Герсен отошел и стал рассматривать фотографии. Крайняя фотография была сделана пятьдесят два года назад. По мере того, как он шел вдоль коридора, даты приближались к настоящему времени. Герсен остановился у фотографии, изображающей класс двадцатидвухлетней давности, и начал изучать молодые лица, подавшиеся вперед, некоторые гордо позирующие, другие ехидно улыбающиеся, остальные угрюмые и скучающие от всей этой процедуры... Голоса и шаги. Из музыкальной комнаты вышел учитель и его ученики. Учитель подозрительно посмотрел на Герсена. Девушки, бросив быстрый взгляд, удалились. Учитель заговорил.
— Сэр, школа закрыта для посетителей. Я сейчас ухожу и должен запереть дверь. Могу ли я попросить вас удалиться?
— Я вас ждал, сэр. Могли бы вы уделить мне минуту?
— Для чего?
Герсен начал развивать идею, которая только что пришла ему в голову.
— Вы преподаете музыку в этой школе?
— Да, я профессор Кутте. Я даю уроки; из маленьких музыкальных варваров я создаю чудо оркестра. В других местах меня зовут Вольдемар Кутте, магистр музыки и дирижер Большого Салонного Оркестра. — Вольдемар Кутте измерил Герсена взглядом, отточенным десятками учеников, которых он натаскивал в игре на фортепиано, арфе, фаготе.
— А кто вы? Инопланетянин, насколько я вижу.
— Как вы это определили? — спросил Герсен. — Я думал, что выгляжу, как обыкновенный житель Глэдбитука.
— Но не в этих неуклюжих ботинках. И вы надели брюки более низко, здесь мы культивируем стиль, а не расхлябанность. Вы выглядите, будто бы вырядились для маскарада.
Герсен уныло рассмеялся.
— Попытаюсь исправиться в соответствии с вашими инструкциями.
— Всего хорошего, сэр. Я должен идти.
— Одну минуту. Большой Салонный Оркестр будет играть на завтрашнем торжестве?
Вальдемар Кутте отрывисто бросил:
— Они наняли оркестр в соответствии с финансовыми ограничениями.
Обстоятельства, казалось бы, определяют присутствие вашего оркестра.
— Возможно, что и так. Как всегда, находится некто, крепко держащийся за кошелек — обычно самый богатый из лиц, имеющих власть.
— Поэтому они и стали богатыми.
— Да, вероятно.
— Как долго вы являетесь здесь музыкальным директором?
— Очень давно. Я отпраздновал двадцать пятую годовщину этого события еще три года назад.
— Значит, вы курировали этот класс? — Герсен указал на фотографию на стене.
— Я занимался со многими из них... некоторые имели желание, но были бесталанны. У других был талант, но не было желания. Значительно большее число не имело ни того и ни другого. И только некоторые обладали обоими качествами, и этих я помню.
— Кто из этой группы был музыкантом?
— Ага. Дербен Садалфлори прекрасно играл на флейто-танталяйн. Надеюсь, он все еще играет. Мартина ван Боуфе — она пробовала играть на разных инструментах на протяжении четырех лет, но всегда играла слишком вяло. Говард Хардоа был наиболее одаренным, но недисциплинированным. Увы, он, должно быть, уехал в далекие края.
— Говард Хардоа? Который из них?
— Третий ряд, в самом конце, парень с коричневыми волосами.
Герсен тщательно рассматривал Говарда Алана Трисонга, его лицо с большим лбом, широким и высоким, опрятные светло-коричневые волосы, пылкий взгляд сине-серых глаз. Ощущение чистосердечности и здоровья нарушалось лисьим подбородком, угрюмым женоподобным ртом и носом.
— Признаюсь, что мне на память приходит слишком мало. Сэр, я должен идти и запереть школу.
Они вышли: дверь была заперта. Вольдемар Кутте поклонился:
— Было приятно побеседовать с вами, сэр.
— Одну минуту, — сказал Герсен. — Мне в голову пришла отличная мысль. Я испытываю сентиментальную тоску по этому классу, и, как анонимный благодетель, хочу организовать оркестр, чтобы увеличить радость события. Вы можете предложить хороший оркестр?
Преподаватель стоял, в напряжении моргая глазами.
— Совершенно случайно я могу это сделать Я адресую вас в Большой Оркестр Вольдемара Кутте, которым лично руковожу. Это единственный достойный здесь. Правда, существуют и другие местные коллективы: фольклорная музыка, бах-и-бух группы и им подобные, но я заведую единственной музыкальной организацией, достойной упоминания на этой стороне Клоути.
— Что вы делаете вечером?
— Я совершенно свободен.
— Тогда будем считать, что мы договорились. Какую вы назначите цену?
— Дайте мне подумать... Сколько инструментов потребуется? В общем, у меня есть две тарелки справа и слева, цимбала, флейта-сопрано, кларнет, гитара и фагот в классической манере. За все это я обычно прошу двести СЕВов, но... — профессор Кутте посмотрел с сомнением на Герсена.
— Я не буду торговаться, — сказал Герсен. — Вы можете рассчитывать на две сотни и еще пятьдесят СЕВов. Мое единственное условие: я хочу стать членом вашего оркестра, но только на это выступление.
— О! Так вы музыкант?
— Я не могу сыграть ни ноты. Я буду тихо постукивать по барабану, и никого не потревожу.
— Вы потревожите нас всех! Барабан — это шумное создание!
— Тогда что вы предложите?
— Это нелепо. Почему вы просто не послушаете из-за сцены?
— Я хочу непосредственно участвовать, но если вы не можете...
— Нет! Я найду возможность. Вы постараетесь играть так, как я скажу вам?
Герсен почувствовал некоторое унижение от некомпетентности.
— Я никогда не пробовал.
— Ба! Это потрясающе! Пойдемте со мной. Мы посмотрим, что можно сделать.
Глава 13
В студии Вольдемара Кутте Герсен получил длинную деревянную флейту.
— Детский инструмент, — сказал Кутте пренебрежительно. — Но все-таки, если на чем-нибудь и играть вместе с Большим Салонным, то это на деревянной флейте. Теперь пальцы сюда, сюда и сюда. Так. Теперь дуйте.
Герсен извлек из инструмента раздражающий звук.
— Еще раз.
Спустя три часа Герсен выучил одну из пяти основных гамм, а Кутте был утомлен.
— Пока этого достаточно. Я помечу эти отверстия: один, четыре, пять и восемь. Мы будем играть простые мелодии: променады, галопы, иногда прогулки. Ваша партия: один — пять, один — пять, один — пять — восемь, один — пять — восемь, во время общего течения мелодии, изредка четыре — пять — восемь или один — четыре — пять. Когда мы будем играть другое я укажу вам другой инструмент. Больше я ничего не могу сделать. Пожалуйста, заплатите вперед, плюс двадцать четыре СЕВа за три часа интенсивных занятий.
Герсен выложил деньги.
— Теперь возьмите флейту. Когда появится возможность, практикуйтесь. Играйте гаммы. Играйте простейшие мелодии. Но прежде всего выучите: один — пять — восемь, один — пять, один — пять.
— Я постараюсь.
— Вы должны сделать больше, чем постараться! Запомните, вы будете играть с Большим Салонным Оркестром! Даже несмотря на то, что слово «играть» слишком сильно для вашего уровня исполнения, а вы будете, конечно, просто извлекать тихие звуки, но надеюсь, что все пройдет удачно. Странная ситуация, но для музыканта жизнь полна необычных событий. Мы встретимся здесь завтра, в полдень. Потом вы пойдете в магазин Ван Зесля и приобретете надлежащий для музыканта костюм, подходящий для Большого Салонного Оркестра; я проинструктирую вас перед тем, как вы придете. Потом, после приобретения костюма, приходите сюда, и я дам вам дальнейшие инструкции. Кто знает? Может быть, этот случай сделает из вас музыканта.
Герсен с сомнением посмотрел на флейту.
— Может быть.
Снова оказавшись в гостинице Свичера, Герсен пообедал чечевичной массой, тушенкой бледного цвета с травами, салатом из речного тростника и половиной буханки хлеба с поджаристой корочкой. Парень из прислуги в своих поисках был безуспешен, но Герсен тем не менее прилично вознаградил его.
Темнота опустилась на Глэдбитук. Покинув гостиницу, Герсен пошел по главной улице к центру города. На каждом углу площади высокие столбы поддерживали бело-зеленые глобусы, вокруг которых кружились розовые насекомые в целый фут длиной с восемью мягкими крыльями по сторонам тела.
В магазинах было темно и пусто. Хозяин магазина мужской одежды не подумал задвинуть полку с ботинками в глубь своего заведения, а рубашки висели так же, как и раньше: любой мог украсть что угодно, на выбор. Другие торговцы, казалось, также полагаются на случай; очевидно, население Глэдбитука не было склонно к воровству.
В центре города отсутствовала «ночная жизнь». Герсен повернул обратно, прошел мимо гостиницы к таверне Данкуолл, где в общей комнате при свете нескольких тусклых ламп рабочие с ферм пили прокисшее пиво... Потом он возвратился в гостиницу, поднялся в свой номер, где в течение часа играл, пока у него не занемели губы. Затем он взял «Книгу Снов» и стал ломать голову над ее запутанным письмом. Очевидно, молодой Говард развивал серию героических сказок, включающую компанию героев, которых он описывал с любовной заботой, останавливаясь на запутанных деталях.
Герсен отложил книгу в сторону и попытался устроиться поудобнее на неудобной кровати. Утром он выполнил инструкции Кутте. Он потренировался в игре на флейте и направился в студию Кутте на Голчер Бэй в сотне ярдов к югу от площади. Кутте без энтузиазма выслушал, как он играет гаммы.
— Теперь попробуйте один — четыре — пять.
— Я еще не достиг такого уровня.
Кутте поднял глаза к потолку и вздохнул:
— Ясно, но это необходимо, это урок, который учат все музыканты. Я говорил с миссис Лавекчер. Она председательствует на этой встрече. Я сказал ей, что анонимный меценат приглашает Большой Салонный Оркестр, и это ее очень обрадовало. Мы должны явиться завтра в четыре часа вечера и подготовиться. Мы будем играть перед ужином, когда гости начнут пить ликер, и во время ужина. После ужина намечаются поздравления, потом немного танцев, несомненно некоторые гости будут пить пунш, который, надо сказать, мне непривычен. Как инопланетянин, вы, вероятно, видели пьянство?