Он говорил,
И, глядя на него, шептала дева:
«За исключеньем вас, прекрасный рыцарь!»
Когда ж от войн он к шуткам перешел,
Веселый и величественный разом,
Она заметила: едва улыбка
Сбегала с губ его, как становился
Суров и грустен он. И всякий раз
Она его развеселить пыталась,
И всякий раз в нем вспыхивала нежность,
Которая спустя мгновенье гасла.
И ей подумалось: в том тайны нет —
Скорей всего она тому причиной.
Всю ночь пред ней лицо его стояло:
Художник так всегда сосредоточен,
Когда, вглядевшись в чьи-нибудь черты,
Чудесно, несмотря на все препоны,
Все узнает об этом человеке,
Ибо он хочет написать сей лик
Таким живым, и ярким, и глубоким,
Чтобы потомкам этот лик предстал
Во всем величии и полноте.
Итак, пред ней его лицо стояло,
В чьей мрачной красоте светились ум
И благородство. Сон не приходил…
А на заре придумала она,
Что нужно ей с Лавейном попрощаться.
Унять не в силах дрожи, с башни вниз
Она по длинной лестнице спустилась
И услыхала голос со двора:
«А где же щит обещанный, мой друг?»
Когда Элейн за двери вышла, там
Уж не было Лавейна. Ланселот
Стоял подле коня и, нежно гладя
Его блестящий бок, мурлыкал что-то.
Вздохнула дева, подошла поближе
И замерла. Лишь в этот миг ее
Заметил Ланселот и поразился
Сильней, чем если б семеро напало
Вдруг на него – столь хороша была
Элейн при свете утренней зари!
Священный трепет охватил его.
Он поздоровался. Элейн в ответ
Ни слова не сказала, лишь глядела
С восторгом, как на Бога, на него.
Вдруг в голову ей мысль пришла шальная,
Чтоб знак ее носил он на турнире.
Переборов сердечное волненье,
Она сказала: «Господин! Не знаю
Как вас зовут. Но вижу, – несомненно
Вы – благороднейший из благородных.
Не соблаговолите ли надеть
Мой знак на время схватки?» – «Нет, – сказал он, —
Ничьих я знаков с некоторых пор
Не надеваю на турнирном поле.
Все близкие мои об этом знают».
«Тогда тем боле, – молвила она, —
Должны его надеть вы, ибо с ним
Они уж точно не узнают вас».
«В ее словах, и верно, что-то есть», —
Подумал Ланселот и молвил: «Что ж,
Мое дитя, вы правы. Я, пожалуй,
Ваш знак надену. Что он представляет
Собой?» Она – в ответ: «Рукав пурпурный,
Расшитый жемчугом», и принесла его.
Знак этот к шлему привязав, сказал
С улыбкой Ланселот: «Ни разу в жизни
Не делал я для женщины такого!»
И вспыхнуло лицо Элейн от счастья.
Но побледнело вновь оно, когда
Лавейн, вернувшись, отдал Ланселоту
Щит брата, не украшенный гербом,
А Ланселот свой отдал ей, добавив:
«Пускай, дитя, у вас хранится он,
Пока я не приду». В ответ девица:
«Второй уж раз мне милость оказали
Сегодня вы. Я – ваш оруженосец».
Лавейн, услышав это, рассмеялся:
«Лилея наша! Чтобы не назвали
Тебя всерьез лилеей, разреши
Мне возвратить твоим щекам румянец…
До трех считаю. Раз, два, три… Ну вот
И славно. А теперь – бегом в постель!»
Сестру расцеловал он, Ланселот
Воздушный поцелуй послал, и тотчас
Они пустились в путь. Застыла дева
На миг один всего лишь, а затем
Внезапно в сторону ворот шагнула —
Ее власы златые развевались
Вкруг щек ее, от поцелуев алых, —
И прислонясь к вратам – щит был при ней —
В молчании стояла до тех пор,
Пока сверканье рыцарских доспехов
За дальними холмами не угасло.
Тогда она щит отнесла к себе
И погрузилась в мир своих фантазий.
А новые товарищи меж тем
Скакали по холмам, крутым и голым,
Туда, где, как сказал сэр Ланселот,
Уж сорок лет отшельник – бывший рыцарь —
Молился и с молитвами трудился,
И высек, неустанно так трудясь,
В скале молельню для себя, и зал
С колоннами, и кельи, и палаты.
Там было чисто, сухо. Свет зеленый
Лугов прекрасных, под скалой лежащих,
Навеки поселился в белых стенах.
А шелесты осин и тополей
Казались тихим голосом дождя.
Там и нашли два рыцаря ночлег.
Когда взошедшая заря пещеру
Горящими лучами залила,
Они, вскочив, прослушали обедню,
Поели и помчались тотчас прочь.
В дороге Ланселот, сказав: «Прошу вас
Все в тайне сохранить: я – Ланселот»,
Смутил своим признанием Лавейна,
Ибо доверье выше похвалы.
И, запинаясь, тот промолвил: «Правда?»
А вслед за тем: «Великий Ланселот!»
И наконец, придя в себя, сказал:
«Лишь одного я из великих видел.
То был Король британских королей
И властелин наш – грозный Пендрагон.
О ком так странно говорят в народе,
Что он опять придет… Да, если б не был
Я восхищеньем ослеплен в тот миг,
То я сказал бы, что его видал».
Вот что сказал Лавейн. Когда ж они
Достигли луга возле Камелота,
Где проводился каждый год турнир,
Лавейн обвел глазами галерею,
Что полукругом высилась, сияя
Подобно радуге-дуге, над полем,
Забитую людьми, и там, средь них,
Увидел яснолицего Артура.
Король был в красном платье из парчи.
Его узнать было легко, поскольку
Сверкала на главе его корона,
Которую обвил златой дракон.
И по подолу платья полз дракон,
И по резному трону Короля —
Со спинки вниз – на ручки – наползали
Два длинных, золотых. А остальные,
Свиваясь в петли, кольца и узлы,
Ползли среди узоров деревянных
Резного чуда, где терялись… Там,
Над троном, на роскошном балдахине
Сверкал брильянт последний, самый крупный,
Того неведомого короля…
Лишь здесь Лавейну Ланселот ответил:
«Меня великим вы назвали. Что ж!
В седле и впрямь неплох я, и копьем
Владею. Только многие из вас —
Из юношей – мою науку вскоре
Постигнут и, уверен, превзойдут.
И нет во мне величья, разве только[154]
Тень слабая величья оттого,
Что знаю: я нисколько не велик.
Обычный человек». Но с изумленьем
Лавейн на Ланселота поглядел,
Не понимая, как это возможно.
Тут затрубили трубы, и тотчас
Они друг рядом с другом поскакали
По полю, а навстречу им помчались,
В бока своих коней вонзая шпоры
И копья выставив наперевес,
Те, что уж были на турнирном поле.
И посредине встретившись, столкнулись
Столь яростно соперники, что даже
Вдали, когда б нашелся человек,
Который не был бы в тот день на поле,
Он ощутил бы содроганье почвы
И услыхал громовый лязг оружья.
А Ланселот увидел – слаб противник —
И в бой вступил с сильнейшим… Что сказать
О подвигах о славных Ланселота!
Король, и граф, и герцог, и барон —
Повержены им с легкостию были.
Друзья же и родные Ланселота,
Которые входили в Круглый Стол,
Все как один кипели оттого,
Что незнакомый рыцарь совершает
Такие подвиги, какие мог бы,
Наверно, совершить лишь Ланселот.
И кто-то вдруг спросил: «Кто он таков?
Имею я в виду не только силу.
Глядите, сколь изящен и умел он!
Не Ланселот ли он?» – «Наш Ланселот
Еще ни разу знака не носил
Какой-нибудь девицы на турнире.
Все близкие его об этом знают».
«Так кто же это?» Ярость захлестнула
Родню его, считавшую, что рыцарь
У Ланселота отнимает славу.
Взяв копья на руку, коней пришпорив,
Они с такою быстротой помчались
Навстречу Ланселоту, что от ветра
Пригнулись их плюмажи. Так волна,
Мерцающая изумрудным светом,
Бежит по морю Северному в шторм,
Вздымая белый гребень свой до неба.
И как волна, упавшая на барку,
Захлестывает по пути матросов,
Так и они все разом захлестнули
И Ланселота, и его коня.
И чье-то острое копье вонзилось
В коня, и чье-то острое копье
Пробив кирасу, в тело Ланселота
Вошло и, обломившись, там осталось.
Тут сэр Лавейн свершил благое дело:
Сбив одного из рыцарей на землю,
Он взял его коня и Ланселоту
Привел. И Ланселот вскочил в седло,
От мук жестоких потом обливаясь,
И так решил: «Пока могу терпеть,
Сражаться буду». И, хоть показалось
Его противникам все это чудом,
Погнал он всех знакомых, всю родню
И Круглый Стол – участников турнира
К ограде. Тут же трубы затрубили,
Того победу возвещая, кто
Носил рукав пурпурный с жемчугами.
И все, с кем вместе бился он, вскричали:
«Иди, прими брильянт в награду, рыцарь!»
Но он вздохнул: «Зачем брильянты мне?
Уж лучше б дали воздуха глоток…
Что мне награда? Мне награда – смерть.
Я ухожу и требую от вас —
За мною не идти».
Так он сказал.
И тут же скрылся в тополиной роще
В сопровожденье юного Лавейна.
Там он сошел с коня, сел на траву
И попросил Лавейна, задыхаясь:
«Тяните за конец копья!» – «О нет, —
Сказал ему Лавейн, – я опасаюсь,
Умрете вы, коль вытяну его!»
А Ланселот: «И так я умираю!
Тяните же!» И потянул Лавейн,
И страшно закричал сэр Ланселот,
И кровь его из раны захлестала,
И он лишился чувств от боли. Вдруг
Неведомо откуда появился
Отшельник, что отнес его к себе
И кровь ему остановил. В пещере,
Не зная, то ль умрет, то ль будет жить,
Неделю за неделей Ланселот
Лежал, не зная о бродящих слухах,
И шелесты осин и тополей
Ему казались голосом дождя…
В тот самый день, когда исчез с турнира
Сэр Ланселот, сторонники его,
Что с запада и с севера пришли,
Хозяева безжизненных болот
И короли пустынных островов,
Сойдясь вкруг Пендрагона, говорили: