— Это не моя тайна, — отмахнулся Поль.
Легкая дрожь пробежала по розовому личику принцессы.
— Любовь — такое ужасное преступление, — заметила она, — чтобы её никому нельзя доверить?
— Вот мое оправдание, — ответил Поль, указывая принцессе на её отражение в бассейне фонтана. — Возле вас нельзя думать о других.
— Это эгоизм, — возразила она, — вы знали огорчение и беспокойство мсье де Шавайе и не сказали мне о них. Он мне признался, наконец, в том…Бедный маркиз! Такая романтическая привязанность. Его возлюбленная не при дворе и не может там быть, когда он сам может только изредка отлучиться из Версаля и Марли…Какое ужасное мучение. И почему я не знала о нем раньше? Неужели вы так мало цените мою дружбу, что даже не подумали ею воспользоваться — ни он, ни вы?
Эти два слова в конце фразы в устах герцогини приобрели удивительное значение. Ни он, ни вы! Это заключало в себе тысячу прелестных признаний, одетых в самые прозрачные покровы.
Будь Поль в саду с герцогиней наедине, он бросился бы к её ногам, чтобы покрыть поцелуями подол её платья.
— К тому же, — торопливо продолжала она, будто желая скрыть свое смущение, — не внучка ли я короля, не принцесса ли королевской крови, и не могу ли я обязать чем-нибудь тех, кого хочу? Но нет! Любят, страдают и молчат. Только случай открыл мне однажды то, что уже давно могла я ожидать при той преданности и чистосердечии, что у всех на устах. Но в действительности их нет.
Поль смотрел на герцогиню Беррийскую, любовался ею, обожал и безмолвствовал. Она угадала свою победу и решила довести её до конца.
— Ну, — сказала она, меняя тон, — вы, стало быть, все ещё сердитесь на него за нанесенный ему удар шпагой?
— Я? — вскричал Поль, как человек, пробужденный спросонок.
— А о ком, вы думаете, я говорю? Деритесь сколько вам угодно. Я даже не буду слишком громко бранить вас за причину, вложившую вам шпагу в руки. Но при случае не забывайте связывавшей вас с ним дружбы.
— И по-прежнему нас связывающей, — возразил дворянин.
— Приятно слышать от вас подобные слова; но берегитесь, мне потребуется доказательство.
— Какое?
— Мсье Шавайе признался мне, но не так, как я бы того хотела. Расскажите мне в точности, как обстоит дело, и, может быть, он не станет раскаиваться, что выбрал меня в поверенные.
— Эта роль вам совсем не подходит, ваша светлость. Но вы пробуждаете во мне решимость рассказать вам все.
— Говорите откровенно, я этого желаю.
Поль был побежден. Он принял слова принцессы с совершенной верой в их истину и не усомнился ни на минуту в её чистосердечии. Ее улыбка была так кротка, взгляд так ясен! Могла ли ложь сочетаться с этой юностью и красотой? Он должен был говорить, и он говорил.
Но его нескромность не открыла герцогине все то, что она желала знать. Полагая, что ей многое известно, Поль не переставал говорить о неизвестной в третьем лице. Герцогиня, боясь пробудить его подозрения слишком точными вопросами, не смела их задать, но дала себе слово открыть остальное с помощью узнанного. План её опирался на слова Поля, что возлюбленная Эктора жила в охотничьем павильоне мадам д'Аржансон.
На другой день после этого разговора герцогиня Беррийская отправилась с небольшой свитой в лес. Вскоре она остановилась у ворот павильона, окна которого выходили на юг.
Было жарко, и она желала отдохнуть.
Навстречу выбежала молодая женщина. То была Кристина.
Герцогиня Беррийская никогда её не видела, но узнала с первого взгляда. Она с любопытством посмотрела на незнакомку и нашла её прекрасной. Конечно, это было большое несчастье для Кристины.
— Что вам угодно, ваша светлость? — спросила Кристина с врожденной приветливостью.
— Я заблудилась, — отвечала герцогиня, — и ищу место, где можно отдохнуть.
— Входите к нам, сударыня. Дом и все, что в нем находится, в вашем распоряжении.
Кристина усадила герцогиню в зеленой беседке, куда благодаря её заботам были поданы фрукты, варенья и прохладительные напитки.
— И вы не боитесь оставаться в этом уединении? — спросила принцесса.
— Чего же мне опасаться? Женщина и старик никому не могут внушить ненависти.
— А, вы здесь не одна?
— Со мной отец.
Когда разговор завязался, герцогиня Беррийская как бы случайно назвала имя Шавайе.
Кристина вздрогнула.
— Вы знаете маркиза Шавайе? — с живостью спросила она.
— Мне кажется, вы также с ним знакомы? — возразила герцогиня.
— Да, давно.
— Значит больше, чем я.
— Вы встречаете его при дворе?
— В Версале, Марли, Пале-Рояле, словом, везде, но при дворе можно встречаться и не встречаться. Видят друг друга, раскланиваются иногда, и все тут. Однако мсье Шавайе в числе моих друзей.
— Значит между нами возникла связь.
— Мне кажется, связь перевешивает больше в вашу сторону, чем в мою.
— Мы с отцом видимся с мсье Шавайе ежедневно, когда он находится вне двора по какому-то делу, как теперь.
— А, ежедневно,.. — сухо протянула герцогиня.
— Он наш лучший старый друг. Что стало бы с нами в этом уединении, если бы он не радовал нас своим присутствием? Отец привык видеть в нем сына…
— А вы?
— Я его невеста, — простодушно ответила Кристина.
— Давно?
— С тех пор, как себя помню.
Герцогиня вздрогнула: стало быть, Эктор её обманывал. Любовь, которую он будто бы питал к ней, была лишь шутка! Все демоны ревности вселились в её сердце, где зародилась ненависть. Она взглянула на Кристину, глаза которой сияли от удовольствия.
— И он вас любит? — спросила герцогиня.
— О, сударыня, он меня любит и всегда будет любить.
Герцогиня Беррийская поспешно встала и выпила большой стакан холодной воды. Потом молча прошлась по аллее, срывая там и сям цветы, как будто для того, чтобы собрать букет.
— Но, — задала она вопрос, — почему вы не явитесь ко двору? Я уверена, что вы хорошего происхождения, вы молоды, прекрасны, я это вижу…Место ли здесь скрывать все эти сокровища?
— Я не могу этого сделать, сударыня, — отвечала Кристина.
— А! Стало быть, есть препятствие? Какое?
Кристина подняла глаза на герцогиню и промолчала.
— О, — продолжала та, кротко улыбаясь, — вы можете говорить без опасений. Будь я вам более известна, вы бы знали, что я могу многое сделать для тех, кого люблю. Мсье Шавайе из числа моих друзей, я вам уже сказала, и то, что я сделаю для вас, будет, я полагаю, отчасти сделано и для него.
— Я думаю, даже более, — отвечала Кристина.
— Так говорите же, — герцогиня прикусила от досады губы. — Я герцогиня Беррийская.
При этом имени, близком к трону, Кристина больше не колебалась.
— Я — Кристина де Блетарен, дочь графа де Блетарен, изгнанного за участие в возмущениях Фронды, — сказала она.
— Теперь мне все понятно: и глубокое уединение, в котором вы находитесь, и горечь маркиза Шавайе. Итак, я вас видела…Поверьте, что я вас не забуду.
Разговор продолжался: с одной стороны была полная откровенность, с другой — большое внимание. Когда герцогиня Беррийская собралась ехать, ей уже были известны малейшие подробности.
— Не стоит, — сказала она Кристине, — уведомлять о нашем свидании мсье Шавайе. Если мне удастся что-нибудь сделать для вас, для него это станет сюрпризом.
— Мне стоит большого труда скрыть от него хоть что-нибудь, но если вам угодно, чтобы я молчала…
— Я этого требую.
— Я буду молчать, сударыня.
Герцогиня Беррийская возвратилась в Марли, безмолвная и задумчивая. Намерений она пока что не имела никаких. Досада кипела в её сердце, оскорбленном в самом нежном чувстве — самолюбии. Конечно, она желала мести, но ещё не решилась на нее. Следовало наказать одного виновного или обоих? Самой сладостной местью стало бы бросить Эктора к своим ногам, уничтожить его своим презрением и возвратить Кристине, как человека, недостойного её любви.
Но на это герцогиня и не надеялась.
Когда Шавайе вернулся из Блуа, герцогиня все ещё пребывала в досаде. Что касается Кристины, та, верная своему слову, молчала. Фуркево тоже ничего не сказал. Поэтому Эктору о происшедшем ничего не узнал. Но у герцогини был слишком пылкий характер, чтобы медлить с нанесением первого удара.
Однажды вечером Эктор оказался рядом с ней вне толпы придворных.
Герцогиня подняла на него кроткие глаза и тихо, голосом более смущенным, чем она желала, произнесла:
— Завтра охота на оленя, вы знаете?
— Не знал, ваша светлость.
— Мне приятно вас о том уведомить. Вы на охоте творите чудеса, и, разумеется, будете на этой?
— Я боюсь быть лишенным этого удовольствия.
— Однако оно зависит от вас, только от вас.
— Нет, сударыня, на этот раз такое невозможно.
— Как невозможно? Даже если охота пройдет по перекрестку?
Намек был ясен и на этот раз Эктор не мог уйти от ответа. Он мог обмануть герцогиню выражением притворного чувства, но слишком чистосердечно любил Кристину, чтобы прибегнуть к обманам, которые почитал недостойными себя. Приняв решение, он посмотрел на герцогиню, комкавшую хорошенькими пальчиками веер.
— Вы говорите о перекрестке Фавнов? Но я утратил право о нем помнить.
— То есть вы не поехали бы ни в коем случае? — живо спросила она, с огнем в глазах и мраморной бледностью на устах.
— Я отдаю себе отчет, ваша светлость, что вещи, которых более не заслуживают, должны быть забыты.
Сломанный веер выпал из холеных ручек герцогини, которая встала и молча прошла мимо Эктора.
Час назад она ещё колебалась. Теперь она решилась и мечтала о мести всеми силами души.
Случай представился в тот же вечер, и она им воспользовалась.
Король был в своем кабинете, герцог Беррийский и принцессы королевской крови его окружали.
Говорил вельможа, к которому король особенно был расположен, говорил о стрелке, который, несмотря на строгость постановлений об охоте, убил украдкой фазана.
— Это вас удивляет, мсье? — спросила герцогиня Беррийская. — Со мной случались встречи более странные и такие удивительные, что ничто больше не в состоянии меня поразить.