Герцог свирепо вращал глазами. Я ждала, что он начнет возражать. Королева подошла к нему.
— Верь тому, что я тебе сказала. Я — королева-девственница. Англичане — мои дети. Они должны видеть, что я люблю их и забочусь о них. Я не могу выйти замуж, если Англия будет залита кровью ни в чем не повинных людей. Нужно быть жестоким к мятежникам и милосердным к тем, кто не держит камня за пазухой. Мятежников нужно уничтожить один раз, чтобы их уцелевшим сподвижникам было неповадно. Ты можешь это сделать для меня?
— Нет, — вздохнул герцог, качая головой. Он слишком боялся тратить время на придворную лесть. — Никто в здравом уме не пообещает вам этого. Мятежники собираются сотнями и тысячами. Эти люди не поймут и не примут никаких уговоров. Они понимают только силу. Виселицы на перекрестках дорог и головы, насаженные на копья, убеждают их красноречивее любых проповедников. Поверьте мне, ваше величество: нельзя править англичанами, оставаясь милосердной.
— Ошибаешься, — возразила королева, вставая вровень с ним. — Мое восхождение на престол было настоящим чудом, совершенным с Божьей помощью. Господь своих намерений не меняет. Заговорщиков всего жалкая кучка. Остальных они обманули своими лживыми словами. С помощью Божьей любви мы вернем эти заблудшие души на путь истинный. Ты сделаешь так, как я тебе приказываю. Представь, что Господь ведет и направляет тебя, а Он не позволит пролиться ни одной капли невинной крови. Ни один волосок не должен упасть с головы невинного человека.
Герцог угрюмо поглядывал на нее.
— Это мой приказ, — сказала королева.
Он пожал плечами и поклонился.
— Как прикажете. Но не взыщите за последствия.
Королева вдруг обернулась и посмотрела на меня, как будто хотела спросить, что я думаю обо всем этом. Я слегка поклонилась. Мне вовсе не хотелось рассказывать о невероятном ужасе, обуявшем меня после ее приказа.
Зима 1554 года
Потом я очень жалела, что тогда смолчала и не предупредила королеву о последствиях. Герцог Норфолкский взял лондонских подмастерьев, обученных военному делу, а также королевскую гвардию и повел их в Кент. Он намеревался дать бой людям Уайетта, для чего тщательно выбрал и подготовил место сражения. Сражение должно было состояться через день. Но когда воинство Уайетта подошло к этому месту и лондонцы увидели их честные лица и не менее искреннюю решимость, наши силы, поклявшиеся защищать королеву, стали подбрасывать шапки в воздух и кричать: «Англичане англичан не убивают!»
Не было сделано ни одного выстрела. Самого сражения тоже не было. Люди по-братски обнялись, а затем обратились против герцога и против королевы. Герцог едва унес оттуда ноги, оказав Уайетту большую услугу. Теперь в разношерстной армии мятежников появились обученные люди, которые сразу же принялись учить других. Это сильно повлияло на намерения Уайетта поскорее добраться до стен Лондона.
Моряки военных кораблей, стоявших в Медуэе, всегда были шумными и влиятельными выразителями настроений народа. Они почти сразу же перешли на сторону Уайетта. Их объединяли ненависть к Испании и желание видеть на троне протестантскую королеву. Покидая корабли, моряки забирали с собой оружие и провиант. Эти люди умели сражаться не только на море, но и на суше. Я помнила, как прибытие моряков из Ярмута сразу изменило расклад сил во Фрамлингхэме. Тогда они были настроены помочь Марии. Нынче они намеревались сместить ее с трона и заменить Елизаветой. Когда королева услышала новости с Медуэя, мне показалось, она поняла: это ее поражение.
Королева присутствовала на заседании государственного совета. Многие места пустовали. В комнате отчетливо пахло страхом.
— Половина их сбежали в свои поместья, — сказала она, обращаясь к Джейн Дормер. — Думаю, сейчас они вовсю строчат письма к Елизавете, пытаясь удержаться на двух стульях сразу. Выжидают. Какая сторона победит, к той и примкнут.
Советы тех, кто остался, лишь раздражали Марию. Их мнения были диаметрально противоположны. Одна партия советовала ей отказаться от брака с Филиппом и выбрать себе в мужья принца-протестанта. Другие, наоборот, умоляли ее обратиться за помощью к испанцам, чтобы те с наглядной жестокостью подавили мятеж.
— И в обоих случаях станет понятно, что я не в состоянии править одна! — воскликнула рассерженная королева.
Тем временем армия Томаса Уайетта росла как на дрожжах. В каждом селении, через которое они проходили, двигаясь на Лондон, к ним примыкали все новые и новые добровольцы. Опьяненные таким успехом, мятежники достигли южного берега Темзы и… остановились. Оказалось, что Лондонский мост поднят, а пушки Тауэра нацелены прямехонько на южный берег и готовы начать обстрел.
— Я приказала повернуть пушки для острастки мятежников, а не для стрельбы по ним, — заявила королева.
— Ваше величество, ради Бога… — попытался возразить кто-то из оставшихся советников.
Мария решительно затрясла головой.
— Вы что же, хотите, чтобы я открыла огонь по Саутварку? По тому селению, где меня радушно приветствовали, как королеву? Я не стану стрелять по жителям лондонского предместья.
— Поймите же: лагерь мятежников теперь в пределах досягаемости орудий. Достаточно одного мощного залпа, и от них останутся жалкие крохи.
— Пусть стоят лагерем. Мы поднимем свою армию и заставим их отступить.
— Ваше величество, у вас нет армии. Нет солдат, чтобы сражаться за вас.
Королева побледнела, но ее лицо не утратило решимости.
— У меня пока нет армии, — сказала она, сделав ударение на слове «пока». — Но я соберу ее из добропорядочных жителей Лондона.
Советники уговаривали ее внять голосу здравого смысла. Дозорные приносили сведения о постоянно растущем лагере мятежников на южном берегу Темзы. Мария оставалась непреклонной. Она облачилась в официальный наряд королевы и отправилась в городскую ратушу для встречи с лорд-мэром и народом. Джейн Дормер, другие фрейлины и я находились в ее свите. Всем было приказано одеться как можно величественнее и держаться уверенно, словно мы знали способ остановить беду.
— Не понимаю, зачем ты туда идешь, — ткнув пальцем в мою сторону, язвительно произнес один из пожилых советников. — В свите королевы и так предостаточно шутов.
— Я не просто шутиха. Я — невинная дурочка, — с вызовом ответила я. — Не знаю насчет шутов, а вот невинных в ее свите можно сосчитать по пальцам. Полагаю, вы к их числу не относитесь.
— Достаточно того, что я сглупил, оказавшись здесь, — мрачно признался он.
Из всех фрейлин и придворных только мы с Джейн надеялись выбраться из Лондона живыми. Мы были рядом с королевой во времена Фрамлингхэма и знали о ее способности переламывать, казалось бы, безнадежные ситуации, обращая их в свою пользу. Мы видели неистовый блеск ее темных глаз и горделивую походку. Мы видели, как она увенчала свою голову короной и улыбнулась, глядя на свое отражение в зеркале. Перед нами была не королева, перепуганная силой неодолимого врага. Несомненно, она готовилась к игре, ставкой в которой была ее жизнь, но готовилась так, словно собиралась играть в «кольца». Перед лицом опасности она объединялась со своим Богом, и все страхи отступали. Не знаю, как бы повела себя Елизавета, если бы сейчас правила она.
Возможно, королева не думала о страхе. А мне было страшно. Я видела, как казнят людей. Мои ноздри ощущали дым костров, на которых сжигали еретиков. Из всех ее фрейлин, пожалуй, только одна я не понаслышке знала, что такое смерть.
— Ханна, ты пойдешь со мной? — спросила королева, будто мы шли не на судьбоносную встречу, а посмотреть заезжих лицедеев.
— Конечно, ваше величество, — еле ворочая холодными губами, ответила я.
В зал ратуши привезли королевский трон. Казалось, туда набилась чуть ли не половина Лондона. Людям было любопытно увидеть и услышать, как королева Мария будет сражаться за собственную жизнь.
И вот королева встала: маленькая, хрупкая. Тяжелая корона давила ей на голову, а тяжелое одеяние — на плечи. Мне вдруг подумалось, что ей не хватит доводов, чтобы убедить лондонцев сохранить веру в нее. Сейчас она выглядела так, как выглядит женщина, не умеющая и шагу ступить без повелений и подсказок мужа.
Королева приготовилась заговорить, но у нее как будто пропал голос.
— Дорогой Боже, отверзи мне уста, — взмолилась она.
Я подумала, что это у нее от страха. Наверное, она боялась, что с минуты на минуту в зал явится Уайетт и потребует, чтобы она освободила трон для принцессы Елизаветы. Королева вдруг показалась мне совершенно беззащитной. Но потом она заговорила! Ее голос зазвучал громко и ровно. Она не сбивалась, не проглатывала слова. Она буквально пела свою речь, как рождественский хорал.
Мария не пыталась очаровать людей своим красноречием. Она говорила очень просто и по существу. Рассказала о своем наследии, о том, что, по завещанию отца, трон в случае смерти Эдуарда должен был перейти к ней. Она напомнила, как полгода назад ее по всей Англии признавали законной королевой и приносили клятвы верности. Теперь настало время показать свою верность на деле. Мария снова говорила о своем положении королевы-девственницы, детьми которой являются все жители страны. Она любила их материнской любовью, считая каждого своим сыном или своей дочерью. И при такой искренней, бескорыстной любви она рассчитывала на взаимность.
Она умела очаровывать. Пожалуй, даже обольщать. Трудно было поверить, что это — наша Мария, которой вечно нездоровилось, которая могла плакать из-за нежелания сестры ходить к мессе и сердилась по пустякам. Еще недавно она вела себя так, будто находилась под домашним арестом. Сейчас она превратилась в пылающий факел страсти и добилась своего: огонь ее сердца передался сердцам собравшихся. Она поклялась им, что выйдет замуж для их же блага, чтобы подарить стране наследника престола. Если же народу такое не по нраву, она останется королевой-девственницей. Она убеждала собравшихся, что думала не о своем счастье, а исключительно о благе страны, что муж как таковой ей не нужен. Опять-таки, она заботилась о престолонаследии, о последующей передаче власти своему сыну. Все остальное — беспочвенные слухи и домыслы. Она не выйдет замуж наперекор желаниям народа и ни с кем не разделит трон. Замужняя или незамужняя, она будет править Англией одна. Она принадлежала народу, народ принадлежал ей, и никакая сила на свете не могла изменить такой порядок вещей.