– Можно попросить вас об услуге, мадам? – спросила Кэт, когда они прощались. – Пожалуйста, отправьте за меня это письмо. Боюсь, во дворце у меня такой возможности не будет.
– Хорошо. – Госпожа Хобелл взглянула на имя и адрес: – «Господину Марвуду, в Савой». Мы завтра как раз обедаем с одним нашим другом, который возвращается в Англию. Отдам письмо ему, и он лично вручит ваше послание господину Марвуду.
– Благодарю. Я компенсирую вашему другу все расходы.
Взяв у Кэт деньги, госпожа Хобелл пересчитала их и сунула в карман.
– Никому не верьте, – предостерегла супруга преподобного. – Французские щеголи – народ бессердечный. От женщин им нужны либо деньги, либо плотские утехи, а чаще всего и то и другое сразу. – Голос ее звучал резко, а выражение лица было суровым, однако госпожа Хобелл обняла свою молодую попутчицу с неожиданной теплотой. – Вы женщина благоразумная. Уверена, все у вас будет хорошо. Когда вернемся в Лондон, обязательно заходите в гости. – Ее внимательные глазки пристально глядели на Кэт. – А насчет письма не тревожьтесь. С Божьей помощью оно дойдет до этого вашего господина Марвуда.
От размаха и великолепия Сен-Жермена у Кэт перехватило дух. Она привыкла к английским дворцам, но по сравнению с Сен-Жерменским Уайтхолл, Сент-Джеймсский дворец и Хэмптон-корт с их бесчисленными незапланированными пристройками казались лишь беспорядочно разросшимися коттеджами из красного кирпича, по недоразумению возомнившими себя роскошными резиденциями.
На самом деле дворец в Сен-Жермен-ан-Ле состоял из двух: старого, возвышавшегося на месте древнего замка, и нового, поражавшего идеальной симметрией здания, возведенного за прошедший век. Многочисленные террасы, напоминавшие ступени широкой гигантской лестницы, спускались к Сене.
Секретарь дал госпоже Хэксби в сопровождающие какого-то чиновника. Этот долговязый неразговорчивый молодой человек постоянно теребил кудри парика и смотрел на что угодно и на кого угодно, только не на Кэтрин. Чтобы преодолеть расстояние в двенадцать миль, потребовалось почти три часа, поскольку дороги были запружены повозками и карета часто останавливалась. Значительная часть пути пролегала через леса, покрывавшие невидимую землю, точно ярко-зеленое одеяло.
Во дворце клерк оказался весьма полезным в качестве проводника: на огромном пространстве размещалось великое множество покоев, и чужаку ничего не стоило здесь заблудиться. Сопровождающий проводил Кэтрин до покоев Мадам в Шато-Неф.
– А Месье, ее супруг? – спросила Кэт. – Он тоже живет здесь?
– Да, – кивнул француз и неожиданно продолжил безо всяких дополнительных вопросов: – Но его вы будете видеть редко. У него другие интересы. К тому же Мадам и Месье недолюбливают друг друга. – В первый раз клерк посмотрел Кэт в глаза. – Советую по возможности держаться от него подальше.
Кэтрин проводили в отведенную ей комнату на втором этаже Шато-Неф. Спальня, выходившая окнами на реку, была просторная, однако по сравнению с другими дворцовыми покоями весьма скромно меблированная. В распоряжение Кэт предоставили горничную, к тому же для гостьи составили специальную инструкцию, в которой разъяснялось, где и во сколько ей надлежит принимать пищу.
Кроме того, для госпожи Хэксби оставили письмо: чуть позже ее позовут к принцессе, а пока следует ждать. Кэт смыла с себя дорожную пыль, переоделась, а затем мучительно долго выбирала подходящие туфли. Наконец определившись, она принялась осматривать макет птичника, проверяя, не пострадал ли он в дороге. После этого Кэтрин перебрала все документы в папке, разложив чертежи в нужном порядке, чтобы представить планы должным образом.
День сменился вечером, и вот наконец в дверь постучал слуга и объявил, что госпожу Хэксби ожидают внизу. Там ее встретила дородная женщина средних лет в сопровождении дворецкого. Дама представилась как мадам де Борд.
– Я камеристка Мадам, – объявила она. – Сейчас я отведу вас к ней. Но Мадам устала, и, возможно, она будет не в состоянии вас принять. Вижу, вы взяли с собой макет. Это хорошо. Мадам не терпится на него взглянуть. – Камеристка кивнула в сторону лакея. – Вашу работу отнесет он.
– Пожалуйста, велите слуге обращаться с макетом бережно, – попросила Кэт. – А папку я понесу сама.
Мадам де Борд проводила госпожу Хэксби в другую часть дворца. Там они прошли через анфиладу из трех величественных комнат и приблизились к двери, за которой взгляду гостьи предстала многолюдная приемная. Наконец, к большому облегчению Кэтрин, слуга отдал макет ей обратно. К открытому окну было повернуто кресло с высокой спинкой. Вокруг него, подобно экзотическим птицам с ярким оперением, порхало с полдюжины дам. Аббат читал книгу, его губы беззвучно шевелились, а унизанные перстнями пальцы перебирали четки.
Мадам де Борд приблизилась к креслу, встала перед ним, присела в низком реверансе и вполголоса произнесла несколько слов. Сделав еще один реверанс, камеристка попятилась в сторону и приказала двум слугам поставить возле кресла столик. Затем она поманила Кэт:
– Мадам угодно, чтобы вы установили макет на столике. Принцесса осмотрит вашу работу, когда у нее будет время.
Кэтрин повиновалась. Поставив ящик на столик, она открыла его. Увидев миниатюрный птичник во всей красе, стоявшая рядом дама не удержалась и восхищенно ахнула. На секунду губы этой женщины приоткрылись, а холодно-почтительное выражение лица сменилось детским восторгом при виде приятного сюрприза.
Над подлокотником кресла показалась рука – худая, белая, с длинными пальцами – и слабо затрепетала в воздухе, точно бабочка, теряющая последние силы. Сделав очередной реверанс, мадам де Борд вернулась к Кэт, по-прежнему стоявшей у стола.
– А сейчас вы должны уйти, – прошептала камеристка.
– Разве меня не представят Мадам?
– Нет. Это не совсем удобно.
Глава 37
Наступил понедельник – третье утро после гибели Стивена. Несчастье, гнев и угрызения совести туманят человеческий рассудок, но тем утром у меня возникло чувство, что терять мне больше нечего. Я позвал Сэма в гостиную. Слуга с угрюмым видом стоял в дверях, не желая подходить ко мне ближе, чем необходимо, будто перед ним был заразный больной.
– Будешь меня сопровождать, – объявил я. – Вряд ли мы попадем в передрягу, но все же возьми пистолет. Спрячешь его под плащом. И принеси из чулана мою тяжелую трость и длинный кинжал.
Сэм вскинул голову и в первый раз за три дня посмотрел мне в глаза:
– Что стряслось, хозяин? Будет заваруха?
– Не думаю, – ответил я. – Это всего лишь меры предосторожности.
Полчаса спустя, когда мы покинули Савой, я не стал поворачивать в сторону Уайтхолла, хотя самовольная неявка на службу станет еще одним пятном на моей репутации. Но разве это имеет значение? Доверие лорда Арлингтона ко мне и без того висит на волоске. Его светлость не прощает ошибок, и я был практически уверен, что получу отставку, а это значит, что я лишусь и своего прежнего места в канцелярии господина Уильямсона, а также синекуры в Совете красного сукна. Уайтхолл – рынок, на котором торгуют властью, и цены там постоянно меняются, а я теперь испорченный товар.
День выдался солнечный, но прохладный. Ветер дул с реки, в воздухе пахло весной. Хорошую погоду я воспринял как личное оскорбление. На Стрэнде мы взяли наемный экипаж. Когда я велел кучеру отвезти нас в Остин-Фрайерс, Сэм что-то пробормотал себе под нос. В карете мы сидели друг напротив друга. Я наклонился к слуге, чтобы он хорошо меня слышал и мне не пришлось бы повышать голос, перекрикивая уличный шум.
– Я думаю, что Стивена убили, – начал я. – Но доказательств у меня нет.
В сумерках черты Сэма удивительным образом преобразились, и передо мной предстало совсем другое лицо, исполненное злобы.
– Кто? Скажите только, как зовут этого дьявола.
– Веди себя прилично, иначе ничего не расскажу.
– Прошу прощения, хозяин. – Голос Сэма звучал напряженно: чувствовалось, что мой слуга держал себя в руках из последних сил. – Так кто это сделал?
– Голландец по фамилии ван Рибик, – ответил я. – Хотя свидетельств его виновности я не нашел. Пока.
– Так давайте отыщем его и убедимся наверняка!
– Хорошо бы. Но ван Рибик в бегах. Он ускользнул от меня в пятницу. В тот день, когда…
Сэм издал нечленораздельный звук – что-то среднее между рычанием и всхлипом.
– В Остин-Фрайерс живет много голландцев, – продолжил я. – Один из них укрывал ван Рибика. Стивен увидел преступника. Я оставил мальчика следить за ван Рибиком, а сам отправился за помощью. Но я задержался дольше, чем рассчитывал. А когда вернулся…
Некоторое время мы оба молчали. Подскакивая на неровных булыжниках, карета с громким стуком катила вперед.
– Сколько зла от этих проклятых иноземцев, – глухо произнес Сэм и чиркнул пальцем по горлу. – Вот как их всех надо встречать.
Звонарем в церкви Остин-Фрайерс был старый англичанин, женатый на голландке. Ордер лорда Арлингтона у меня забрали, но он и не требовал его предъявить. Я попросил старика на время дать мне ключ от пустого дома, стоявшего рядом с развалинами на церковном дворе. Звонарь сразу пошел за ключом.
– Очень жаль вашего мальчика, сэр, – произнес он, когда вернулся.
Я кивнул, вложил монету в его протянутую руку и спросил:
– Вы, случайно, ничего не слышали из-за стены?
– В тот день – нет.
Его ответ меня насторожил.
– А в другие дни?
– Туда постоянно то приходили, то уходили. И до того, и после.
– Кто?
– Не знаю, ваша милость. Раза два-три я слышал за стеной голоса. В последний раз – вчера днем.
– На каком языке шел разговор? На английском или на голландском?
Старик пожал плечами:
– Отсюда не разобрать. Но туда иногда наведываются люди господина Алинка. У него и ключ есть.
Я уже собрался уходить, но тут звонарь окинул взглядом деревянную ногу Сэма. И осведомился: