Взяв «Книгу Снов» Герсен стал ее изучать. Но он слишком устал, чтобы быть упорным... Он забрался в постель и вскоре уснул.
Глава 14
Утром Герсен пил чай, а в окно падали косые лучи солнца. Низкие холмы теснились у южного горизонта. Землю покрывали серо-зеленые лишайники, прерываемые группками камыша и черными проплешинами земли с алыми ягодами.
Встреча одноклассников в Глэдбитуке, казалось, происходила где-то далеко в пространстве и времени.
Герсен прошел в салон и выпил еще чашку чая. Сидя на комингсе входного люка в бледном свете Звезды Ван Каата, он снова заставил себя просмотреть «Книгу Снов».
Чай остыл. Герсен читал страницу за страницей и дошел, наконец, до того места, где юный Говард прервал свои записи чуть ли не на середине предложения.
Герсен отложил книгу и уставился в пространство. Когда-то Говард Хардоа очень дорожил этой книгой. Для Говарда Трисонга она могла представлять воспоминания о юности, полные сладкой печали. Однако она представляла гораздо большее — определяла его сущность. Предположим, что он теперь узнает о ее существовании... Создается очень сложная ситуация. Говард был уверен, что книгу у него украл его бывший друг. Пимпи Клидхо. Осталось решить самый важный вопрос: где теперь находится Пимпи Клидхо?
Герсен сидел в задумчивости. Он грезил о молодом Хардоа, слабом, чувствительном: о Говарде Трисонге, сильном, окруженным тайной.
Снова взяв «Книгу Снов», Герсен подумал, что от нее словно чувствуется трепет подобия жизни... При первом прочтении книга казалась просто бесформенной смесью. Там были личные рассуждения, разговоры между семью паладинами, двенадцать песен, как версий повествования. Последняя глава была на языке Наомей, известном только семи паладинам, и включала азбуку с буквами и триста пятьдесят понятий, по которым Наомей мог быть правильно расшифрован. Перед тем, как юный Говард полностью развил Наомей, книга прерывалась.
Очевидно, книга занимала Говарда на протяжении ряда лет. Предисловие занимало полторы страницы — это было заявление, в котором чуткое ухо услышало бы много яркого и неотразимого, тогда как типичный человек не заметил бы ничего, кроме неопытной напыщенности. То же самое, подумал Герсен, можно сказать и обо всей книге; впечатление о ней шло вразрез с представлением о том, чего может достигнуть юношеская фантазия. В этом свете термин «неопытная напыщенность» был бы отброшен, а на вооружение взято выражение «слабое преуменьшение».
Книга начиналась так:
«Я — Говард Алан Трисонг. Я не признаю верности к Хардоа и тому, подобное. То, что мое рождение имело место посредством вмешательства Адриана и Ребе Хардоа — это случай, который был для меня неподконтролен. Я предпочитаю говорить о своем происхождении в другом роде:
Я произошел от коричневой земли, которую я теперь сжимаю в руках, от мокрого дождя и стонущего ветра. Моя материя пропитана десятью цветами, из которых пять содержатся в цветах леса Даак, а пять могут быть выбраны из спектра сияния Мемон.
Такова материя моей сущности.
Я претендую на линию Демабно Атконза[11] от его союза с принцессой Гиссет из башни Трисонг, откуда появился Корл Трисонг, Рыцарь Пламенного Копья. Мой вистгейст[12] известен по имени тайной магии.
Это имя ИММИР.
На следующей странице был прикреплен рисунок, выполненный неумелой рукой, однако со старанием и непосредственностью. Был изображен нагой мальчик, стоящий перед нагим молодым мужчиной: мальчик — рослый и решительный, с ясным и умным взглядом: мужчина немного худощавый, но что-то заставляло смотрящего на рисунок думать о нем, как о сильном и отважном.
Это, подумал Герсен, было изображение молодого Говарда и его вистгейстера Иммира.
На следующей странице была подборка афоризмов; некоторые четкие, другие столь туманные, что был неясен их смысл:
«Проблемы подобны деревьям Блидстонского леса; всегда есть дорога между ними».
Я — вещь в себе. Я верю. Я волнуюсь, и это истина.
Я побеждаю героев: я ухаживаю за прекрасными дамами. Своим пылким убеждением я обгоню время и думаю о том, о чем думать невозможно. Мне подвластны тайные силы. Одна из них находится внутри меня: иногда она выходит на поверхность, и последствия этого появления ужасны. Это ВЛОН, который не может быть открыт никому.
Мне нравится Глайд со светлыми волосами. Она существует в грезах и снах, как анемона, живущая в холодной воде. Она не осознает, что я — это я. Желал бы я знать дорогу к ее душе. Хотел бы я быть волшебником, чтобы следовать путями нашей мечты. Если б я только мог говорить с ней звездным светом, как проникает он в тихие воды.
Я могу видеть контуры путей, чтобы использовать их во имя своей власти. Я учусь многому. Страх, паника, террор — они как дикие звери, которые должны быть приручены и заставлены служить мне. Это должно быть сделано. Куда бы я ни шел, они следуют за мной по пятам, невидимые и неведомые.
Глайд!
Я знаю, что она должна сознавать.
Глайд!
Она сделана из звездного света и цветочной пыльцы, она дышит памятью полночной музыки.
Я удивлюсь, я удивлюсь, я удивлюсь.
Сегодня я показал ей знак, случайно, как будто он не имеет значения. Она посмотрела на него, потом посмотрела на меня. Но она не сказала ничего.
(Следующие несколько заметок носили следы подчисток, а там были места, переписанные более твердой рукой.)
Что такое власть? Это средство осуществить то, что желаешь. Для меня власть становится необходимостью; сама по себе она добродетель и бальзам, сладкий, как поцелуй девушки.
Я одинок. Враги окружают меня, смотрят безумными глазами.
Глайд, Глайд, почему ты так сделала? Я лишился тебя, ты порочна и испорчена. О, милая порочная Глайд! Ты узнаешь горечь сожаления и раскаяния, ты споешь песню горя. Что касается собачьей шкуры Таапера Садалфлори, то я посажу его на янтарную гондолу, отвезу на остров Слаймаркот и отдам на растерзание козлам. Но впереди еще много времени обдумать это.
В тексте было пропущено мнгого страниц, затем записи возобновились темными лилово-синими чернилами. Рука казалась более твердой; характеры выписаны более правдиво. Последующие записи были озаглавлены:
МАНТРИКИ
Аккумуляция власти — это самоподдерживающийся процесс. Прирост первого низок, но он увеличивается согласно дирекции[13]. Необходимо сделать первые шаги.
Однообразие и беззаботное житье — просто растительное существование. Во время этой фазы невозможно привести хоть какие-то суждения. Дисциплина, сама по себе — не отвлеченное понятие. Она освобождает от Учения, от долга.
Очевидно, прошло время, возможно несколько месяцев. Дальше почерк был крупным, заостренным, угловатым и выделял почти осязаемую энергию.
Новая девушка в городе появилась!
Ее имя — Зада Мемар.
Зада Мемар.
Все время думаю о ней.
Она существует в своем пространстве, раскрашенном в свои цвета. Как же мне присоединить ее пространство к моему? Как же мне разделить с нею мои секреты? Как можем мы объединить в одно целое наши тела, души, порывы? Интересно, знает ли она меня так, как я знаю ее?»
Затем следовало несколько страниц экстравагантных рассуждений над Судьбой и Обстоятельствами, последующими за возможностью встречи Говарда с Задай Мемар.
Следующая часть состояла из страстных обещаний Заде Мемар, обращенных к ее сознанию. Там не было определенной нити, сообщений о прогрессе или развязке любовных отношений.
Враги окружают меня; они таращатся на меня безумными глазами, проходя мимо, или, как бы проносимые ветром; они вызывающе нагло привлекают внимание. Я постоянно вижу их.
Сейчас настало время. Я вызываю Иммира.
Иммир! Явись!
Пустая страница и разделение «Книги Снов». Предшествующее можно было назвать «Часть первая». «Часть вторая» была написана округлым твердым почерком. Раздражающая горячность предыдущих строк, казалось, попала под сильный контроль.
Над этим местом, которое стало для меня священным, я пустил себе кровь, я поставил Знак. Я сказал Слово, я вызвал Иммира, и он пришел.
Я сказал, Иммир! Сейчас настало время. Встань вместе со мной!
— Несомненно, мы — одно целое.
— Теперь мы должны определить наши отношения. Нам надо организовать это так, чтобы каждый знал каждого, всех паладинов.
— Так будет. Приходите, становитесь в свете луча Мемон и благоухайте, подобно цветам.
Луч ударил в черный драгоценный камень, появился великолепный черный рыцарь, он и Иммир обнялись, как старые приятели.
Первый паладин здесь: это Джеха Рамс Мудрый. Он подсчитывает возможные варианты и советует неизбежное, без слабости, сожаления, жалости и мягкости.
— Добро пожаловать, благородный паладин. Иммир подставил лучу камень, и появился человек, одетый в темно-красные доспехи, присоединяясь к двум другим.
— Это Лорис Хозигер, красный паладин. Он знает искусства и занимается ими. Без труда он совершает деяния, которые невозможны для обычного человека. Ему незнаком страх. Он смеется, когда начинается битва.
— Иммир. Кто теперь присоединится к нам?
Иммир, использовал зеленый драгоценный камень, и некто, одетый в зеленые одежды, вышел вперед. Высокий и сильный, он стоял перед нами, его волосы были полны полночью, и глаза горели зеленоватым светом.
— Это Мьюнесе, выдающийся паладин, гибкий и странный, мрачный в своей манере мыслить. Он не знает себе равных в разгадке ребусов, он также самый талантливый музыкант, искусный в игре на различных инструментах.
— Зеленый Мьюнесе, ты будешь паладином вместе с нами?
— С великой радостью и навсегда.
— Замечательно! Иммир, кто теперь?
Иммир выбрал красивый топаз и подставил его под луч Мемон, и появился человек, одетый в черную кирасу, в желтых сапогах и кольчужных рукавицах. Иммир приветствовал его и назвал Спенглвэй Гротеси.