л дом Дэниела, когда дорогу мне преградил очередной отряд всадников. Я подняла голову и вдруг увидела их знамя. Мятое, заляпанное грязью, со следами крови. Но я отчетливо разглядела на нем медведя с обрубком древесного ствола.
— Роберт Дадли! — во все горло завопила я.
Ближайший ко мне всадник решил, что я спрашиваю, где найти их командира.
— Он впереди. Как всегда.
Я развернулась и бросилась обратно. Теперь я ничего не боялась. Я ухитрялась протискиваться между лошадиными боками и повторяла:
— Пропустите меня, сэр. Пропустите. Мне спешно нужно к Роберту Дадли.
Все это превратилось в подобие сна наяву. Крупные лошади и всадники в доспехах сливались воедино, превращаясь в кентавров. Металл их доспехов сверкал под неярким зимним солнцем. Лиц я не видела — их скрывали такие же сверкающие шлемы. Но ослепительнее всего солнце играло на измятых и продырявленных щитах. Некоторые всадники (наверное, те, кто помоложе) ударяли по щитам древками копий. Это была странная музыка, «цимбалы войны».
Я добежала до головы колонны и вновь увидела знамя со знакомым гербом. А рядом со знаменосцем…
— Мой господин! — во всю мощь легких заорала я.
Голова, скрытая шлемом, повернулась в мою сторону, но опущенное забрало мешало ему увидеть меня. Тогда я сорвала с головы шапку, тряхнула волосами и снова крикнула:
— Мой господин, это же я — шутиха Ханна!
Рука в кольчужной перчатке подняла забрало, однако и сейчас я не видела его глаз. Всадник остановил лошадь, покорно замершую под его властной рукой. Он наклонился в мою сторону. Я чувствовала его цепкий взгляд, такой же острый, как верхушка его шлема.
— Мисс Мальчик?
Это был его голос, голос моего господина, голос богочеловека. Металл шлема делал звук глуховатым, будто идущим из чрева, но это был его голос — знакомый и нежный. Даже беззаботный, словно мы встретились не в охваченном ужасами войны Кале, а на дворцовой лужайке, на летнем празднике, устроенном королем Эдуардом.
Лошадь остановилась. Я забралась на какой-то обломок, но это прибавило мне лишь несколько жалких дюймов.
— Мой господин, это я!
— Мисс Мальчик, какого черта тебя занесло в Кале?
— Я здесь живу, — ответила я, плача и смеясь от радости неожиданной встречи. — А как вы?
— Был освобожден, сражался, побеждал. Похоже, сегодня потерплю поражение. Слушай, а тебе не опасно быть в этой заварухе?
— Опасно, — призналась я. — Англичане сумеют удержать город?
Сэр Роберт стянул перчатку с правой руки, затем снял с пальца кольцо и бросил мне, ничуть не заботясь, поймаю я его или нет.
— Держи кольцо и со всех ног беги в гавань. Там стоит «Уиндфлайт». Это мой корабль. Покажешь им кольцо, тебя пропустят. Встретимся на борту, если нам придется уплывать отсюда. А сейчас не стой, беги на корабль. Мы будем атаковать французов.
— Форт Рисбан захвачен! — крикнула я, стараясь перекричать гул и грохот. — Теперь их пушки повернуты в сторону гавани. Они будут стрелять по вашему кораблю.
Роберт Дадли захохотал, словно смерть была для него всего лишь забавной шуткой.
— Мисс Мальчик, я вообще сомневаюсь, что уцелею в этом бою. Но тебе, быть может, судьба и улыбнется. Беги в гавань.
— Мой господин…
— Это приказ! — рявкнул он. — Беги!
Я громко вздохнула. Наверное, это кольцо сэр Роберт носил на мизинце. Мне оно подошло на средний палец. Я надела его поверх обручального кольца. Надо же, кольцо Дадли — у меня на пальце.
— Мой господин! Возвращайтесь живым! — крикнула я.
Рядом, заглушая все звуки, отчаянно ревел боевой рожок. Кавалерия сэра Роберта готовилась к атаке. Он опустил забрало, снова надел перчатку, взмахнул копьем, посылая мне прощальный привет, и развернул лошадь.
— Я — из рода Дадли! — крикнул сэр Роберт. — За Бога и королеву!
— За Бога и королеву! — подхватили его конники. — За Бога и королеву! Дадли! Дадли!
Они поскакали к городским воротам; туда, где сейчас, должно быть, горел мой дом вместе со всеми сокровищами покойного отца. А я, словно девка-маркитантка, потянулась за кавалеристами, ослушавшись приказа своего господина. Улочки, что были по левую руку, звали меня свернуть к гавани, пока еще не поздно. Но меня звал за собой, тащил за собой лязг и грохот кавалерийского отряда. Я бежала вслед за ними. Со стороны ворот слышался ответный гул — французы упрямо штурмовали стены возле ворот. Здесь ко мне вернулся страх. Я замерла, сжалась и обернулась назад, понимая, что нужно бежать отсюда к гавани… если добегу.
И тогда я увидела ее — белокурую женщину Дэниела, мать его сына. Я невольно содрогнулась. Ее платье, всегда такое опрятное, было испачкано и разорвано на плече, обнажая одну грудь. Дэниел-младший с широко распахнутыми, обезумевшими от страха глазами цеплялся за мать. Жуткую картину дополняли растрепанные волосы и синяк под ее левым глазом. Женщина напоминала лань, которую преследовали охотники. Она бежала и только чудом не падала, цепляясь за булыжники.
Белокурая женщина сразу же узнала меня. Мы встречались с нею на каждой воскресной мессе, занимая последние скамьи (миссис Карпентер больше не удостаивала ее права сидеть рядом с собой). Мы обе понимали свою участь и, что греха таить, недолюбливали друг друга, хотя и не проявляли открытой враждебности.
— Ханна! — крикнула она. — Ханна, иди сюда!
— Зачем? — сердито спросила я. — Что тебе от меня нужно?
— Возьми его! — крикнула она, указывая на ребенка.
Видение в церкви! Я мгновенно вспомнила страшную темноту, наполненную звуками. Вспомнила крики, цокот копыт. И крик… ее крик: «Возьми его!»
Французские катапульты обрушили на нас очередной град камней. Я нырнула в первую попавшуюся дверь. Женщина поспешила за мной, прикрывая собой малыша.
— Ханна! Ханна! Помоги мне!
— Чем? — огрызнулась я. — Возвращайся к себе домой. Спрячься в подвале или еще где-нибудь.
Послышался тяжелый скрип воротных противовесов и рев голосов. Кавалеристам сэра Роберта не терпелось броситься на французов. Это была ярость без надежд на победу.
— Они нас покидают! — в ужасе закричала мать Дэниела-младшего. — Они убегают!
— Что за чушь ты несешь? — вконец рассердилась я. — Они будут биться с французами… Ну, что ты торчишь под обстрелом? Найди себе укрытие!
— Зачем они открыли ворота? — запричитала белокурая женщина. — Теперь французы ворвутся и оттуда. Этого нельзя было делать! Французы уже здесь. Французы в городе. Это они…
Я вдруг поняла смысл ее торопливых слов. Я поняла, откуда ее синяк под глазом и почему на ней разорвано платье. Французы ворвались в Кале, и кто-то успел изнасиловать эту несчастную.
— Они прорвались со стороны гавани! Четверть часа назад!
Она кричала еще что-то, но я не слушала. За спиной женщины стучали копыта других коней: это была французская кавалерия, спешившая наперерез конникам сэра Роберта. Я разгадала их маневр: ни за что не пропустить англичан к гавани. Возможно, все английские суда уже захвачены. Французская кавалерия была кошмаром наяву. Всадники ехали с опущенными забралами, готовые убивать всех, кто окажется у них на пути. Тяжело дышали взмыленные кони. Я оторопела от этих железных лиц и окровавленных копий. Конские бока тоже были прикрыты железными доспехами, что лишь довершало жуткую картину вражеской кавалерии.
Один из всадников уже нацелился в меня копьем. Моя рука сама выхватила из-за голенища кинжал. Я попыталась отбить удар. Силы были неравными. Удар француза мгновенно вышиб кинжал из моей руки и отшвырнул меня прочь. Это спасло мне жизнь. Я снова оказалась возле двери и рванула ее. Дверь поддалась. Я устремилась в сумрак чужого дома, а за спиной у меня отчаянно кричала женщина Дэниела:
— Спаси моего ребенка! Возьми его! Возьми!
Она бросилась ко мне, буквально втискивая малыша в мои руки. Он был теплый, мягкий и на удивление тяжелый.
— Я не могу его взять, — услышала я собственный голос, доносящийся словно издалека.
Французское копье ударило ее между лопаток.
— Возьми его! Возьми его! — успела крикнуть белокурая женщина.
Послышался странный звук, словно в лесу разом попадали все деревья. Я вспомнила и его, когда мимо нас пронеслась новая волна французских кавалеристов. Я нырнула в темноту, держа вцепившегося в меня ребенка. Дверь шумно захлопнулась.
Я вертела головой, ища того, кто спас нас с малышом, но тут где-то наверху затрещало пламя и потянуло горячим дымом. Кто-то кинулся к двери и вновь широко распахнул ее.
Крыша дома, где я надеялась укрыться, теперь полыхала громадным костром. Испуганные люди выбегали на улицу, считая французскую кавалерию меньшим злом, чем сожжение заживо. Я была похожа на самку с детенышем, спасавшуюся от лесного пожара.
Улица оказалась на удивление пуста. Сейчас главной заботой французов была расправа с английской кавалерией. Городом и уцелевшими жителями они займутся потом. В нескольких шагах от двери валялось тело матери Дэниела-младшего. Второй удар копьем пришелся ей прямо в живот. Она лежала в луже собственной крови, устремив к небу остекленевшие голубые глаза.
Едва взглянув на нее, я крепче прижала к себе ребенка и повернула в сторону гавани. Удары моих ног по булыжникам мостовой и удары сердца слились в одну мелодию страха. Кольцо сэра Роберта давало мне единственный шанс вырваться из этого ада. Я не представляла, где сейчас Дэниел и что с ним, но попытка добраться до его дома могла стоить мне жизни. Я ощущала себя преступницей, убегавшей от толпы, и почти слышала крики: «Держи ее!» Но погоня существовала лишь в моем разгоряченном воображении, а крики — крики действительно были. Вместе со мной в сторону гавани неслись обезумевшие от страха горожане. Кто тащил узлы, кто — орущих детей. Все надеялись покинуть город прежде, чем на его улицы вернется французская кавалерия.
Меня удивило, что французов в гавани не было. Все английские корабли стояли с поднятыми парусами, готовые отчалить. Я искала глазами штандарт сэра Роберта. Его корабль стоял у самого конца пирса, имея лучшие шансы вырваться из гавани. По мокрым и скользким доскам настила я бросилась туда. Я была уже возле сходней, когда оттуда спрыгнул матрос. Он выхватил из ножен кортик, острие которого смотрело мне прямо в горло.