Разбойничьей погубленных рукой.
И слез тогда с коня Герейнт, и выбрал
Себе копье, которое получше,
И снял с волков, убитых им, доспехи,
И привязал доспехи к их коням.
Затем связал у всех троих коней
Поводья и сказал жене: «Веди их!»
И Энид повела их через лес.
Теперь он ехал к ней еще поближе.[108]
Те трудности, с которыми она
Вела перед собой лесной тропою
Доспехами груженных шестерых
Коней, им разбредаться не давая,
Немного притупили остроту
Ее сердечной боли. Ну, а кони,
Как благороднейшие существа,
Только попавшие в дурные руки
Разбойников, их холивших так долго,
Насторожили уши, подчиняясь
Ее решительному голоску
И доброму, но твердому правленью.
Так миновав зеленый сумрак леса
И оказавшись под открытым небом,
Они узрели башни городка
На скалах, а под скалами, внизу —
Луг, словно самоцвет в коричневатой
Оправе чащи, и косцов косящих.
Из города по узкой тропке к лугу
Светловолосый юноша спускался.
В руках его был для косцов обед.
И жалость вновь почувствовал Герейнт,
Заметив, как жена его бледна.
И выехал на луг он и, когда
Тот юноша приблизился, сказал:
«Друг, дай поесть. Моя жена ослабла!»
«Что же, охотно! – юноша ответил. —
И вы, мой господин, поешьте тоже,
Хоть эта пища и груба, конечно,
Ведь для косцов готовилась она».
И наземь он корзину опустил.
Герейнт и Энид, спешившись, коней
Пастись пустили и поели сами.
Едва притронулась к обеду Энид,
И то лишь для того, чтоб сделать мужу
Приятное. Зато Герейнт умял
Всю пищу, принесенную косцам,
Чему и сам был поражен немало.
«Эй, мальчик, – он воскликнул, – за обед
Возьми коня с доспехами в уплату.
Да не стесняйся, лучшего возьми!»
Тот от восторга даже покраснел:
«Мой господин, вы платите чрезмерно!»
«Что ж, станешь богачом!» – заметил принц.
«Тогда приму его я, как подарок,
А не в уплату, – юноша сказал, —
Ведь я могу еще раз без труда,
Пока девица ваша отдыхает,
Еду доставить графским косарям.
Они, и этот луг, и сам я тоже —
Мы все – его! И я ему скажу,
Что вы – великий человек. Он счастлив,
Когда в его владенья попадают
Значительные люди. И, конечно,
Он во дворце вас примет, где дадут
Вам яства лучшие, чем косарям».
Сказал Герейнт: «Я не желаю лучших!
Я никогда еще не ел с таким
Огромным аппетитом, как сейчас,
Когда косцов оставил без обеда.
И не пойду я к графу во дворец.
Я, видит Бог, дворцов уж навидался!
Захочет, сам придет. А ты найди нам
Приемлемое место для ночлега
И стойло для коней. Когда вернешься
С едой для тех людей, дай знать об этом».
«Все сделаю, мой господин!» – сияя,[109]
Ответил ему юноша и быстро
Пошел, высоко голову подняв
И представляя рыцарем себя,
И вел коня, счастливый, за собою.
Наверх поднявшись по крутой тропинке,
Исчез он, и они одни остались.
Когда Герейнт, взгляд отведя от тропки,
На грустную жену украдкой глянул,
То вспомнил, как считал еще недавно,
Что никогда не промелькнет меж ними
И тени подозренья. Он вздохнул.
Затем с улыбкой легкой состраданья
Он поглядел на сильных косарей,
Оставшихся сегодня без обеда,
Понаблюдал за отраженьем солнца,
Горящим на летающей косе,
И заклевал вдруг носом, разомлев.
А Энид, вспоминая старый замок
И невозможный крик болтливых галок
Вокруг пустынной башни, нарвала
Травинок длинных, росших с краю луга,
И оплетала ими до тех пор
Колечко обручальное на пальце,
Покуда юноша не возвратился
На луг, чтобы сказать, где ждут их на ночь.
И в этот дом поехали они.
А там Герейнт жене своей сказал:
«Коль тебе нужно, позови хозяйку».
«Благодарю», – едва вздохнула Энид.
Они уселись в разные углы
В молчанье, как немые от рожденья,
Как на гербе два стража у щита,
Что лишь вперед глядят, не замечая
Друг друга, разделенные щитом.
Друг друга, разделенные щитом.
Вдруг чьи-то голоса и звон копыт
За стенами прервали их дремоту.
И вздрогнули они, когда со скрипом
Дверь распахнулась, и предстал пред Энид,
Гуляк толпою шумной окруженный,
Красив, но женствен, от беспутства бледен,
Ее вздыхатель прежний[110], до Герейнта,
Владетель буйный этих мест – Лиморс.
Он, двигаясь изящно и легко,
Приветствовал Герейнта, глядя прямо
Ему в лицо, однако втихомолку,
Во время дружеских рукопожатий,
Посматривал одним глазком на Энид,
Сидящую в печали и забвенье.
Меж тем Герейнт потребовал вина
И яств различных, чтобы угостить
Гостей незваных, и по широте
Души – его обычай был таков —
Велел хозяину позвать на пир
В честь графа всех домашних и друзей:
«Не думай о расходах. Я плачу».
Им принесли и яства, и вино.
И граф Лиморс, чуть выпив, стал шутить,
Фривольными историями сыпать
И все играл двусмысленно словами.
Когда вино и братия хмельная
Его воспламеняли, речь его
Вдруг становилась яркой и искристой,
Как драгоценный камень многогранный.
Герейнта он заставил рассмеяться,
Своих товарищей – рукоплескать.
Когда развеселился принц, Лиморс
Спросил: «Мой господин, не разрешите ль
Поговорить с девицей вашей милой,
Которая грустит там, в уголке?»
«Пожалуйста, – сказал Герейнт, – коль вы
Ее разговорите. А со мной
Она не говорит». Тогда Лиморс
Поднялся и, себе под ноги глядя,
Как по непрочному мосту идущий,
К ней подошел, и поднял взор влюбленный,
И, поклонившись низко, прошептал:
«Ты, Энид, – путеводная звезда
Моей несчастной, одинокой жизни!
Тебя одну любил я и люблю,
И, потеряв тебя, я обезумел.
Уж не судьба ль тебя сюда послала?
Ну наконец! Теперь в моей ты власти!
Но не пугайся. Хоть и называю
Себя безумцем я, но сохранил
В опустошенном, одичавшем сердце
Еще чуть-чуть учтивости наивной.
Я думаю, когда бы твой отец
В те дни далекие не стал меж нами,
Меня бы ты не оттолкнула, Энид.
Коль это так, скажи мне, не скрывай!
Позволь мне стать хоть капельку счастливей!
Ты разве ничего мне не должна
За жизнь почти пропащую мою?
Да, да! Пора вернуть мне этот долг!
Я вижу с радостью, что ты и он
Сидите врозь, что ты не говоришь с ним,
Что здесь ты без пажа и без служанки…
Так любит ли тебя твой муж, как прежде?
Сейчас ты скажешь мне, что это ссора
Влюбленных, но в одном уверен я:
Да, можно поругаться и любя,
Но выставлять смешным перед людьми
Кого ты любишь? Нет, так не бывает!
Что на тебе за нищенское платье?
Да ведь твой муж глумится над тобой!
Мне ясно и без слов, что он тебя
Не любит больше, что твоя краса
Быть для него красою перестала.
Обыденное дело! Точно знаю:
Наскучило. Мужчины таковы.
И снова ты его не завоюешь,
Прошедшую любовь не возвратишь…
Однако пред тобою тот, кто любит
Тебя, как прежде, даже с большей страстью.
Послушай! Он в кольце моих людей
И безоружен. Палец подниму —
Они поймут. Нет, не хочу я крови.
Ты не пугайся слов моих. Не надо!
Не глубже злость моя, чем ров вкруг замка,
Не крепче, чем стена. Вполне довольно
Темницы, чтобы нам он не мешал.
Скажи лишь слово или знак подай,
И Господом клянусь, который создал
Меня навек единственным твоим
Возлюбленным, что я употреблю
Всю власть, какой сейчас располагаю.
Прости, но говорит во мне безумье
Тех дней, когда тебя я потерял».
От сладких звуков собственных речей,[111]
От лицемерной жалости к себе,
Глаза его слезами увлажнились,
И испугалась Энид этих мутных,
Вином разгоряченных, влажных глаз,
И вымолвила с тем лукавством женским,
Которое способно отвести
Опасность от виновных и невинных:
«Граф, коль вы любите меня, как прежде,
И мне не лжете, так вернитесь утром,
Чтоб увезти меня – как будто силой.
Ну, а теперь идите. Нужно мне
Прийти в себя. Устала я смертельно».
Влюбленный граф, окончив разговор,[112]
Поклон отвесил низкий, прикоснувшись
Плюмажем развевающимся к туфлям,
И принц ответно пожелал ему
Спокойной ночи. Граф пошел домой
И хвастался попутчикам своим,
Что Энид лишь его всегда любила,
А принц… принц не дороже для нее
Расколотой яичной скорлупы.
И вновь одни остались Энид с принцем,
И Энид еще долго размышляла
О том, что нужно ей опять нарушить
Обет молчанья. И пока она
Так размышляла, муж ее уснул.
И, не решаясь мужа разбудить,
Над ним склонилась Энид, тем довольна,
Что, слава Богу, он в бою не ранен,
И радуясь, как ровно дышит он.
Потом она вскочила и, ступая
Неслышно, все оружье и доспехи
Сложила вместе, чтоб их не искать
В том случае, коль будут вдруг нужны.
Затем она немного подремала,
Ибо устала в этот день ужасно
От путешествия и огорчений.
И ей приснилось, что она схватилась
За куст колючий, вырвав его с корнем,
И вместе с ним летит куда-то в пропасть…
От страшного удара, показалось,
Она проснулась – но душа спала,
И ей привиделось, что буйный граф
С толпою собутыльников случайных
Трубит призывно в трубы за дверьми
И требует ее. Но это был
Петух хозяйский, возвестивший утро,
Ког