— Она много болела. Но сейчас ей лучше. Сейчас она в Хэмптон-Корте, при дворе королевы. Мы совсем недавно вернулись из Вудстока.
Сэр Роберт кивнул.
— А с Ди она виделась?
— Едва ли.
— А ты?
— Я думала, он еще в Венеции.
— Он там был, мисс Мальчик. И послал оттуда посылку твоему отцу в Кале, чтобы твой отец переслал ее на ваш лондонский магазин. Ты ее получишь, и, думаю, тебя не затруднит передать ее мистеру Ди.
— Посылка? — переспросила я, сразу настораживаясь.
— Всего одна книга.
Я промолчала. Мы оба знали: нынче достаточно одной книги, чтобы человек оказался на виселице.
— А Кэт Эшли по-прежнему служит у принцессы?
— Конечно.
— Тогда передай Кэт от меня по секрету: если ей вдруг предложат ленты, пусть покупает их, не раздумывая.
Меня передернуло.
— Сэр Роберт…
Он протянул руку, заставив меня замолчать.
— Разве я предлагаю что-то опасное?
Я колебалась, вспоминая заговор Уайетта. Тогда я тоже передавала послания, смысл которых не понимала.
— Нет, сэр Роберт.
— Тогда я попрошу тебя: передай это послание, но больше ни о чем не говори Кэт, как бы она тебя ни расспрашивала. Когда ты скажешь, что ей нужно купить ленты, и когда передашь Джону Ди книгу, на этом твои поручения закончатся. Книга абсолютно безобидная, а ленты — это всего лишь ленты.
— Вы опять плетете заговор, — вздохнула я. — И хотите втянуть в него и меня.
— Мисс Мальчик, я же должен чем-то заниматься, — без обиняков ответил Роберт Дадли. — Не стихи же мне писать дни напролет.
— Будьте терпеливы. Королева вас простит, и тогда вы вернетесь домой.
— Она никогда меня не простит, — все с той же прямотой возразил он. — Я должен ждать не ее прощения, а перемен. Глубинных перемен. И пока жду, мне нужно защищать свои интересы. Елизавета ведь не поедет ни в Венгрию, ни в другую страну. Правда?
— Да. Она решительно не желает ни уезжать, ни выходить замуж.
— Я почти уверен, что король Филипп оставит ее при дворе и подружится с нею, — сказал сэр Роберт.
— Почему вы так думаете?
— Чтобы обезопасить трон, одного ребенка мало. К тому же младенец еще не родился. Прямейшая наследница — Елизавета. Если королева, не дай Бог, умрет в родах, королю не позавидуешь. Англия для него — ловушка, а новая королева и ее окружение — враги.
Я кивнула.
— Если Филипп вознамерится лишить Елизавету прав на престол, следующей претенденткой окажется другая Мария, которая замужем за французским принцем. Думаю, Филипп скорее предпочтет увидеть на английском троне дьявола с рогами, чем сына французского короля.
— Верно, — выдохнула я, захваченная логикой его рассуждения.
— Естественно, — довольный собой, подхватил сэр Роберт. — Можешь напомнить Елизавете: у нее в государственном совете куда более сильная позиция, чем у Филиппа. Там мало людей, умеющих думать последовательно, но Филипп умом не обделен. Скажи, Гардинер до сих пор убеждает королеву, чтобы та объявила Елизавету незаконнорожденной и лишила прав на престолонаследие?
— Не знаю.
— Могу тебе гарантировать, что это так, — улыбнулся Роберт Дадли. — Ходы Гардинера несложно просчитать.
— А вы, сэр Роберт, хорошо осведомлены для узника Тауэра. Друзей у вас не осталось, вас редко навещают. Уж не тюремщики ли рассказывают вам придворные новости? — охваченная любопытством, спросила я.
Он обворожительно улыбнулся.
— Насчет друзей ты права, мисс Мальчик. Но ты одна стоишь многих.
Я крепилась, чтобы не улыбнуться, но его внимание согревало, как весеннее солнце.
— А ты и впрямь выросла и стала женщиной. Птичка моя, тебе пора вылезать из этого шутовского тряпья. Тебе пора замуж.
Я мгновенно покраснела, представив, что подумал бы Дэниел, услышав речи сэра Роберта. Никогда прежде он не называл меня «моей птичкой».
— Ну, а как твой суженый? — спросил сэр Роберт. Он сел и вытянул ноги, уложив их на стол, примяв лежавшие там бумаги. — Готовит свадебный наряд? Исходит страстью? Торопит?
— Он сейчас в Падуе, — с тихой гордостью ответила я. — Изучает медицину в тамошнем университете.
— А когда же он явится за своей девственной невестой?
— Когда меня освободят от службы при дворе. Я поеду в Кале, и мы там встретимся.
Сэр Роберт задумчиво кивал.
— Кстати, мисс Мальчик, ты знаешь, что становишься желанной женщиной? Ты здорово изменилась. Даже не верится, что всего пару лет назад я принял тебя за мальчишку.
У меня пылали щеки, но я не опускала глаза, словно хорошенькая служаночка, польщенная улыбкой хозяина. Я смотрела прямо на сэра Роберта и всем телом чувствовала огонь его мимолетных взглядов.
— Два года назад я бы ни за что не посмел тебя коснуться, — сказал он. — Такое — не в моих правилах.
Я кивнула, ожидая его дальнейших слов.
— И когда ты делала предсказания для моего наставника, я бы тоже удержался. Я хоть и не считаю себя добродетельным человеком, но я — не грабитель, чтобы похищать оба твоих дара.
Я замерла.
— Но теперь, когда ты вполне взрослая женщина и в скором времени — жена другого мужчины, ты можешь приходить ко мне… если желаешь меня, — сказал он тихим, нежным, бесконечно соблазнительным голосом. — А мне хотелось бы любить тебя, Ханна. Я мечтаю обнимать тебя и слышать, как часто бьется твое сердце. Оно и сейчас у тебя вовсю колотится? — улыбнулся сэр Роберт. — Ну что, угадал? Сердце бешено стучит, в горле пересохло, колени подгибаются, а волна желаний готова накрыть с головой?
Я кивнула. Он говорил правду.
— И потому я пока останусь сидеть, где сижу, а ты — стоять, где стоишь. Когда превратишься в женщину не только внешне, но и внутри, вспомни, что я желаю тебя, и приходи.
Я должна была бы возмутиться и сказать ему, что уважаю и люблю Дэниела и не намерена изменять мужу с первых же дней супружеской жизни. Мне вообще надо было бы рассердиться на дерзкие, самоуверенные слова сэра Роберта. А я… я только улыбалась ему, будто уже была согласна. Я улыбалась и пятилась к двери, пока не уперлась в нее спиной.
— Вам в следующий раз чего-нибудь принести? — спросила я.
Сэр Роберт покачал головой.
— Не приходи сюда, пока сам не пошлю за тобой, — велел он совсем другим тоном, будто и не было тех страстных, зовущих слов. — И еще, моя птичка: после того как передашь послание, держись подальше от Елизаветы и Кэт Эшли. Сюда не приходи, пока не пошлю за тобой, — напомнил он.
Я кивнула и дрожащими пальцами взялась за дверной засов.
— Но ведь вы пошлете за мной? — заплетающимся языком спросила я. — Вы же не забудете обо мне?
Сэр Роберт послал мне воздушный поцелуй.
— Мисс Мальчик, оглянись вокруг себя. Что, разве остались придворные, помнящие меня и желающие меня видеть? Кроме жены и тебя, ко мне никто не приходит. Все остальные сбежали. Остались лишь две женщины, любящие меня. Я редко посылаю за тобой не потому, что не хочу тебя видеть. Я не хочу подвергать тебя опасности. Думаю, и тебе не нужно повышенное внимание двора к твоему происхождению, к истории твоей жизни и твоим истинным верованиям. Я посылаю за тобой, когда у меня есть к тебе поручение или когда мне нестерпимо хочется тебя видеть. Настолько, что и дня не прожить, не повидавшись с тобой.
За спиной распахнулась дверь, но мне было не шевельнуться.
— Вам приятно меня видеть? — прошептала я. — Вы сказали, что иногда вам и дня не прожить, не повидавшись со мной?
Его улыбка была такой же нежной и теплой, как его прикосновение.
— Видеть тебя — одно из моих величайших наслаждений, — тихо сказал сэр Роберт.
Потом стражник осторожно взял меня под локоть, и я вышла.
Весна — лето 1555 года
В Хэмптон-Корте для родов королевы заблаговременно приготовили помещение — одну из комнат за ее спальней. Комнату завесили шпалерами, изображения на которых тщательно выбирали по их возвышенным и вдохновляющим сюжетам. Ставни на окнах наглухо закрыли и тоже завесили, чтобы внутрь не проникало ни малейшего дуновения ветерка. К столбам балдахина над кроватью привязали толстые, жутковатого вида веревки, чтобы королева за них цеплялось, когда схватки будут разрывать ее тридцатидевятилетнее тело. Постель роженицы украшали вышитые подушка и покрывало (королева и ее фрейлины вышивали их с самого дня свадьбы). Возле камина свалили внушительный запас поленьев, что обещало жару, как на испанских равнинах в летний полдень. Толстые ковры на полу гасили все звуки. Сюда заблаговременно принесли великолепную колыбель и приданое для новорожденного наследника, появления которого ждали через полтора месяца. Джейн Дормер с гордостью сообщила мне, что приданое насчитывает двести сорок разных предметов младенческой одежды.
Над изголовьем колыбели было вырезано витиеватое приветственное двустишие:
Расти и радуй всех, младенец долгожданный,
Надежда Англии, Марии Богом данный.
Прилегающие комнаты предназначались для повитух, нянек, врачей и аптекарей. Каждую кандидатуру выбирал и проверял государственный совет. Пока что укачивать и нянчить было некого, и будущие няньки сновали мимо нас, набивая шкафы родильной комнаты выстиранным и выглаженным постельным бельем.
Мы стояли на пороге этого святилища вместе с Елизаветой. Принцессе теперь позволялось ходить по дворцу.
— Шесть недель в этом склепе, — с нескрываемым ужасом сказала мне она. — Заживо замурованная.
— Ей нужно отдохнуть, — ответила я, хотя думала совсем по-другому.
Втайне я боялась за королеву. Каково ей будет неделями томиться в этой сумрачной комнате, без глотка свежего воздуха и без солнечного света? Она не сможет видеться с королем. К ней никого не будут пускать. Музыканты, певцы и танцоры — все это останется в другом мире, близком, но недосягаемом. Наверное, очень скоро Мария вновь ощутит себя узницей, чье пространство сдавлено до одной комнаты. А когда через полтора месяца она, наконец, разродится, здесь будет нестерпимо душно и, скорее всего, смрадно от застойного воздуха. При всем при том королеву еще заботливо накроют теплым одеялом, а лежать она будет на жаркой перине.