— Я обдумаю все, что услышала от тебя, — наконец сказала принцесса, следуя своему обыкновению выторговывать себе время. — А ты как, останешься со мной? Или поспешишь с доносом к ней?
— Я вернусь ко двору не раньше Рождества, — ответила я и, будто змея-искусительница, добавила: — Если бы вы согласились попросить у королевы прощения, то и вам к Рождеству позволили бы вернуться в Лондон. Поверьте, ваше высочество, при дворе сейчас очень весело. Там много испанцев. Каждый вечер устраиваются балы, а королеву все это лишь радует.
Елизавета отвернулась к стене.
— Даже если бы я и вернулась, меня бы никто не заставил танцевать с испанцем. Они могли бы дюжинами увиваться за мной и умолять потанцевать с ними, а я бы и с места не сдвинулась.
— Но зато при дворе вы были бы единственной принцессой, — пустила я в ход еще один довод. — Представляете? Единственной принцессой. Вы и без танцев сразу же привлекли бы к себе всеобщее внимание. А какие там новые фасоны нарядов! Вы были бы единственной принцессой-девственницей, окруженной блеском величайшего двора Европы.
— Я не ребенок, чтобы приманивать меня игрушками, — со спокойным достоинством ответила Елизавета. — И не шутиха королевы. Достаточно тебя одной. Я тебя не держу. Можешь возвращаться и дальше танцевать под дудку Марии. Но уж если ты решила остаться здесь до Рождества, все это время ты будешь служить не ей, а мне.
Я кивнула и встала с колен. Мне было искренне жаль принцессу. Ее болезнь не была выдумкой. Измотанная и обезображенная водянкой, она лежала и, наверное, сейчас обдумывала, какое из зол выбрать: либо признаться в своих замыслах сместить королеву, либо остаться в этом бессрочном и унизительном заточении.
— Пусть Господь направит вас, ваше высочество, — сказала я, полная сострадания к ней. — Пусть Он своею твердою рукой выведет вас отсюда.
Она закрыла глаза. Ее ресницы были мокрыми от слез.
— Аминь, — прошептала Елизавета.
Она не пожелала признать свою вину и не собиралась каяться. Она знала, чем расплачивается за свое упрямство. Пребывание в Вудстоке могло стать ее пожизненной ссылкой. Елизавета боялась, что с ее здоровьем ей не дождаться, когда гнев королевы пройдет сам собой. Но сильнее страха было понимание: стоит ей признаться, и королева получит над ней полную власть, чего Елизавете категорически не хотелось. Она не верила в милосердие Марии. Обеими сестрами двигало непреклонное, чисто тюдоровское упрямство. Мария помнила, как ее провозгласили наследницей престола, затем объявили незаконной дочерью короля, после чего вновь она превратилась в законную дочь Генриха и престолонаследницу. Тот же круг мытарств предстояло пройти и Елизавете. Обе сестры решили никогда не сдаваться, всегда заявлять о своем праве на престол и не впадать в отчаяние от любых событий вокруг короны. Елизавета привыкла постоянно бороться за свои права и не собиралась менять эту привычку на возвращение к обновленному двору и возможность блистать там. Была ли она действительно причастна к заговору против королевы или нет, — Елизавета ни в чем не собиралась признаваться.
Неделя, проведенная в Вудстоке, показалась мне томительно долгой. Врачи постоянно осматривали принцессу, делали ей кровопускание, заставляли принимать лекарства и утверждали, что она идет на поправку. В конце недели они собрались уезжать. С ними должно было отправиться и мое письмо королеве. Я решила еще раз осторожно узнать у Елизаветы, не хочет ли она вернуться к Рождеству в Лондон. Естественно, мой вопрос подразумевал, готова ли она признаться королеве.
— Что мне написать ее величеству? — спросила я.
— А ты напиши ей… стихи, — со слабой издевкой ответила Елизавета.
Она сидела на стуле, обложенная подушками. Ее ноги покоились на нагретом кирпиче, завернутом в старое одеяло.
Я молча ждала ее дальнейших слов.
— Кажется, шуты умеют слагать стихи. Разве тебя этому не учили?
— Нет, ваше высочество, — ответила я, говоря с ней, как с капризным ребенком. — Вы же знаете, меня взяли не за умение смешить, а по другой причине.
— Тогда я сама продиктую тебе короткий стих. Если желаешь, можешь отправить его королеве. А можешь нацарапать на всех стеклах этой адской дыры.
Она мрачно улыбнулась.
— Слушай. Он совсем короткий.
Есть узница Елизавета.
Есть подозрений тьма,
Но доказательств нету…
— Ну как? Правда, коротко и по существу?
Я молча поклонилась и отправилась писать письмо королеве.
Зима 1554/1555 года
Нашим главным занятием стало ожидание. Я не вернулась в Лондон к Рождеству. Королева прислала мне письмо, приказав оставаться с Елизаветой до тех пор, пока та не попросит у нее прощения. Рождественский праздник в Вудстоке был таким же унылым, как и вся наша здешняя жизнь. Декабрь выдался холодным. Из всех окон домика нещадно дуло, а все очаги отчаянно дымили. Простыни на кроватях не просыхали, половицы — тоже. Неприглядный в теплое время года, зимой Вудсток превратился в дьявольский капкан. Я приехала сюда совершенно здоровой, но даже я чувствовала, как нестерпимый холод и темнота высасывают из меня силы. Рассвет наступал все позже, а сумерки опускались все раньше. Для Елизаветы, уже ослабленной заключением в Тауэре и склонной заболевать от каждого серьезного волнения, дом являлся медленным убийцей.
Принцесса была настолько больна, что не участвовала ни в каких местных празднествах. Впрочем, они не отличались разнообразием. Елизаветы хватало лишь на то, чтобы выглянуть в окно, когда к нашим дверям приходили рождественские лицедеи. Естественно, внимание всегда преображало ее. Она улыбалась лицедеям и махала им рукой, но после их ухода возвращалась в постель и замирала. Кэт Эшли подкладывала в камин полено за поленом. Они недовольно шипели, оттаивая и обсыхая в огне, затем начинали противно дымить.
Я написала отцу, пожелав ему веселого Рождества и добавив, что очень скучаю по нему и надеюсь скоро его увидеть. В письмо я вложила записку для Дэниела с поздравлениями и пожеланиями. Прошло несколько недель. Наступил снежный январь, и наша жизнь превратилась в настоящую борьбу за существование. В один из таких безнадежных дней прискакал гонец с почтой. Я получила письма от отца и от Дэниела. Отцовское письмо было коротким и нежным. Он сообщал, что его дела в Кале идут хорошо, и просил меня проведать наш лондонский дом. Затем я открыла письмо Дэниела.
Дорогая моя будущая жена!
Пишу тебе из итальянской Падуи. Хочу поблагодарить тебя за поздравления. Надеюсь, мое письмо достаточно скоро и благополучно достигнет Англии. Твой отец и моя семья по-прежнему живут в Кале. Все они с нетерпением ждут твоего приезда, поскольку обстановка в Англии изменилась к лучшему. До нас дошли известия о том, что королева Мария ждет ребенка, а принцесса Елизавета собирается покинуть Англию и жить у королевы Марии Венгерской. Хочу верить, что после отъезда принцессы и ты получишь разрешение оставить службу и приедешь в Кале, где мои мать и сестры ждут тебя.
Я сейчас нахожусь в Италии и учусь в знаменитом медицинском университете. Врач, у которого я работал, посоветовал мне поехать сюда и изучить искусство хирургии. У итальянцев (особенно в Падуанском университете) хирургия достигла высокого уровня. К тому же он убедил меня заняться фармакопеей. Я бы не стал утомлять тебя перечислением всех этих разделов медицины, если бы не одно важное обстоятельство. Ханна, ты только себе представь! Эти люди разгадывают тайны самой жизни. Они следят за прохождением различных жидкостей внутри тела. А в Венеции, которая отсюда неподалеку, ученые люди изучают течение рек и воздействие приливов на тело земли. Мне никакими словами не передать, какой восторг я испытываю, сознавая, что каждый день мы еще немного приближаемся к раскрытию всех тайн: от причин возникновения приливов и отливов до причин биения сердца, от выпаривания растворов — до элементов, слагающих философский камень.
И уж совсем удивительным для тебя будет узнать о моей встрече с Джоном Ди. Я встретил его в Венеции месяц назад на лекции одного очень образованного монаха, который весьма искусен в применении ядов для уничтожения болезни и спасения больного. Здесь мистера Ди очень уважают за его ученость. Он тоже читал лекцию, о Евклиде. Я на ней присутствовал, хотя из десяти слов едва понимал только одно. Но мое мнение об этом человеке изменилось в лучшую сторону — особенно после того, как я увидел его в обществе ученых и философов, создающих новую целостную картину мира. Их новая система знаний преобразует все, что нам было до сих пор известно о мире, начиная с мельчайших песчинок и до громадных небесных тел. Джон Ди обладает выдающимся умом; теперь я куда лучше понимаю, почему ты была о нем столь высокого мнения.
Я был рад получить твое письмо и узнать, что вскоре ты окончишь свою службу у принцессы. Я очень надеюсь, что после этого ты попросишь королеву вообще освободить тебя от придворной службы. Почему бы нам не провести несколько лет вне Англии? Ханна, любовь моя, Венеция — просто восхитительный город. Здесь почти всегда тепло и солнечно. Здесь много преуспевающих и широко образованных людей. Вряд ли ты можешь упрекать меня за желание остаться здесь подольше и разделить с тобой радость пребывания в этом городе. Это богатый и необыкновенно красивый город. Дорог здесь практически нет. Их заменяют каналы и лагуна. Лодки причаливают прямо к дверям домов, и это никого не удивляет. Здесь очень почитают знания и ученых. Здесь можно задать любой вопрос и получить на него ответ.
Твое первое письмо я постоянно ношу во внутреннем кармане, у сердца. Теперь я положу туда и твою рождественскую записку. Надеюсь, ты не ограничишься этими письмами и напишешь мне еще. Я думаю о тебе каждый день и мечтаю о тебе каждую ночь.
Мы создаем новый мир с новым пониманием сил, которые движут планетами и приливами. Естественно, что и отношения между мужем и женой могут строиться на новой основе. Я не хочу, чтобы ты была моей служанкой. Я хочу видеть тебя моей любовью. Уверяю: у тебя будет свобода оставаться самой собой и развивать свою прекрасную личность. Напиши мне и пообещай, что скоро приедешь ко мне в Венецию. Я — твой во всех мыслях, словах и поступках. Даже мои нынешние занятия, волнующие и полные удивительных надежд, ничего бы не значили, если бы я не верил, что однажды поделюсь всем этим с тобой.