Да, в доме господина Фэншоу пища вкуснее, одежда красивее, а постель мягче, чем в квартире у Эббота. Но здесь Мария вздрагивала от каждой тени, боясь, что к ней подбирается Ханна, или констебль, или судья. Как человек, расчесывающий коросту, Мария не давала своему страху пройти: один раз она спросила дядю ван Рибика, знает ли он, где вешают колдуний, но тот лишь пожал плечами и посоветовал Марии не терять время понапрасну: ведь оно дар Божий, а значит, им надо дорожить и распоряжаться с умом, а не растрачивать на бесцельные размышления и глупые вопросы.
Это было еще до прошлой пятницы, когда Мария ждала Ханну в садовом павильоне, а служанка так и не пришла. Девочка слышала, как в темноте дядя беседовал с неким мужчиной, отличавшимся грубым, простонародным выговором. Они собирались посадить какого-то человека в вольер ко льву, чтобы развязать ему язык. С тех пор Мария с дядей не общалась, да особо этого и не хотела. К ее облегчению, после той ночи ван Рибик на Слотер-стрит более не приходил.
Наступил вторник, и Мария позволила себе надеяться, что дядя опять уехал обратно в Амстердам или еще дальше. Ни дед, ни мать о нем не упоминали.
Тем утром мать отдала Марии выстиранный и отглаженный платок – тот самый, бордовый. В воскресенье один незнакомый джентльмен сказал, что именно так называется этот цвет.
– Так и быть, забирай, – проговорила госпожа Эббот. – Но если за ним вдруг придет хозяин, вернешь. Должно быть, это платок джентльмена, причем очень неаккуратного. Видишь, угол прожжен? Вот что бывает, когда курят проклятый табак. А кружево с одной стороны так сильно порвано, что его уже не починить.
– Спасибо, мадам.
– До чего ты бледная, – произнесла мать обвиняющим тоном, когда Мария разглядывала платок, гадая, кому он принадлежал. – Ты что с собой сделала?
– Ничего.
– Почему у тебя нет аппетита? Вчера ты почти ничего не съела. Господь не для того дает тебе хлеб насущный, чтобы он пропадал зря. Мы должны ценить Его дары, а не отвергать их.
Дочь опустила голову:
– Простите, матушка. Я была не голодна.
Даже господин Фэншоу заметил, что Мария на себя не похожа. Встретив внучку на первом этаже, он так крепко взял ее за подбородок, что девочке стало больно, и спросил:
– Почему юная госпожа такая бледная и грустная? Нет, это никуда не годится, надо с этим что-то делать. – («Если бы все было так просто».) – Может, тебя в Сверинг отправить? Свежий воздух, деревенская еда… – С этими словами дед зашагал прочь.
Да, в Сверинге холодно и грязно, и все же… Что, если Марии и в самом деле стоит уехать? Но только если Ханна останется на Слотер-стрит.
После завтрака Мария пошла в салон: согласно распорядку дня, составленному матерью, девочке надлежало час трудиться над вышивкой. Но вместо того, чтобы вышивать льва – Мария так и не продвинулась дальше контура, да и вообще, этот сюжет ее ничуть не занимал, – она достала платок. Мария разглядывала его с удовольствием, смешанным с легкой грустью, ибо знала, что скоро платок придется отдать.
И тут ее осенило. Девочка положила платок на стол рядом с корзиной, где лежали шелковые нитки. К своей радости, она отыскала катушку почти того же оттенка, что и бордовая ткань. Вдев нитку в иголку, Мария выбрала свободное место между передним копытом единорога и поднятой львиной лапой и принялась вышивать. Крошечное темно-красное пятнышко все росло и росло, пока не приобрело более или менее квадратную форму.
«Вот, – подумала Мария. – Теперь у меня есть собственный бордовый платок. Единорог может иногда его брать, если захочет, а лев обойдется».
Во вторник утром Кэт пришло письмо от господина Алинка: голландец практически умолял госпожу Хэксби приехать в Остин-Фрайерс как можно скорее, намекая, что ван Рибик пребывает в угнетенном состоянии духа. Послание было коротким, а приложенная к нему записка – еще более лаконичной. Ни печати, ни подписи, лишь четыре слова, выведенные твердым почерком без наклона: «Прошу Вас, приезжайте немедленно». Слуга Алинков, сдержанный голландец, возраст которого приближался к пожилому, явно плохо владел английским и лишь молча ждал, готовый сопроводить Кэт в дом своих хозяев или забрать ее ответное послание.
Кэтрин не возражала против новой встречи с ван Рибиком – откровенно говоря, даже наоборот. Однако не хватало еще все бросать и мчаться к нему по первому зову. Прежде чем выйти из дома, она хорошенько обсудила сегодняшнюю работу с Бреннаном и переоделась. Затем слуга усадил ее в наемный экипаж, который все это время дожидался Кэт, предвещая крупные расходы для господина Алинка.
Как бы то ни было, в Остин-Фрайерс слуга повел госпожу Хэксби отнюдь не к дому Алинков – вместо этого он открыл незаметную дверь в каменной стене примерно в пятидесяти ярдах от резиденции своих хозяев и попросил Кэт проследовать за ним внутрь. В старые времена при нынешней голландской церкви существовал мужской монастырь, и эта стена раньше обозначала границу его земель. Некоторые монастырские здания уцелели, раскиданные среди богатых резиденций, домов с квартирами, сдаваемыми внаем, и садов.
– Куда вы меня ведете? – потребовала ответа Кэт, наблюдая, как слуга открывает дверь.
Тот поклонился и произнес:
– Здесь, госпожа. Пожалуйста, идти.
И, заперев за ними дверь, он зашагал через двор. С одной стороны стоял дом с закрытыми ставнями, а с другой раскинулся довольно-таки большой заросший сад. Слева высилась еще одна стена, за которой виднелись крыши и печные трубы резиденции господина Алинка.
– Пожалуйста, идти, – повторил слуга.
Они прошли по дорожке, усеянной засохшими прошлогодними сорняками. Когда-то кусты подстригали, придавая им вид колонн и диковинных зверей. Теперь же они буйно разрослись, приобретя устрашающе-причудливые формы. Кэтрин и слуга повернули за угол, и впереди показался небольшой домик. Он стоял, прислонившись к садовой стене, отчего вид у него был усталый. Это жилье сложили из кирпича и камня, тайком вынесенного из развалин. Черепичная крыша вся сплошь из бугров и впадин, а маленькое окно занавешено зеленым плющом.
Ван Рибик сидел на скамейке у двери, вытянув длинные ноги. На нем был старый камзол. Голландец курил трубку с длинным мундштуком. В первую секунду Кэт приняла его за садовника или сторожа.
– А вот наконец и вы, – произнес ван Рибик, завидев госпожу Хэксби. Он встал со скамейки и поклонился. – Похоже, вы совсем не спешили, мадам. Я считал минуты.
Слуга поклонился.
– Я ждать возле стена, госпожа, – сообщил он и оставил их наедине.
Кэтрин впервые видела ван Рибика без парика. Его лицо казалось еще более длинным и костлявым. Но даже в столь скромном наряде голландец держался величественно.
– Неужели вы здесь живете? – спросила Кэт.
– Почему бы и нет?
Ей сразу пришла в голову тысяча причин, но она лишь поинтересовалась:
– Что же вы едите?
– Слуги носят мне еду из дома, а также доставляют все необходимое. – Ван Рибик улыбнулся. – В том числе и вас, мадам.
Кто бы мог подумать, что страх ареста вынудит голландца соблюдать столь чрезмерные предосторожности. Что мешает ему наслаждаться всеми удобствами в доме Алинков? Вряд ли кредиторы и конкуренты отыщут ван Рибика за высокими стенами.
– Давайте пройдемся, – предложил голландец.
Положив трубку на скамейку, он взял прислоненную к стене трость и предложил Кэтрин руку. После чего быстрым шагом ринулся вперед по дорожке, увлекая госпожу Хэксби за собой. Ван Рибик что-то насвистывал себе под нос, ритмичными взмахами трости нанося удары по зарослям сорняков и кустам.
– Рада, что бодрость духа возвращается к вам прямо на глазах, – заметила Кэтрин. – Как ваши дела?
Ван Рибик проигнорировал ее вопрос:
– Почему вы не приехали раньше?
– Я отправилась к вам, как только смогла, – ответила Кэт. – Даже несмотря на то, что сейчас не самое удобное время. Меня ждет клиент, да и вообще, я сегодня очень занята.
– Трудитесь над новым птичником для его светлости?
– И над ним в том числе. Я не могу надолго задерживаться. Господин Алинк написал, что вы пребываете в удрученном состоянии духа, однако мне вы кажетесь вполне жизнерадостным.
С явным удовлетворением обезглавив иссохший чертополох, ее спутник ответил:
– Это потому, что вы здесь.
– И все же зачем вы хотели видеть меня на самом деле?
Голландец снова замахнулся тростью: на этот раз его жертвой стал особенно стойкий боковой побег ежевичного куста.
– Когда вы повезете свой проект птичника во Францию?
– Не знаю. Скорее всего, на следующей неделе.
– Буду считать дни до вашего возвращения, – объявил ван Рибик. – Впрочем, это само собой разумеется.
– Что-то слабо верится, сэр, – сухо отозвалась Кэт. – В любом случае считать дни нет смысла. Я вернусь, как только смогу, и не раньше.
– Обязательно скажите мне, когда отплываете, как только вам сообщат дату. Хорошо? Напишите господину Алинку.
Кэтрин облизнула губы. Столь внезапный интерес к ее работе озадачивал.
– Так и быть. Раз уж вы этого хотите.
– Очень хочу. – Голландец крепко вцепился в руку Кэт, словно боясь, что она убежит. – Вот только почему вы не отправились во Францию сразу? Отчего такая задержка?
– Мы с Бреннаном должны подготовить полный комплект чертежей, чтобы представить их Мадам. А его светлость желает, чтобы мы к тому же сконструировали макет. Да и вообще, никакой срочности нет.
Некоторое время они гуляли молча. Наконец Кэт спросила:
– Что вы намерены делать? Не собираетесь же вы отсиживаться тут годами! Разве вы не можете расплатиться с кредиторами?
Ван Рибик щелкнул пальцами свободной руки:
– От меня они получат лишь кукиш. Я найду другой способ с ними договориться.
– Сейчас вы так легко отмахиваетесь от этой проблемы, а тогда, вечером, пребывали в смятении.
Ван Рибик резко остановился:
– Тогда я пошел на хитрую уловку, чтобы вы пришли мне на помощь, и вы меня любезно выручили. Хотел бы я знать, согласитесь ли вы стать моей женой?