Так и наряд ее казался деве
Теперь иным, чем до приезда принца.
Себя она еще раз оглядела,
И снова ужас обуял ее
Пред этим незнакомым и блестящим,
Пред этим страх вселяющим двором,
Где будут все разглядывать ее
В ее поблекшем, вылинявшем платье.
И так она себе сказала кротко:
«Чудесный принц, нам возвративший графство,
Прекрасен и делами, и одеждой.
Как же, Господь, его я осрамлю!
Хоть бы он здесь еще немного пожил…
Однако, столь ему я благодарна
За милости, оказанные нам,
Что не могу просить его об этом.
Ведь должен он на третий день вернуться.
Ах, если б он на день-другой остался!
Я лучше бы испортила глаза
Шитьем и пальцы исколола в кровь,
Чем осрамить его перед двором!»
И страстно захотелось Энид платье
Все в золотых цветах и листьях – дар
Ее любимой матери, врученный
Ей в ночь пред самым днем ее рожденья —
Прошло с тех пор уж три печальных года —
В ту ночь огня, когда сын Надда, Эдирн
Ограбил дом их и пустил по ветру
Все их богатство, все их состоянье.
Как раз тогда, когда ей мать дарила
То платье, и над чудною работой
И ахали, и охали они,
Раздался чей-то крик, что в замке – Эдирн
С людьми… Они тогда бежали, бросив
Все, кроме драгоценностей, что были
В тот миг на них надеты, и продажей
Которых вся семья потом кормилась.
Но, схвачены, все ж были беглецы
В руины эти Эдирна прислугой
Помещены. И захотелось Энид,
Чтоб в прежнем доме принц ее увидел.
И погрузилась в прошлое она,
И вспомнилось ей, как она любила
Глядеть на карпов золотых в пруду
Поблизости от старого их замка.
Там был один ободранный, пятнистый,
На блещущих собратьев не похожий.
И, в полудреме, с ним она сравнила
Себя поблекшую, а с остальными —
Блестящий двор. И тут она уснула.
И ей приснилось, что она сама
Такая же поблекшая рыбешка
Среди сестер сверкающих в пруду.
(А был сей пруд – пред королевским замком.)
И хоть она во тьме пруда лежала,
Но ведала, что мир над нею ярок,
Что пестры птицы в клетках золоченых,
Что дерн, которым выстланы лужайки,
Гранатами горит и бирюзой,
И рыцари придворные, и дамы
В серебряных парчевых одеяньях
Ведут беседы о делах страны,
И дети короля в златых одеждах,
Сверкая, скачут по аллеям парка.
И только лишь подумала она:
«Меня им не увидеть!», как пришла
Прекрасная, как солнце, королева
По имени Гиньевра. И тотчас
Все дети короля в златой одежде
К ней бросились, крича: «Уж коль разводят
Здесь рыб для нас, так пусть уж золотых!
Скажи садовникам. Пускай в пруду
Поблекшую рыбешку ту изловят
И бросят в грязь, да с наших глаз долой!»
И кто-то сей же миг ее схватил…
От этого проснулась Энид с сердцем,
Еще дрожащим из-за глупых снов…
И чудо! Это мать ее трясла,
Желая разбудить. В ее руках
Сверкало платье. Разложив его
Пред дочкою, мать радостно сказала:
«Смотри, дитя, как свежи эти краски!
Они подобны краскам на ракушке,
Отполированной морской волной.
Да и могло ль иначе быть? Ручаюсь,
Его еще никто не надевал.
Взгляни, дитя, ты узнаешь его?»
Взглянула Энид, словно из тумана,
Еще погружена в свой глупый сон,
И вдруг узнала платье, и в восторге
Воскликнула: «Да это ж твой подарок,
Потерянный в несчастную ту ночь!
Да, верно, это он!» – «Конечно, он, —
Сказала мать. – Тебе я снова рада
Его вручить счастливым этим утром!
Вчера по окончании турнира
По городу прошелся Иниол
И, в каждом доме вещи находя,
Украденные в нашем старом замке,
Распорядился, чтобы нам тотчас
Их возвратили. И вчера, под вечер,
Когда вы с принцем нежно ворковали,
Явился к нам какой-то человек
И платье передал мне прямо в руки.
Быть может, сделал это он из страха
Иль от любви, а может быть, искал
Расположенья нашего, поскольку
Теперь мы вновь своим владеем графством.
Я вечером о платье умолчала,
Чтобы тебя обрадовать с утра.
Довольна ли ты, доченька, сюрпризом?
Поверь, не только ты в поблекшем платье
Ходила без охоты, но и я,
И даже терпеливый твой отец.
Ведь он меня в богатом доме взял,
Где все у нас прекрасно одевались
И сладко ели. Были там служанки,
И паж, и сенешаль с оруженосцем.
У нас тогда любили забавляться
Охотой ястребиною и псовой,
Как в знатных и положено семействах.
Да и привел меня он в дом богатый.
Но вскоре свет для нас сменился тенью.
А все из-за изменника-мальчишки,
Который нас жестоко притеснял.
Но, к счастью, времена переменились!
Надень же это платье. Твоему
Оно вполне подходит положенью,
Ведь ты у нас теперь невеста принца.
Хоть признана ты первой из красавиц,
Хоть принц сказал, что нет тебя прекрасней,
Но как бы дева ни была прекрасна,
Все ж в новом платье лучше быть, чем в старом.
А то услышала б от дам придворных,
Что, обезумев, принц с собой привез
Кукушкин цвет из леса ко двору.
И ты была б осрамлена и – хуже —
Ты принца осрамила бы, кому
Мы так обязаны. Зато я знаю:
Когда мое любимое дитя
Наденет этот лучший свой наряд,
То никого не сыщут при дворе
И в королевстве, сколько б ни искали —
Как некогда с царицею Есфирью[98]
Произошло – прекраснее ее!»
Тут мать умолкла, дух переводя,
А Энид все внимала с чистым взором.
Затем, подобно утренней звезде,
Сверкающей и белой, что всплывает
Из снежного пристанища и вскоре
Спешит одеться облаком златым,
Девица наша поднялась с постели
И в дивное то платье облачилась
Под зорким оком матери своей,
Которая и боком, и спиной
К себе заставив дочку повернуться,
Сказала, что ни разу не была
И вполовину так прекрасна Энид,
Как нынче, что она подобна деве
Той, сказочной, какую Гвидион
Из лепестков цветочных сотворил,
И что она красивее, чем Флер,
Невеста Кассивелауна, та,
Из-за любви к которой римский Цезарь
В Британию пришел. «Но выгнан был.
Зато когда пришел к нам этот принц,
Его мы не прогнали, а, напротив,
Приветствовали с радостью великой.
С тобою ко двору я не поеду,
Стара я, путь же – труден и опасен.
Но Иниол поедет. Я ж, в мечтах,
Тебя, мою принцессу, видеть буду
Такою, как и ныне – в этом платье,
И самой яркою меж ярких женщин!»
Пока мать с дочкой радостно болтали,
Герейнт в высоком зале пробудился
И кликнул Энид. И когда ему
Поведал Иниол, что в это время
Мать добрая вручает дочке платье,
Вполне достойное его принцессы
Да и самой прекрасной королевы,
Сказал он: «Граф! Я вас прошу во имя
Моей любви, уговорите дочь
Без объяснений – так желаю я! —
Поехать ко двору в поблекшем платье».
И граф пошел с жестокой этой вестью,
Которая упала, точно град
На добрые и спелые колосья.
Поникнув, ничего не понимая
И матери взглянуть в глаза не смея,
Тиха стояла Энид и покорна,
Как, впрочем, и графиня. И сама
Сняла с себя подарок драгоценный,
И вновь надела старый свой наряд,
И в зал сошла. Еще никто на свете
Так счастлив не был, как Герейнт, когда
Любимую увидел в старом платье.
От взгляда острого его – так смотрит
На землепашца зяблик осторожный —
Она зарделась, опустила взор,
И он залюбовался милым ликом,
Но, тень заметив на челе графини,
Взял за руки ее и мягко молвил:
«О матушка, не гневайтесь на сына
За то, о чем он просит вашу дочь.
Когда я выезжал из Карлеона,
Сказала королева мне (как эхо
Я повторяю сладкие слова),
Какую бы я ни привез невесту,
Она ее так нарядит-украсит
На свадьбу, чтоб была как солнце дева!
Так вот, едва в разбитый этот замок
Попал я и едва во тьме увидел
Красавицу такую, я поклялся,
Что если завоюю сердце Энид,
То лишь рука прекрасной королевы
Ее, из тучи вызволив, заставит
Сиять как в небе солнце. А еще
Подумал я: подобная услуга
Им сблизиться поможет. Я хочу,
Чтобы они друг друга полюбили!
Найти ли Энид лучшую подругу?
Еще одно: приезд мой был внезапным,
Поэтому, хоть появленье Энид
На рыцарском турнире и могло бы
Служить ее любви залогом, но,
Боюсь, скорей дочерняя любовь
Или покорность пренебречь не дали
Ей вашими желаньями благими.
Иль, внешний свет мой сопоставив ложно
Со мраком замка этого, она
В своем воображенье потянулась
К Артурову двору со всем его
Опасным блеском. И подумал я —
Вот если б удалось мне вызвать в ней
Любовь ко мне такую, чтоб она
По слову одному, без объяснений,
Могла отбросить блеск, столь дорогой
Всем женщинам и новый для нее,
А потому пока еще желанный,
А ежели он не такой и новый,
То кажущийся в десять раз дороже
Из-за привычки, прерванной внезапно!
Тогда бы я почувствовал, что в силах,
Словно скала в приливы и отливы,
Упрочен верой Энид, отдохнуть.
И потому теперь я отдыхаю…
Поверьте же в пророчество мое:
Меж нами никогда не промелькнет
Тень недоверия. Прошу прощенья
У вас за эти мысли. А за просьбу
Столь странную мою я вам воздам
Сторицей в будущем – тем днем счастливым,
Когда ваше прекрасное дитя
Наденет драгоценный ваш подарок
И сядет у родного очага
С другим подарком – Божьим – на руках,
Который, может быть, уж к той поре