Противостояние Елизаветы никогда не перерастало в открытое столкновение. Однако каждый ее шаг давал новую пищу для слухов и сплетен, жадно ловимых всеми, кто оставался верен протестантизму.
«Принцесса-протестантка сегодня была бледна и не окропила пальцы святой водой».
«Принцесса-протестантка просила освободить ее от посещения вечерней мессы, говоря, что снова себя плохо чувствует».
«Принцесса-протестантка живет при католическом дворе почти что как узница, однако крепко придерживается своей веры и дожидается своего часа, не боясь разверзнутой пасти Антихриста».
«Принцесса-протестантка — настоящая мученица за веру. Вечно надутая сестрица травит ее, словно стая гончих — медведя, всеми способами пытаясь замутить ее чистую совесть».
Рядом с огненным сиянием волос Елизаветы, мученической бледностью ее лица и предельной скромностью платьев королева, наслаждающаяся роскошными нарядами и сверкающая фамильными драгоценностями, выглядела дешевой безделушкой. Мария могла надевать самые изысканные платья, украшать пальцы, шею и уши самыми удивительными драгоценностями, и все равно ей было не выдержать битву с торжеством цветущей молодости Елизаветы. Королева, годящаяся ей в матери, рядом с Елизаветой смотрелась изможденной и придавленной ношей правления, которую на себя возложила.
Увы, я не могла просто отправиться в покои Елизаветы и попросить о встрече с нею. Я бы сразу попала в поле зрения испанского посла, который следил за каждым шагом принцессы и обо всем исправно доносил королеве. Но в один прекрасный день, когда я шла по галерее следом за принцессой, она вдруг оступилась. Я бросилась к ней на помощь, и она схватила мою руку, чтобы не упасть.
— Ну вот, опять каблук попал в выбоину. Теперь надо отдавать туфли сапожнику, — сказала она.
— Разрешите, я провожу вас до ваших покоев, — предложила я и шепотом добавила: — У меня есть для вас послание от сэра Роберта Дадли.
Елизавета даже на мгновение не повернулась ко мне. Она потрясающе умела владеть собой. Я сразу поняла, что страхи королевы не напрасны. Ее сестра была прирожденной заговорщицей.
— Без позволения сестры я не принимаю никаких посланий, — учтиво произнесла она. — Но я буду тебе очень признательна, если ты поможешь мне добраться до моих покоев. Когда каблук сломан, очень тяжело идти. Того и гляди, ногу вывихнешь.
Елизавета наклонилась и сняла поломанную туфлю. Я не могла не заметить красивую вышивку на ее чулке, однако сейчас было не время расспрашивать принцессу, откуда она взяла такой узор. Между тем все, чем она владела и что делала, по-прежнему вызывало у меня тайное восхищение. Я протянула ей руку. Придворному, шедшему нам навстречу, я поспешила объяснить:
— Принцесса сломала каблук.
Он кивнул и пошел дальше. Думаю, случись это без меня, вряд ли он помог бы Елизавете добраться до ее комнат. Зачем навлекать на себя гнев королевы?
Принцесса глядела прямо перед собой, слегка прихрамывая на разутую ногу. Мы шли медленно. У меня было предостаточно времени, чтобы передать ей послание, которое, по ее словам, она не смела выслушивать без позволения сестры.
— Сэр Роберт просил вас позвать Джона Ди и начать заниматься с ним, — шепотом сообщила я. — Он просил вас заниматься усердно и не отлынивать от учебы.
Елизавета по-прежнему глядела перед собой.
— Я могу ему передать, что вы это сделаете?
— Можешь ему передать, что я не делаю ничего, что могло бы огорчить мою сестру-королеву, — беззаботно ответила принцесса. — Но мне давно хотелось учиться у мистера Ди, и я намерена просить его заняться со мной чтением. Меня особенно интересуют труды первых отцов Святой церкви.
Она всего лишь раз мельком взглянула на меня.
— Я стараюсь как можно больше узнать о католической церкви, — сказала Елизавета. — Мое обучение до недавнего времени было поставлено из рук вон плохо.
Мы подошли к ее покоям. Стражник возле дверей тут же вытянулся в струнку и распахнул дверь. Елизавета отпустила мою руку.
— Спасибо, что помогла мне дойти, — довольно холодно сказала она и скрылась за дверью.
Как только дверь закрылась, из покоев донесся стук каблуков принцессы. Разумеется, они оба были в полном порядке.
Английский народ не хотел, чтобы его королева выходила замуж за испанца, и все сильнее противился этому. Предсказание Джона Ди каждый день подтверждалось десятками событий. Против брака с Филиппом Испанским сочинялись и распевались баллады. Проповедники из тех, что посмелее, метали громы и молнии против такого союза, опасного для независимости Англии. На стенах домов появлялись наспех нарисованные карикатуры, высмеивающие этот брак. Уличные торговцы почти за бесценок торговали памфлетами, клевещущими на испанского принца и упрекающими королеву за ее выбор. Испанский посол не жалел красноречия, уверяя придворных и знать, что принц Филипп и в мыслях не имеет воссесть на английском престоле, что на этот брак его уговорил отец. В ход шли и такие доводы: если бы не подчинение отцовской воле, принц, который на одиннадцать лет моложе Марии, наверняка нашел бы себе более выгодную партию, чем английская королева. Любые намеки на то, что принцу стоило бы поискать себе другую невесту, воспринимались испанским послом как оскорбление. Англичане же видели в этом браке не что иное, как проявление испанской алчности.
От нескончаемого потока противоречивых советов королева чуть не падала в обморок. Мария начинала всерьез опасаться, что, не успев приобрести поддержку Испании, она может потерять любовь англичан.
— Почему ты мне сказала, что он разобьет мое сердце? — пристала она ко мне в один из дней. — Ты уже тогда видела, что события примут такой оборот? Я ничего не понимаю. Мои советники убеждают меня отказаться от этой партии, и они же твердят, что мне необходимо поскорее выйти замуж и родить наследника. Как такое возможно? Я помню, как ликовал народ во время моей коронации. Еще и полгода не прошло, а они готовы проклинать меня, узнав о грядущей свадьбе.
— Ваше величество, я бы не смогла вам этого предсказать. Думаю, никто не предвидел такого быстрого и резкого поворота.
— Я опять вынуждена защищаться ото всех, — сказала она не столько мне, сколько себе самой. — На каждом повороте событий я должна следить, как бы они от меня не разбежались. Что знать, что те, кто под ними… все они должны были стать моими верными слугами. А они только и знают, что шептаться по углам и обсуждать каждый мой шаг.
Королева встала, прошла к оконной нише, поднялась на восемь ступенек, но не села на приоконную скамейку, а опять спустилась вниз. Я вспомнила, как впервые увидела ее в Хансдоне, окруженную несколькими фрейлинами, редко улыбающуюся и еще реже смеющуюся. Там она казалась почти что узницей. Теперь Мария была королевой Англии, однако по-прежнему оставалась узницей людских мнений и по-прежнему не смеялась.
— Совет — он еще хуже моих фрейлин! — воскликнула она. — Они позволяют себе спорить и препираться в моем присутствии. Казалось бы, у меня столько советников — и ни одного здравого совета. Они все ждут от меня чего-то иного, и все, как один, мне лгут. Мои осведомители приносят мне одни истории, а испанский посол — совершенно другие. Кому прикажешь верить? Я же чувствую: они постоянно что-то замышляют против меня. При первой же вспышке безумия они столкнут меня с трона и посадят туда Елизавету. Они лишились небесной благодати и сами низринули себя в ад, а все потому, что их мозги пропитались ересью. Им уже не услышать слов истины, даже если я стану кричать им прямо в уши.
— Людям нравится думать самостоятельно… — попыталась возразить я.
— Ошибаешься, Ханна! — резко ответила королева. — Людям не нравится думать самостоятельно. Им нравится следовать за тем, кто обещает, что будет думать вместо них. Теперь им кажется, будто они нашли такого человека. Его зовут Томас Уайетт. Я его знаю. Фигура известная. Сын любовника Анны Болейн. Нетрудно догадаться, на чьей он стороне. И он не один. Такие, как Роберт Дадли, сидят в Тауэре и ждут, когда им выпадет шанс. Думаешь, Елизавета далеко от них ушла? Глупая девка, слишком молодая, чтобы жить своим умом. Зато тщеславия у нее — хоть отбавляй. И алчного нетерпения. Как же ей хочется поскорее успеть к трону. Ей неведомо достойное ожидание, как ждала я. Долгие, мучительные годы, запертая в глуши. Думаешь, мне было легко? А она вообще не желает ждать.
— Вам нечего бояться Роберта Дадли, — выпалила я. — Помните, он объявил о поддержке вас? Он пошел против своего отца. А про Уайетта я совсем не слышала. Надо думать, он ничего против вас не замышлял, раз остается на свободе?
Мария подошла к стене, постояла, затем вернулась к окну.
— Уайетт одним из первых поклялся мне в верности и пообещал честно служить. Теперь же он категорически против моего брака, — сухо ответила она. — Как будто его мнение что-то значит! Он вообще говорит странные вещи. Говорит, что столкнет меня с трона, а затем посадит снова.
— А у него много сторонников?
— Половина Кента, — прошептала она. — И этот коварный дьявол Эдуард Куртнэ тоже облизывается на трон. Наверное, в мыслях уже видит себя королем. А Елизавета надеется стать его королевой. И денежки на оплату его преступных замыслов обязательно найдутся. В этом я не сомневаюсь.
— Деньги?
В ее голосе появилась горечь.
— Да, Ханна. Франки. Врагам Англии всегда платят золотыми франками.
— Почему же тогда вы не арестуете его?
— Сначала его надо найти. Уайетт — предатель с ног до головы. Но я не знаю ни места, где он находится сейчас, ни времени, когда он от слов перейдет к действиям.
Мария глядела в окно, будто видела не только голый сад, дворцовую ограду и Темзу, серебрящуюся под холодным зимним солнцем, но и далекое графство Кент, и прятавшихся там врагов.
Как же она отличалась от той Марии, что ехала в Лондон, полная радужных надежд!
— Ваше величество, когда мы ехали в Лондон, я думала, что вся ваша борьба осталась позади.