И с помощью меча разбил врагов».
Повеселел Леодогран, услышав
Такие речи, но поскольку в нем
Еще не умерло сомненье, он
Спросил, в глаза ее с вопросом глядя:
«Да! Стриж и ласточка – почти родня.
Но Королю светлейшему ты ближе,
Ведь ты ему – сестра». В ответ на это,
Задумавшись, сказала Беллисента:
«Я дочь Игерны с Горлейсом[51], король!»
«Поэтому Артуру ты сестра?»
«Есть в этом тайна», – молвила она,
И прежде чем продолжить, попросила
Двух сыновей своих покинуть зал.
Гавейн ушел, насвистывая что-то,
И стал скакать, подобно жеребенку,
И встряхивал кудрями, словно гривой.
Но юный Модред был хитрее брата.
Прижавшись ухом к двери, он подслушал
Весь разговор, что позже повлекло
Его к борьбе за трон, и отчего
Впоследствии нашел свою он гибель.
Сказала Беллисента: «Что я знаю?
Темны глаза и волосы[52] Игерны.
Темны и у меня они, а также
У Горлейса. Но будет интересно
Тебе узнать – был Утер темным тоже,
Почти что черным. А Король наш – светел.
Светлей его средь бриттов не найдешь.
А кроме этого я помню крик,
Что услыхала как-то ночью в детстве,
И мать в рыданьях, и ее слова:
«Есть у тебя теперь чудесный братец.
Он на суровом жизненном пути
Тебе охраной будет и подмогой».
«Так ты слыхала крик… – сказал король. —
Когда ж Артур тебя впервые встретил?»
«О государь, – воскликнула она, —
Поведаю тебе я и об этом.
Со мною он впервые повстречался,
Когда еще малюткой я была.
Пришлось принять мне как-то наказанье
Безвинно. От обиды убежала
Я к вересковой пустоши и там,
Упав на землю, горько зарыдала,
Весь этот мир прекрасный ненавидя
И умереть желая. Тут-то он
И оказался рядом. Я не знаю,
Пришел он сам или его прислал
Волшебник Мерлин, тот, что, говорят,
Невидимым, когда желает, бродит, —
Но только сел он рядышком со мною,
И добрым словом сердце мне утешил,
И слезы осушил, хоть был ребенком…
Ко мне потом он часто приходил,
Взрослел со мною вместе. Если мне
Казался грустным он, и я грустила.
Был резким он порою, и тогда
Я думала, что не люблю его,
Но стоило стать ласковым ему,
И вновь его любила я, как прежде.
Теперь нечасто вижу я Артура.
Но золотое время наших встреч
Еще и потому навек со мной,
Что знала я, он будет Королем!
Но разреши теперь мне рассказать
Тебе, король, историю иную:
Наставник Мерлина, волшебник Блез,
Лежащий при смерти, послал за мной,
Желая мне открыться пред кончиной.
Войдя к нему, его я не узнала.
Он так усох, что был ребенка меньше.
И вот что он поведал. Он и Мерлин
Всю жизнь усердно Утеру служили
До самой его смерти. Лишь в ту ночь,
Когда скончался Утер в Тинтагиле,[53]
Рыдая, что наследника престола
Не оставляет, оба мудрых мага
Покинули недвижного монарха
И, меж собою говоря неслышно,
Из замка вышли, и войдя во тьму,
В густую ночь, сокрывшую границы
Меж небом и землей, вдруг увидали
Перед собой во мрачном океане,
Как будто в небесах, корабль огромный,
Похожий на летящего дракона.[54]
Корабль был залит светом – мореходы
По палубам сверкающим сновали —
И столь же быстро, как и появился,
Пропал. Тогда спустились маги к бухте.
Там море волновалось и бурлило.
Валы вставали все мощней и выше,
И, наконец, девятый вал, последний,
В себя вобравший половину моря
И полный голосами, встал до неба
И на берег низвергся с диким ревом,
Кроваво-красным пламенем объят.
И в глубине его, в огне, родился
Младенец беззащитный, и к ногам
Он Мерлина волною был подброшен.
Воскликнул Мерлин, взяв его: «Король!
Вот Утера наследник!» И когда
Последнее он слово произнес,
Край пенящийся вала огневого
Его ударил, яростное пламя
Вокруг него стеною поднялось,
И пламенем оделся он с младенцем.
И вдруг утихло все. И в небе чистом
Зажглась звезда. «Так вот, младенец этот, —
Закончил Блез, – и есть наш государь!
Не мог бы я спокойно умереть,
Пока о нем бы не поведал миру».
И вымолвив сии слова, пророк
Вошел в ужасное ущелье смерти,
Где будет он избавлен от вопросов,
Пока не выйдет из того ущелья
В другом его конце. Когда же я
У Мерлина спросила, правда ль это —
Дракон блестящий и дитя нагое,
Рожденное в огне морской стихии,
Смеяться начал Мерлин, а потом
Старинными трехстишьями[55], в которых
Загадка слово каждое, ответил:
«Здесь – дождь, там – солнце. Радуга над нами.
Мудрее станет юноша с годами.
Ум старца угасает, словно пламя.
Здесь – дождь, там – солнце. Радуга и лето.
Та правда – мне, тебе же – правда эта.
Твоя – в одеждах, а моя – раздета.
Здесь – дождь, там – солнце. Ярок небосклон.
Где тот, кто знает явь и знает сон?
Из бездны в бездну переходит он».
И хоть меня загадками своими
Разгневал Мерлин, можешь ты без страха
Отдать Артуру дочь свою, Гиньевру.
Поверь, король, великие поэты
Когда-нибудь Артура воспоют.
И темные преданья старины
Войдут, звеня, в сердца людей грядущих,
И эхо старой повести в часы
Их отдыха вечернею порою
Напомнит им о Короле Артуре.
Ну, а еще поклялся Мерлин мне —
И в этом не было ни тени шутки —
Что ежели Артур и будет ранен,
Он не умрет[56], а лишь уйдет, чтоб снова
Потом прийти. И будет усмирять
Языческие рати до тех пор,
Пока они, как и его народ,
Не назовут его своим монархом».
Обрадован ее словами был
Король Леодогран, и все же мысль:
«Что должен я ответить? Да иль нет?» —
Его не покидала. С думой этой
Он сну предался, и во сне увидел
За дальними полями холм высокий.
Его вершина пряталась в тумане,
И там – в тумане – призрак короля
То возникал, то исчезал. А ниже
Меч из холма поднялся, и олень
Упал, и в страхе стадо побежало.
Взметнулось к небу пламя. Вся земля —
От холма до стогов – покрылась вдруг
Клубами дыма, что, гонимы ветром,
Ползли к вершине и, в туман вливаясь,
Его сгущали. Призрак короля
Кричал порою что-то. Тут и там
Стояли люди. Кое-кто из них
Указывал на короля, другие,
Которых жгло и убивало пламя,
Вопили злобно: «Нам ты не король!
Ты – Утеру не сын. Ты – самозванец!»
И вдруг мгновенно изменился сон:
Туман рассеялся, растаял холм.
И лишь Король, увенчанный короной,
Остался в небесах… И в тот же миг
Леодогран проснулся и отправил
Трех королевских рыцарей младых,
Чьи имена Ульфиус, и Брастиас,
И Бедивер, к Артуру, молвив: «Да!»
Артур, известье получив, послал
Воителя, которого любил
И чтил безмерно, сэра Ланселота,
За королевой. Сам же у ворот
Стал, провожая рыцаря в дорогу.
И Ланселот исчез среди цветов
Весенних – был тогда конец апреля, —
И появился вновь среди цветов
В прекрасном мае, и уже с Гиньеврой.
И тем же утром перед алтарем
Святым его преосвященство Дабрик
Артура и Гиньевру обвенчал.
И радовались вместе с королем
Сему событью все, кто окружал
Его в тот час, те рыцари его,
Стоящие в одеждах белоснежных,
Те юноши прекрасные, что верно
Служить ему до гроба поклялись.
А от дверей собора приоткрытых[57]
Вдаль убегали майские луга,
И белым маем цвел святой алтарь,
И над главою Короля, как нимб,
Сверкало золотое солнце мая.
Стояли все вокруг, поражены
Красою неземной их королевы.
Курился фимиам. И слышен был,
Вплетаясь в гимны, дивный голос, схожий
С журчаньем вод, когда давали клятву
Всегда любить друг друга эти двое.
И произнес Артур: «Да будет так!
Твоя судьба – моя судьба отныне!
Клянусь тебя любить до самой смерти!»
И королева, опустив глаза,
Ответила ему: «Мой повелитель,
Клянусь тебя любить до самой смерти!»
И Дабрик, их перстами осенив,
Сказал: «Живите, царствуйте, любите
И сделайте наш мир другим. Отныне
Едины вы. И Круглый Стол всегда
Послушен будет воле Короля!»
Так молвил Дабрик. Но когда они[58]
Покинули собор, на них смотрели
С презрением посланники из Рима[59],
В молчании стоявшие у входа.
Потом кортеж по городу прошел.
Озарены огнем горячим солнца,
Сверкали одеянья золотые,
И звуки труб над шествием лились,
И рыцари Артура песню пели:
«Труби, труба! Вся жизнь, как май, бела!
Труби, труба! Ночь долгая прошла!
Труби над миром: «Слава Королю!»
Неужто нас захватит Рим, наш враг?
Меч из ножон! Руби врага, тесак!
Руби врага во славу Короля!
Кто с Королем, того не побороть.
Поведал тайну Королю Господь.
Руби врага во славу Короля!
Труби, труба! Из праха, люд, вставай!
Живи в нас, сила! Слабость, умирай!
Руби, тесак, во славу Короля!
Вперед! А коль умрешь ты в чистом поле,
Умрешь за Короля по Вышней воле!
Руби, тесак, во славу Короля!
Труби, чтоб солнце мая стало жарче,
Чтоб с каждым днем оно сияло ярче!
Руби, тесак, во славу Короля!
Король ведет нас за Христом, ведь он[60]
Самим Всевышним в тайну посвящен.
Руби врага во славу Короля!»
Так пели рыцари, вступая в замок.
А на пиру посланники из Рима,
Теряющего власть свою над миром,