидно было, что захват Семнадцатого сейчас является основной целью.
Бернард Кембритч под дождем, перешедшим в мелкую морось, еще раз пробежался по позициям, кидая взгляды за изгибы крепостной стены, затем расположился у пулемета неподалеку от серенитки и перевел дыхание. В висках стучала кровь, а страх давно перешел в тупую ноющую боль в мышцах. Пространство перед рвом теперь было сплошь заполнено охонгами. Они толпились у края, не отступая перед выстрелами и взрывами, — всадники, спасаясь, ныряли вниз, под брюшины инсектоидов. Подходящие сзади напирали на передних, кто-то уже сорвался вниз, в ров.
И когда к берегу вплотную подошли тха-охонги, дармонширцы выстрелили зажигательным снарядом. Радужная пленка, перемешиваемая ливнем, полыхнула, опалив первые ряды инсектоидов, — и среди них началась паника. Тха-охонги вставали на дыбы — один из них не удержался на скользком берегу и с ревом упал в полыхающую воду. Бензин тут же загорелся и на его хитине, а гигант так бился и корчился во рву, что брызги долетали до крепостных стен. Он затих, но в рядах наступающих продолжался хаос: передние рвались назад, давя сородичей, кричали люди, раздраженно верещали уцелевшие тха-охонги, — паника среди врагов позволила защитникам выиграть еще немного времени.
— Сюда, — крикнула майор, перехватывая у одного из солдат гранатомет. Выстрелила — и повернувшийся боком тха-охонг завалился на землю, раненый, но все еще живой, внося еще больше сумятицы попытками встать — у него не хватало лап. А Лариди снова схватила свое ружье — Бернард, лежащий у пулемета, глянул на нее с уважением — и принялась стрелять, иногда по-серенитски отдавая команды двум соратницам.
Бензин быстро выгорел, и охонги стали возвращаться ко рву, в котором застыл свернувшийся кольцом дохлый тха-охонг. Второй продолжал дергать лапами, лежа на боку недалеко от воды, — инсектоиды обтекали его по кругу, но близко не подходили.
Вдруг раздался горловой рев — то вибрирующе взревели три оставшихся в живых тха-охонга. Майор приглушенно выругалась, выстрелила — попала одному из них в глаз, и он затих. Но на глазах изумленных защитников уже издалека неслись к гигантам смазанные темные полосы — и рядом с ревущими из полос этих появились еще три огромных инсектоида.
— Что это? — процедил Бернард, выругавшись от отчаяния.
Майор Лариди оторвалась от прицела.
— Я уже видела такое. Они могут телепортироваться друг к другу, — проговорила она хмуро. — Ревом могут призвать к себе еще одного.
Иномиряне на тха-охонгах что-то орали один другому, пригибаясь за хитиновые выросты и заставляя гигантов задирать головы, чтобы уберечь глаза: майор Лариди снова выстрелила и досадливо дернула губами — не достала.
Один из всадников послал своего тха-охонга в ров, и инсектоид, послушный воле хозяина, под градом выстрелов спустился в мутную от дождя воду, поджав лапы и почти полностью погрузившись в нее. Всадник скользнул в ров, спасаясь от выстрелов, укрылся за спиной тха-охонга, образовавшей мост. Следом направился в воду второй… и третий, — и по спинам трех гигантов полились к стенам охонги. А за ними зашагали и тха-охонги.
Дождь все хлестал. Чудовища у стен напарывались на минные растяжки, умирали от полыхающих горючих коктейлей и выстрелов гранатометов, но все лезли вперед, по трупам сородичей и людей. Вот они перевалились через стены первого бастиона, вот и первый тха-охонг поднялся на дыбы, став выше крепостной стены и вонзив передние лапы рядом с позициями автоматчиков, — солдаты стреляли, отступая, кто-то бросил в чудовище горючий коктейль, затем еще один.
— Бейте, — заорал Бернард яростно, тоже поджигая паклю и кидая бутылку, — и чудовище, в которое прилетело с десяток самодельных бомб, заревело, охваченное пламенем, и обрушилось на своих сородичей у стены.