А впрочем, нет, прошу, не говорите…
Ведь если он тот рыцарь, что недавно
Проехал в крепость новую напротив,
Из белого построенную камня,
То я, Герейнт из Девона, поклялся,
Что он свое мне имя скажет сам!
Все дело в том, что королева утром
Отправила одну из дам придворных
Спросить об имени его. Но карлик,
Его слуга, – я злей не видел твари! —
Хлестнул ту даму плетью, и она
Вернулась к королеве, чуть не плача.
Тогда поклялся я, что прослежу,
Куда поедет этот негодяй,
И с ним сражусь, и спесь с него собью,
И мне свое сказать заставлю имя.
Да вот беда! Нет у меня доспехов.
Достану, думал я, экипировку
Здесь, в городе. Но, словно обезумев,
Здесь принимают сельский ваш ручей
За океан, чей шум весь мир объемлет.
Никто меня не слушал. Так что, граф,
Коль знаете, где мне достать доспехи
Иль, если есть они у вас самих,
Скажите. Дал я клятву, что собью
Спесь с труса, и узнаю его имя,
И отомщу за нашу королеву!»
Граф Иниол вскричал: «Так вы Герейнт,
Что подвигами славными известен
В народе? Впрочем, я, когда увидел,
Как вы скакали по мосту ко мне,
Почти что догадался кто вы, ибо
Ваш благородный облик и осанка
Открыли мне, что вы один из них —
Из рыцарей Артура в Камелоте.
Я это не из лести говорю.
Дочь подтвердит: она слыхала часто,
Как ваши ратные дела хвалил я.
А если замолкал, то умоляла
Меня опять рассказывать об этом.
Ведь так приятно узнавать о славных
Деяниях возвышенным сердцам,
Что рядом видят лишь несправедливость.
О, в мире не было еще таких
Двух женихов, как у моей девицы.
Один – Лиморс[94], пьянчуга, дебошир…
И сватался он пьяным… Жив он, нет ли?
Не знаю… Он в краях далеких сгинул.
Второй – ваш враг, тот самый ястреб. Он,
Мне на беду, племянник. С губ моих
Я не позволю имени его
Слететь, коль не хотите. Я ему
На брак согласья не дал. Слишком он
Несдержан и жесток. Но этим я
Нанес обиду гордости его.
А так как сей гордец еще и низок,
То распустил он лживый слух о том,
Что, будучи его опекуном,
Все золото, которое ему
Отец оставил, я себе присвоил.
Затем он подкупил мою прислугу,
Что было легче легкого, поскольку
Слегка поиздержался я, имея
Открытый и гостеприимный дом.
И как-то в ночь пред днем рожденья Энид
Он, город мой подняв против меня,
Мой дом разграбил, а меня с семьей
Из графства моего злодейски выгнал,
Себе же – крепость новую построил,
Чтоб устрашить сторонников моих,
Ведь, к счастью, у меня друзья остались…
Меня он держит здесь, в руинах этих,
И не довел до смерти потому лишь,
Что очень уж меня он презирает.
И сам себя я, впрочем, презираю,[95]
Ведь людям я давал излишне волю,
Был мягким и уступчивым, когда
Мне следовало власть употребить.
Не знаю, был ли слишком я трусливым
Иль слишком смелым. Был ли слишком умным
Иль слишком глупым. Лишь одно я знаю:
Что б ни случилось горького со мною,
Как бы душа и тело ни страдали,
Все вынести могу я терпеливо».
«Вы, друг любезный, хорошо сказали, —
Кивнул Герейнт. – Так дайте ж мне доспехи,
Чтоб мог я, коли ястреб, ваш племянник,
Со мною вступит в бой, сбить спесь с него».
Ответил Иниол: «Доспехи есть,
Но очень уж они стары и ржавы!
Однако, коль подходят вам, берите.
Но вас, боюсь, к турниру не допустят,
Ведь только тот участвовать в нем может,
Чья дама сердца будет на турнире.
На поле вбиты в землю два шеста,
Положен прут серебряный на них,
А на него златой посажен ястреб —
Награда первой изо всех красавиц.
И каждый рыцарь, жаждущий добыть
Награду эту для своей девицы,
Сражается с племянником моим,
Который так искусен и могуч,
Что всякий раз выигрывал турнир
Во славу своей дамы, побеждая
Любого из противников легко,
За что и получил прозванье «Ястреб».
Но дамы сердца нет у вас, а значит,
Не вправе вы участвовать в турнире».
Герейнт сказал в ответ, сверкнув очами
И к графу чуть нагнувшись: «О дозвольте,
Хозяин благородный, преломить
Копье за ваше милое дитя.
Поверьте мне, прекраснее ее
Я не видал еще ни разу девы,
Хоть видел всех красавиц в королевстве.
Коль я погибну, будет ее имя
Таким же незапятнанным, как прежде,
А жив останусь – да помогут в этом
Мне Небеса! – то счастлив буду сделать
Ее своею верною женою!»
Тут, как ни сдерживался Иниол,[96]
Заколотилось сердце у него
В преддверье лучших дней. Но оглянувшись,
Он не увидел Энид. Услыхав,
Что говорят о ней, она тихонько
Из зала выскользнула. И тогда,
Свою жену, как в молодости, нежно
Взяв за руку, сказал ей старый граф:
«Мать, до чего чувствительна девица!
Ты, что ее носила, понимаешь
Дочь лучше всех. Пойди и перед сном
Узнай у Энид, по сердцу ль ей принц?»
Вот что сказал добросердечный граф.
Жена в ответ кивнула, улыбаясь,
И поспешила к девочке своей,
Уже раздетой и ко сну готовой.
И в обе щечки дочь поцеловала,
И положила руки ей на плечи,
И, вглядываясь в дочкино лицо,
О разговоре с принцем рассказала,
Испытывая девичье сердечко.
Наверно, никогда еще так быстро
Друг друга не сменяли свет и тень
Здесь на земле под беспокойным небом,
Как бледность и румянец на щеках
Прекрасной Энид, матери внимавшей.
И, в то же время, медленно, как чаша
Весов, когда по крохотной крупице
Бросают на нее, головка девы
На грудь ее прелестную склонялась.
Ни глаз не подняла она, ни слова
Не вымолвила, ощутив испуг
И изумленье от речей подобных.
Так и пошла в молчанье на покой,
Но не нашла покоя, лишь ослабла
От жгучего волнения в крови
И от свербящей постоянно мысли,
Что недостойна рыцаря она.
Когда слегка порозовел от солнца
Восток бескровный, дева поднялась
И, разбудив графиню, с ней пошла
На луг, где должен был турнир начаться,
И стала ждать Герейнта с Иниолом.
Те вскоре появились, и когда
Герейнт увидел пред собою Энид,
То понял, что такой награды ради
Он мог бы сдвинуть с места трон Идриса[97].
Был принц в доспехах ржавых Иниола,
Но даже в них он выглядел как принц.
Со всех сторон на луг стекались толпы
И странствующих рыцарей, и дам:
Весь городок, казалось, в это утро
Турнирную арену окружил.
Тут в землю вбили толстые шесты,
На них был поднят прут из серебра,
А на него – златой посажен ястреб.
Затем, как только трубы оттрубили,
Племянник Иниола обратился
К избраннице своей и так сказал:
«Прими, прекраснейшая из прекрасных,
Награду за красу твою, что кряду
Два года для тебя я добывал».
Но крикнул принц: «Постой! Найдется здесь
И более достойная награды!»
Оборотился рыцарь изумленно
И вместе с тем презрительно. И вдруг
Увидел их, стоящих вчетвером,
И вспыхнуло лицо его от гнева,
Как в очаге колода в Рождество,
И крикнул лишь одно он: «Что ж, побьемся!»
Они съезжались трижды, и три раза
Ломали копья. И тогда с коней
Сошли и стали наносить друг другу
Столь частые и мощные удары,
Что люд дивился, и на дальних стенах
Рукоплесканий раздавался гром.
Так дважды рыцари вступали в бой
И, так же дважды, дух переводили,
И капли пота, смешанные с кровью,
Ручьем стекая с их могучих тел,
Их силы истощали. Но равны
Их силы были до тех пор, пока
Крик Иниола: «Помни, храбрый рыцарь,
Как тяжко оскорбил он королеву!»
Герейнта не воспламенил. И тотчас
Он меч на шлем противника обрушил
И разрубил его, и кость задел,
И, ногу павшему на грудь поставив,
Спросил: «Как твое имя?» И ответил
Со стоном павший: «Эдирн я, сын Надда.
Мне стыдно, что ты вынудил меня
Сказать его. Мою сломил ты гордость:
Все видели падение мое».
«Тогда сын Надда, Эдирн, должен ты
Два дела сделать, или ты умрешь! —
Сказал Герейнт. – Во-первых, ты поскачешь
С девицею и карлою твоими
К Артуру в замок. Там у королевы
Прощения проси за оскорбленье
И жди ее суда. А во-вторых,
Верни униженным родным их графство…
Итак, два дела сделай, иль умрешь!»
И Эдирн отвечал: «Я все исполню.
Меня никто не побеждал, лишь ты
Побил меня. Мою сломил ты гордость,
Ибо мое паденье видит Энид».
И поскакал он в королевский замок
И королевой был легко прощен.
И, как лишь в юности порой бывает,
Он изменился и возненавидел
Себя за прошлые свои злодейства,
И медленно, но вырываться стал
Из тьмы на свет, и, наконец, погиб
За Короля в сражении великом.
Когда на третий день после охоты
Зажглась заря над миром и в плюще
Над старым замком зашныряли птицы,
Лежащая в златом сиянье Энид,
По личику прелестному которой
Все время пробегали птичьи тени,
Проснулась и припомнила тотчас
Об обещанье, данном накануне
Герейнту. Был вчера он неспокоен,
Ибо хотел на третий день вернуться,
Поэтому не оставлял ее,
Пока она согласье не дала
Отправиться с ним утром ко двору
И там предстать пред очи королевы,
И там обряд венчальный совершить.
И вдруг она на свой наряд взглянула,
И показалось ей, что никогда
Не выглядел еще он так убого.
Как в середине ноября листва
Не та, что в середине октября,