— Отец наверху? — спросил Дэниел.
— Да. Лежит у себя.
— Пойду осмотрю его.
Вслед за мужем, которого уже не считала таковым, я поднялась на второй этаж. Я стояла у порога отцовской комнаты и молча смотрела, как Дэниел проверяет ему пульс, трогает его лоб и заботливым «докторским» голосом расспрашивает о самочувствии. Попутно они вполголоса говорили об обыденных вещах. Я умела понимать разговор женщин, но это был мужской разговор. Я чувствовала: за знакомыми словами кроется какой-то иной смысл, но ничего не понимала.
Затем Дэниел спустился вниз, жестом позвав меня следовать за ним. Он кивнул в сторону двери, ведущей в нашу лавочку. Мы прошли туда. Дэниел плотно закрыл дверь.
— Ты будешь делать отцу кровопускание? — спросила я.
— Ханна, я мог бы сделать ему кровопускание, надавать пилюль и микстур и измучить другими процедурами. Но это бесполезно. Сомневаюсь, что я или другой врач сможем вылечить твоего отца.
— Вылечить? — отупело повторила я. — Зачем его лечить? Он просто очень устал.
— Твой отец при смерти, — тихо сказал Дэниел.
Я слышала слова, но отказывалась связывать их со своим отцом.
— Дэниел, что такое ты говоришь? Отец просто измотал себя работой. Дай ему какую-нибудь укрепляющую микстуру.
— Ханна, это не усталость. У твоего отца опухоль в животе. Она разрастается и давит ему на легкие и сердце, — тихо возразил Дэниел. — Твой отец это знает. Я лишь подтвердил его догадку.
— Дэниел, не надо так зло шутить со мной. Говорю тебе, отец просто очень устал.
— Его счастье, что его не мучают боли. Но если они вдруг появятся, я дам ему болеутоляющее, — заверил меня Дэниел. — Слава Богу, что все его ощущения сводятся лишь к усталости.
Я открыла дверь лавочки, словно мне хотелось, чтобы сюда вошел кто-то из покупателей. На самом деле мне хотелось убежать от этих ужасных слов, убежать от горя, уже начинавшего разворачивать надо мной свои зловещие крылья. По крышам и стенам домов хлестал равнодушный дождь. Между булыжниками мостовой текли мутные ручейки, торопясь влиться в переполненную сточную канаву.
— А я думала, он просто устал, — с детским упрямством повторила я.
— В такое никто не хочет верить, — сказал Дэниел.
Я закрыла дверь. В лавочке стало тише, но не теплее.
— Как ты думаешь, сколько ему осталось жить? — тихо спросила я.
Я надеялась, что несколько месяцев или даже год.
— Считаные дни, — огорошил меня Дэниел. — Возможно, недели. Но вряд ли больше.
— Дни? — повторила я, снова не желая соглашаться с услышанным. — Почему дни?
Дэниел покачал головой. Его глаза были полны сочувствия.
— Прости меня, Ханна, но опухоль уже слишком большая.
— Может, позвать другого врача? Твой наставник согласится его осмотреть?
Дэниел не обиделся.
— Если хочешь, я приведу своего наставника. Но и он, и любой другой врач скажет то же самое. Ханна, речь идет не о какой-то таинственной болезни. Опухоль легко прощупывается. Она давит на все жизненно важные органы: желудок, легкие, сердце. Она выжимает из твоего отца все жизненные соки.
— Довольно! — замахала руками я. — Не хочу об этом слышать!
Дэниел покорно замолчал.
— Главное, твой отец не чувствует боли. И не боится. Он готов к смерти и знает, что она близка. Он лишь тревожится за тебя.
— Почему?
— Потому что ты — его дочь, и он боится оставлять тебя в этом мире одну. Успокой его и скажи, что ты в полной безопасности.
Я молчала, переминаясь с ноги на ногу.
— Я поклялся твоему отцу, что первым приду тебе на помощь, если ты вдруг попадешь в беду или тебе будет грозить опасность. Пока ты живешь, я буду оберегать тебя как свою жену.
Я вцепилась в дверную ручку, чтобы не броситься к Дэниелу в объятия и не зарыдать в голос, точно брошенный ребенок.
— Это очень любезно с твоей стороны, — все-таки сумела произнести я. — Я не нуждаюсь в твоей защите, но все равно спасибо тебе, что успокоил моего отца.
— Ты находишься под моей защитой вне зависимости от того, нужна она тебе или нет, — невозмутимо ответил Дэниел. — Я был и остаюсь твоим мужем и помню об этом.
Он надел не успевший высохнуть плащ.
— Завтра я снова приду и буду навещать твоего отца ежедневно, где-то ближе к полудню. Я найду вам хорошую сиделку, чтобы ты не сбилась с ног от усталости.
— Я сама позабочусь об отце, — сердито возразила я. — Не нужны мне никакие сиделки.
— Ханна, не надо отказываться от помощи, — с мягким укором сказал Дэниел. — Тебя на все не хватит. А сиделка обучена оказывать помощь больным. И, конечно же, я тоже буду помогать, просишь ты об этом или нет. Сейчас ты противишься, но потом, думаю, признаешь, что моя помощь была нелишней. Я всегда относился и буду относиться к тебе по-доброму.
Я лишь кивнула, поскольку боялась заплакать. Когда Дэниел ушел, я еще некоторое время провела в пустой лавочке. Потом, успокоившись, поднялась к отцу, взяла еврейскую Библию и стала читать ему вслух.
Дэниел оказался прав: мой отец быстро угасал. Верный своему обещанию, Дэниел нашел для него ночную сиделку, чтобы отец ни на минуту не оставался один, чтобы рядом с его постелью всегда горела свеча и он слышал слова, близкие его сердцу. Сиделкой оказалась плотная, коренастая французская девушка по имени Мари. Она происходила из крестьянской семьи, но ее родители отличались набожностью, и потому Мари знала наизусть все псалмы. Она была уроженкой французской провинции Иль-де-Франс, что отражалось на мягкости и плавности ее речи. Отец засыпал под баюкающие звуки ее негромкого голоса, а Мари продолжала без устали читать псалмы, чтобы не заснуть самой. Я наняла молодого парня, который торговал книгами, пока я сидела возле отца и что-нибудь читала ему на еврейском языке.
В апреле, роясь среди отцовских сокровищ, я случайно нашла кусок манускрипта с еврейскими молитвами за усопших. Отец же не усмотрел в этом никакой случайности и, когда я принесла ему находку, встретил манускрипт одобрительной улыбкой. Я принялась было возражать, но он взмахнул ослабевшей рукой, прося меня замолчать.
— Да, дорогая, мой час совсем близок, — только и сказал он. — Обещай мне, что с тобой все будет благополучно.
Я молча кивнула, отложила молитвенник и встала на колени перед отцовской постелью. Он привычным жестом коснулся моей макушки, даруя отцовское благословение.
— Не тревожься за меня, — сказала я отцу. — Я не пропаду. У меня есть лавочка. Я буду печатать книги и продавать их. Я заработаю себе на жизнь. И Дэниел всегда мне поможет.
Отец кивнул. Он покидал этот мир и не хотел тревожить свою душу советами и возражениями.
— Я благословляю тебя, querida, — почти шепотом произнес он.
— Отец! — всхлипнула я, уткнувшись головой в его одеяло.
— Благословляю тебя, — снова повторил он и закрыл глаза.
Я заставила себя снова сесть и отерла рукавом слезы. Но они продолжали капать, и я почти не видела слов. Потом, устыдившись своей слабости, я еще раз вытерла глаза и стала читать: «Возвеличено и свято будет имя Господне в мире, что сотворил Он волею Своей. И да воздвигнет Он царствие свое в дни вашей жизни и жизни всех колен Израилевых, и да приидет оно вскорости, по молитвам вашим. Аминь».
Ночью, когда сиделка постучалась в дверь моей комнаты, она застала меня одетой и сидящей на постели. Я ждала этого момента и поспешила в комнату отца. Меня поразило его сияющее, улыбающееся лицо, напрочь лишенное страха. Я знала: он сейчас думал о моей матери. Если его вера или вера христиан говорила правду, он радовался, что скоро встретится на небесах со своей любимой женой.
— Сходи за доктором Дэниелом Карпентером, — попросила я Мари.
Та молча накинула плащ и сбежала вниз по ступенькам.
Я села возле кровати и взяла отца за руку. Пульс у него был учащенным. Казалось, я держу не руку человека, а маленькую птичку и чувствую ее тревожно бьющееся сердечко. Вскоре внизу тихо скрипнула дверь. По лестнице поднимались двое. Я подумала, что это Мари, но увидела не сиделку, а мать Дэниела.
— Я не буду мешать, — сказала она. — Но ты не знаешь всего, что надлежит делать в таких случаях.
— Я уже сделала. Я прочитала молитвы.
— Это хорошо, — сказала миссис Карпентер. — Теперь я сделаю все остальное. А ты посмотри и поучись. Пригодится… если не для меня, то для других.
Она тихо подошла к кровати.
— Ну как, мой старый друг? — спросила она. — Я пришла проститься с вами.
Отец молча улыбнулся ей. Миссис Карпентер осторожно приподняла его за плечи и повернула лицом к стене. Потом она села рядом и стала читать над моим умирающим отцом все молитвы, какие помнила.
— Прощай, отец, — прошептала я. — Прощай. Прощай, отец.
Дэниел сдержал свое обещание заботиться обо мне. По закону, все отцовское имущество переходило к его зятю, но Дэниел в тот же день оформил бумагу с отказом от прав в мою пользу. Если не считать книг и манускриптов, отец за свою жизнь не накопил ничего. Мне его нехитрые мужские пожитки были не нужны, и Дэниел куда-то унес их. Мари согласилась пожить со мною еще несколько месяцев, чтобы мне было не так одиноко и спокойнее спалось по ночам. Миссис Карпентер думала, что уж теперь-то я вернусь к мужу. Убедившись в обратном, она нахмурилась, но вслух ничего не сказала.
Миссис Карпентер заказала поминальную мессу. В тот же день, поплотнее закрыв двери и ставни, мы провели поминальный еврейский обряд. Я стала благодарить ее, но она лишь махнула рукой:
— Мы обязаны помнить и соблюдать обычаи нашего народа. Забыть их — все равно что забыть самих себя. Твой отец был великим еврейским ученым. Он сумел сохранить книги, которые считались забытыми и потерянными. Если бы не такие люди, как он, мы не знали бы молитв наших предков. Теперь ты видела, как надо проводить обряд. Ты научишь этому своих детей, и наши обычаи не умрут вместе с нами.
— Со временем их все равно придется забыть, — сказала я.
— Это почему? — удивилась она. — Наши предки помнили Сион, живя в Двуречье. Вот и мы помним Сион возле стен Кале. Почему это мы должны забывать наше наследие?