Дафиро и Рато переглянулись, зевнули и направились было за вещами, но их остановил все тот же командир сотни:
– А ты куда, Рато? Едет только твой брат, а ты отправишься с нами к Волчьей Лапе.
– Но мы никогда не расстаемся, мы всегда вместе.
– Плохо ваше дело. Генерал Цзинду приказал выбрать пятьдесят человек из третьего полка, чтобы сопровождали лорда Гару, и я выполняю его распоряжение. Так что едет только Даф.
Командир сотни, молодой и высокомерный, ехидно рассмеялся и принялся перебирать пальцами ожерелье из зубов акулы у себя на шее, как будто предлагал Дафу или Рату оспорить его решение.
– Говорил я тебе, что нам не следовало возвращаться в армию, – пробубнил Дафиро. – Может, сбежим?
– Я не стану нарушать приказ генерала Цзинду, – покачал головой Рато.
Братьям Миро ничего не оставалось, кроме как попрощаться.
– Это все потому, что они считают меня ленивым, – вздохнул Дафиро. – Теперь я жалею, что не трудился так же старательно, как ты. Проклятый ветер: от него у меня глаза слезятся.
Рато понимал, что ветер ни при чем – да и дул-то всего лишь легкий бриз, – поэтому попытался перевести все к шутке:
– Слушай, посмотри на это вот с какой стороны: если я не вернусь после сражения на Волчьей Лапе, тебе больше не придется обо мне заботиться, и ты сможешь жениться на симпатичной девушке, и наш род Миро продолжится. И вообще: кто знает – может, тебе повезет и ты поймаешь императора Ириши. От герцога Гару можно ждать чего угодно.
– Береги себя, слышишь? Не старайся лезть вперед, будь осмотрителен, а если дела пойдут плохо, убегай.
Ночью сияющий кратер ворчащей горы Кана был виден на многие мили вокруг.
– Что ты здесь делаешь, Тацзу из Гана, да еще под видом командира сотни?
Раздался дикий смех, безнравственный и жестокий.
– Ты собираешься начать войну на моем острове, а мне нельзя немного порезвиться?
– Я думал, ты не собирался вставать ни на какую сторону.
– А кто говорит, что я это делаю? Я здесь, чтобы повеселиться.
– Ты считаешь, что разлучить братьев – весело?
– Смертные всегда разлучают племянника и дядю, жену и мужа. Я всего лишь внес немного случайности в их жизнь, и не более того. Каждому полезно время от времени почувствовать на себе руку Тацзу.
Фин говорил себе, что поступил так, чтобы защитить Мата и Кикоми.
Мата вел себя все более и более неуравновешенно, и Кикоми боялась, как бы он и вовсе не слетел с катушек, если она откажет ему прямо и без обиняков. Фин же считал, что его долг вылечить Мата от безумной страсти и защитить хрупкую, слабую Кикоми, и предложил ей провести с ним ночь. На мгновение девушка замерла, а потом молча кивнула.
Кикоми постоянно подливала ему манговый ликер, и ее красота так идеально сочеталась с изысканным напитком, что Фин не мог остановиться и осушал чашу за чашей. Благодаря ей он снова почувствовал себя молодым, способным в одиночку победить целую империю. Да, теперь он уже не сомневался, что принял правильное решение: Кикоми принадлежит ему.
Он притянул ее к себе, она улыбнулась и смущенно подняла голову, подставляя губы для поцелуя.
Сквозь окно на сплетенные из травы циновки и кровать, где громко храпел Фин Цзинду, падал яркий серебряный свет луны. Принцесса Кикоми сидела на краю кровати, обнаженная, и, хотя ночь выдалась теплой, дрожала.
«Ты должна очаровать обоих Цзинду». Эти слова Киндо Мараны она вспоминала, наверное, уже в сотый раз.
«Фин и Мата Цзинду – душа и сердце военной мощи Кокру, но ты разлучишь дядю и племянника: станешь изображать любовь к обоим, пока ревность и подозрения не парализуют армию Кокру, а потом выберешь подходящий момент и убьешь одного из них, а мы с Наменом справимся с другим.
Так что, ваше королевское высочество, вы сделаете так, как я хочу, ну а если потерпите поражение, народ Аму заплатит за это высокую цену».
Кикоми молча встала с кровати и грациозно заскользила по полу, совсем как ее учили на уроках танцев. Остановившись у складной ширмы в дальнем конце спальни, где лежала ее одежда, она достала из потайного кармана на поясе тонкий кинжал и с удовольствием ощутила прикосновение грубой рукояти к ладони.
«Этот кинжал называют „Шип „кубена““. Как-то наемник из Гана попытался убить им императора Мапидэрэ, еще когда он носил имя короля Реона. Я оставлю его в твоей каюте. Шип вырезан из целого зуба крубена, поэтому, в отличие от другого оружия, сделанного из металла, ему не страшны магнитные двери или щупы, которые так любят короли Тиро, страдающие паранойей».
Кикоми прикоснулась к кончику кинжала пальцем, и на нем тут же появилась капля крови, похожая на черную жемчужину, блеснувшую в лунном свете. Стража маршала потребовала, чтобы она прошла по короткому коридору, выложенному камнем со свойствами естественного магнита, и при этом постоянно перед ней извинялись. Будь кинжал из металла, о ее намерениях стало бы мгновенно известно.
Марана все продумал на много шагов вперед.
Тихо, грациозно Кикоми скользнула назад, к кровати, и с горечью улыбнулась. Марана предоставил ей самой выбирать, и, пусть вариантов почти не было, она твердо решила сделать все правильно.
Кикоми много и напряженно думала. Мата хоть и моложе, но уже прекрасно осознает, на что способен. С другой стороны, Фин давно миновал свой расцвет. Если она убьет Мата, Фин может быстрее покатиться по наклонной, к неизбежному концу, но если убить Фина, то горячий Мата придет в такую ярость, будет охвачен такой жаждой мести, что империи придется иметь дело с чудовищем, ей же самой и созданным.
Кикоми надеялась, что ее решение продиктовано доводами рассудка и на него не повлияли ее истинные чувства к Мата.
Она посмотрела на лысеющую голову обнаженного Фина, на мускулы, уже начавшие расплываться. Как же она хотела, чтобы ей не пришлось этого делать; как жалела, что рождена принцессой, а не дочерью богатого купца! Привилегии и долг идут рука об руку, и иногда приходится выбирать – одна жизнь или благополучие целого острова.
– Мне очень жаль. Прости меня. Прости…
Она приподняла подбородок Фина, а когда он пошевелился во сне, вонзила кинжал в мягкую шею, потом, обхватив рукоять двумя руками, надавила сильнее, чтобы клинок вошел глубже. Во все стороны полетели брызги крови.
Фин проснулся, начал захлебываться собственной кровью и схватил ее за руки. В лунном свете Кикоми видела его глаза, широко раскрытые, похожие на чаши для вина, а в них удивление, боль, ярость. Он не мог говорить, но сжал ее руки так сильно, что она выронила кинжал и едва не вскрикнула от острой боли. Кикоми поняла, что он сломал ей запястья и теперь она не сможет покончить с собой, как собиралась.
– Я сделала это для народа Аралуджи, – прошептала девушка. – Я заключила сделку. Прости меня…
Марана обещал, что народ Аму будет хранить ее имя в своих сердцах. Каждое новое поколение станет слагать песни о ее жертве и рассказывать о храбрости. Но заслужила ли она такое почитание? Да, она спасла народ Аму, но еще хладнокровно убила маршала Кокру и тем самым подвергла опасности мятеж и жизнь тысяч других людей. По правде говоря, Кикоми не слишком сожалела о том, что совершила: как для истинной дочери Аму, для нее остров и его жители всегда стояли на первом месте. Из двух страшных зол она выбрала меньшее.
Только вот как перенести встречу с Фином Цзинду и всеми, кто погибнет от меча Киндо Мараны, в загробной жизни? Значит, ей придется ожесточить свое сердце и научиться не обращать внимания на обвиняющие взгляды.
Тем временем движения Фина становились все медленнее и медленнее, он почти затих на кровати. Стоя в холодном лунном свете, Кикоми на мгновение отвлеклась от боли в сломанных запястьях, вдруг осознала, что произошло, и отчаянно задрожала, поняв наконец все коварство плана Мараны: если Ксана пощадит Аму в последующих войнах, а ее имя будут прославлять, Кокру заподозрит, что Аму и Ксана заключили союз, и совершенное ею убийство станет доказательством предательства Аму. И армия Мата уничтожит Мюнинг, прекрасный, хрупкий, парящий в воздухе город.
«Соблазнитель побеждает обманом, а не силой, шлюха использует свое тело, как колдун посох, а мыльный пузырь вполне может решить выставить себя напоказ, чтобы превратить сердца и умы тысяч в непобедимую силу».
Марана сыграл на ее тщеславии, на желании стать великой героиней, принести себя в жертву, чтобы остаться в памяти народа, однако ее слава приведет к бесконечной войне между Кокру и Аму и приговорит к гибели прекрасный остров.
У нее был только один путь помешать планам Мараны: чтобы спасти Аму, очернить память о себе.
Когда тело Фина перестало дергаться, Кикоми закричала:
– Я убила маршала Кокру! О, Киндо Марана, знай, что я сделала это ради тебя и из любви к тебе.
В коридоре послышался топот ног и звон мечей, который становился все ближе. Кикоми, спотыкаясь, добралась до кровати, где лежал Фин, и села.
– Марана, мой Марана! Лучше я буду твоей рабыней, чем принцессой Аму! – продолжала она вопить, в то время как в мозгу сформировалась четкая мысль: «Они меня зарубят мечами. Убьют как шлюху маршала Ксаны, глупую курицу, ослепленную любовью настолько, что предала свой народ и мятеж. И такой меня запомнят, зато Аму будет в безопасности, Аму будет жить».
Она продолжала кричать до тех пор, пока мечи стражи не заставили ее замолчать.
«Мне правда очень жаль, сестренка!..»
И хотя соколы-мингены временами залетали на все острова Дара, с этого дня к Аралуджи, дому Тутутики, младшей из богов, никогда не приближались.
Глава 28План Луана Цзиа
Дзуди, десятый месяц четвертого года Праведной Силы
После того как нанес визит вежливости Фесо Гару, Луан Цзиа зашел в поминальный зал, чтобы вознести молитву за упокой души леди Гару и зажечь свечу.
Он скакал без остановок из Хаана в Чарузу и дальше, в Дзуди. Большую часть пути, когда находился на территории, которую контролировала империя, он путешествовал по ночам и прятался днем, чтобы не попасться имперским шпионам. После стольких дней, проведенных в седле, Куни так похудел, что одежда, покрытая толстым слоем пыли и грязи, на нем болталась, а на осунувшемся лице лихорадочно горели глаза, выдавая крайнее возбуждение.