3.1. Политическая борьба при дворе в 1559–1572 гг.
Семья герцогов Гизов, происходящая из дома герцогов Лотарингии, натурализовалась во Франции в 1506 г., будучи тесно связанной с французским королевским домом родственными и политическими связями. Клод де Гиз (Guise) (1496–1550) приходился правнуком Неаполитанскому королю Рене Анжуйскому, из рода Валуа. Благодаря знатному происхождению, успешной военной и придворной службе при Франциске I (Клод — участник битвы при Мариньяно, герцог и пэр с 1528 г.) и Генрихе II, Гизы прочно укрепились в ближайшем королевском окружении. Все их дальнейшие политические и матримониальные успехи только усиливали их положение, которое вполне могло конкурировать с положением самых знатных семей Франции — Бурбонов, Монморанси и Шатийонов. Короли сами протежировали Гизов, особенно после измены коннетабля де Бурбона (1523) и опалы Монморанси (1541), тем самым создавая основу для их будущих политических претензий. Так, герцог Клод успешно женился на принцессе крови Антуанетте де Бурбон-Вандомской (1513), а их дети породнились, соответственно, с Шотландским и Феррарским суверенными домами, равно как с королевской фавориткой, всесильной Дианой де Пуатье[718].
Венецианский посол Джованни Микиель, писал о Гизах в 1561 г.: «Я уже не говорю о богатстве этих шести братьев [детей Клода де Гиза], чьи доходы вместе взятые, включая их родовое имущество, церковные синекуры, пенсионы и дары, которые они получили от короля, достигают 600 000 ливров. Только один кардинал [Лотарингский] имеет со своих церковных бенефициев 300 000 ливров. Это богатство, совокупно с величием их дома, их благочестием и красотой, с согласием, которое царит между ними, ставит их во главе всех прочих сеньоров королевства. Помимо этого в их руках находятся главные должности [Франции], включая посты губернаторов. Но всеми этими преимуществами они пользуются сообща»[719].
После смерти первого герцога де Гиза главным лицом в этой семье стал кардинал Шарль (Карл) Лотарингский (1524–1574), второй сын Клода Лотарингского. По семейной традиции, изначально он был определен к церковной карьере, которую он начал в 1538 г. в сане архиепископа Реймсского, благодаря протекции своего дяди, кардинала Жана Лотарингского. Значимость этой кафедры определялась тем, что Реймс являлся городом помазания и коронации королей Франции, принимавших корону из рук архиепископа. В 1550 г., после смерти кардинала Жана, он также принял имя кардинала Лотарингского. В историю Франции Шарль де Гиз-Лотарингский вошел как очень противоречивая личность: с одной стороны, как талантливый государственный деятель, регент при Франциске II, дипломат и меценат, основатель Реймсского университета и покровитель Франсуа Рабле, с другой — как активный борец с приверженцами Реформации во Франции — гугенотами, который не останавливался ни перед какими мерами для подавления религиозного инакомыслия, включая казни и преследования. Его современник Клод де Лобеспин, государственный секретарь, произнес однажды ставшую известной фразу: «Именно кардинал Лотарингский вместе с Дианой де Пуатье стали порождением всех наших бед», имея в виду этих персонажей как главных зачинателей сорокалетних Религиозных войн (1559–1598)[720].
Продолжая свой рассказ о Гизах, Джованни Микиель дал кардиналу следующую характеристику, составленную сразу после смерти юного короля и отстранения лотарингского клана от власти в конце 1560 г.: «Кардинал, главный представитель этого дома, человек не без недостатков, о чем я скажу позже, является, по всеобщему мнению, самой могущественной политической фигурой этого королевства: ему нет равных. Пока ему еще не исполнилось и 37 лет. Он обладает острым умом, что позволяет ему с полуслова понимать намерения тех, кто с ним говорит. У него удивительная память, красивый и благородный стан, он обладает редким свойством быть пространно красноречивым в отношении любого вопроса, особенно если речь идет о политических делах. Он весьма образован: знает греческий, латинский, итальянский. На итальянском он говорит с такой легкостью, что удивляет нас самих [итальянцев]. Он довольно хорошо разбирается в науках, но главным образом в теологии. Он ведет очень достойный образ жизни, и это хорошо сочетается с его саном, чего нельзя сказать об иных кардиналах и прелатах, безнравственные привычки которых вызывают скандалы. Но главным его недостатком является скупость, — то, чем особенно славится французская нация. Эта постыдная алчность без конца подвигает его на преступные замыслы. Я говорю обо всем этом открыто, поскольку то, что я сказал, не должно покинуть пределы нашего круга. Что касается остальных недостатков этого человека, нужно отметить его двуличность, что позволяет ему не говорить почти ничего, что есть на самом деле. И хуже того, он — мстителен, завистлив, быстро впадает в обиду, но медленно творит благо. Он вызвал всеобщую ненависть, обидев всех, когда обладал властью: было бы слишком долгим рассказывать обо всех деталях, но его резкость такова, что все королевство желает ему только смерти»[721].
Говоря о Гизах во власти, нужно понимать, что речь идет только о братьях — герцоге Франсуа (1519–1563) и кардинале Шарле. Все остальные представители этой семьи (их младшие братья и их лотарингские кузены) ключевых решений не принимали. Именно этим двум удалось стать фактическими регентами Франции уже летом 1559 г., в том числе благодаря контролю над двором. Спустя два дня после смерти Генриха II, смертельно раненного на рыцарском турнире 10 июля 1559 г., оба брата заняли новые апартаменты в Лувре, выселив оттуда прежних хозяев — коннетабля де Монморанси и фаворитку Диану де Пуатье (не без помощи которой вошли в доверие и фавор покойного короля)[722]. Как уже отмечалось выше, эти действия осуществлялись от имени их зятя, Франциска II, на тот момент считавшегося совершеннолетним, и племянницы, Марии Стюарт, на которую Гизы имели большое влияние[723].
Очевидно, что они воспользовались замешательством в среде придворной знати после беспрецедентной, трагической и неожиданной гибели короля, равно как отсутствием в Париже первого принца крови Антуана де Бурбона, короля Наваррского, пребывавшего в своем губернаторстве в Гиени. 10 июля в своем письме Монморанси спешно просил Антуана о помощи и альянсе против Гизов, но последние действовали стремительно и успели захватить все ключевые государственные позиции[724].
В такой ситуации смены власти естественной союзницей Гизов стала Екатерина Медичи, для которой заключенный мир в Като-Камбрези 1559 г., завершивший Итальянские войны, ставил крест на ее итальянских претензиях[725]. На этой почве она разошлась с Монморанси и сблизилась с Гизами, потребовав в обмен на непротивление их акциям свободу действий при дамском дворе. Как отмечалось выше, она быстро удалила из своего окружения всех пятерых дам из семьи фаворитки, потребовав от Дианы вернуть драгоценности короны и отказаться от части бенефициев.
Вместе с тем, успех Гизов был связан с тем, что они смогли быстро и довольно легко опереться на достигнутые к тому моменту карьерные и должностные преимущества: герцог Франсуа де Гиз, старший из братьев, уже занимал два важных поста при дворе — он был Главным камергером и одновременно Главным егермейстером, к тому же являлся губернатором Дофине и наследственным пэром Франции; его младшие братья также отправляли немаловажные должности — герцог Клод д'Омаль (третий сын Клода де Гиза), также пэр Франции, соответственно, пребывал на посту Главного распорядителя волчьей охоты двора, а также являлся губернатором Бургундии; а Франсуа-младший де Гиз-Лотарингский (пятый из сыновей) командовал галерным флотом Франции. Наконец, рядом находились их братья-кардиналы — Шарль Лотарингский и Луи де Гиз (1527–1578), соответственно, второй и четвертый сыновья Клода де Гиза[726]. Не без поддержки своих придворных клиентел, Гизы заняли первое место подле юного короля.
Первым политическим актом герцога Франсуа де Гиза при дворе стало принуждение Франсуа де Монморанси, Главного распорядителя французского двора в 1558–1559 гг. и сына коннетабля Анна де Монморанси, отказаться в его пользу от этой ключевой придворной должности. Немного позже он был назначен Главным наместником Франции, взяв на себя руководство двором, а также военными делами, и оставив все остальное — внутренние вопросы, дипломатию и финансы — многоопытному брату-кардиналу Лотарингскому[727]. Конечно, королю уже исполнилось 15 лет, и согласно основным законам королевства, он был вполне правоспособен принимать самостоятельные решения, однако всем было ясно заранее, что юноша болен и не готов руководить королевским советом и заниматься делами без посторонней помощи. Таким образом, управление двором и королевством в считанные дни, по сути, попало в руки одной семьи, которая, между тем, была иностранной по происхождению, и это обстоятельство не могло не вызывать раздражения у французских принцев крови и первых баронов страны[728].
Особую тревогу Гизы испытывали из-за возможного противодействия их политике со стороны многочисленного клана, принцев крови Бурбонов, который они отстранили от управления и генерального наместничества в королевстве вопреки традиции, и в особенности, со стороны Антуана де Бурбона. Противостояние Гизов и Бурбонов начало нарастать еще в 1540-е гг.: в отличие от лотарингцев, этих принцев крови, потомков Людовика Святого, по-прежнему держали на вторых ролях, доверяя им только провинциальные губернаторства, вторые роли в армии, но не ключевые куриальные должности. Ни один из них никогда не занимал должностное положение при дворе после 1523 г., хотя в 1538 г. Бурбоны получили окончательное прощение от короны после измены коннетабля. Очевидно, что короли часто привлекали представителей этой семьи для больших государственных церемоний, о чем многократно упоминает Ж. Дю Тийе, поскольку ранг принцев крови обязывал делать самую знатную фамилию Франции соучастницей почетных мероприятий; принцы участвовали в работе королевских советов, но при этом не допускались до реальных рычагов управления[729]. До поры до времени Валуа предпочитали, чтобы Бурбоны жили вне Парижа и появлялись при дворе только тогда, когда их специально приглашали[730]. Ситуация резко изменилась после прихода Гизов к власти и начала Религиозных войн.
Бурбоны, в лице Антуана де Бурбона, его жены королевы Наваррской Жанны д'Альбре, племянницы Франциска I, младшего брата — принца Луи де Конде, сочувствующего им кузена, герцога Луи де Бурбон-Монпансье и прочих родственников начали активно интриговать против Гизов и подчиненного им короля, что привело к двум большим заговорам с целью государственного и религиозного переворота. Узнав детали и масштабы акций Бурбонов, Гизы под благовидным предлогом попытались от имени короля вернуть их ко двору. Так, в письме от 2 августа 1560 г., подписанном совместно с герцогом де Гизом, кардинал настойчиво приглашает короля Наваррского прибыть в Фонтенбло на ассамблею нотаблей с целью консолидации знати обоих вероисповеданий и усиления действия миротворческого Роморантенского эдикта (май 1560 г.)[731]: «Сударь, Вы в [Королевском] совете являетесь первым и главным лицом, и [король] решил немедленно Вас известить о своем постановлении и просить Вас с тем же расположением, с каким Вы всегда занимались всеми его делами, помочь ему Вашим опытом и разумным советом привести в порядок его дела и принять меры против всех бедствий и несчастий, которые мы видим повсюду и которые вызваны нашей нуждой и злосчастием нашего времени»[732].
В РНБ хранится ответное письмо Антуана, где он отказывается участвовать во встрече, явно опасаясь за свою жизнь после провала Амбуазского заговора (март 1560 г.) — попытки гугенотов захватить короля и двор при поддержке Бурбонов; принц де Конде был главой заговора по умолчанию[733]. Так, король Наваррский в своем послании объясняет нежелание ехать ко двору, под предлогом служебных и финансовых обид, в том числе отстранения от куриальной службы: «Я вижу так много других людей, у которых не более заслуг, чем у меня, которые вовсе не так часто, как я, ставили свое имущество и свою жизнь на службу государю, с каковыми, впрочем, обхождение совсем иное, чем со мной, что я не могу расценивать иначе, чем мое несчастье, коль скоро доброта короля проявляется лишь таким образом»[734]. Как известно, в это время Бурбоны замыслили очередной антигизовский заговор, в результате раскрытия которого едва не поплатились жизнью; их спасла только скоропостижная смерть юного короля[735].
Смерть Франциска II в начале декабря 1560 г. и восшествие на трон 10-летнего мальчика Карла IX при регентстве Екатерины Медичи означали падение Гизов и удаление их от двора. Опальный Антуан де Бурбон в одночасье стал Генеральным наместником королевства, хотя с ограниченными полномочиями[736]. Для Гизов же начало 1560-х гг. стало временем потерь и утрат. Всех занятых на куриальной службе представителей лотарингского клана, и мужчин, и женщин, либо лишили должностей, либо приказали покинуть двор. Овдовевшую Марию Стюарт вскоре отправили на родину в Шотландию, где судьба ее сложилась трагично; в 1563 г. было совершено убийство герцога Франсуа де Гиза от рук гугенота Польтро де Мере, близкого к одному из лидеров гугенотов, адмиралу Колиньи; умерли также два младших брата кардинала, и сестра — королева-регентша Шотландии Мария де Гиз. Королева-мать, сумев перехватить власть у Бурбонов и Монморанси в 1562 г., после сражения при Дре, стала самостоятельной правительницей, лавируя между враждующими сторонами и аристократическими кланами, воспользовалась своими регентскими полномочиями и вновь призвала на службу кардинала Лотарингского, направив его в Италию на Тридентский собор, сессии которого вступили в решающую фазу. Выбор королевы, конечно, был не случаен: кардинал уже выполнял успешные дипломатические миссии при Генрихе II, начиная с 1547 г., о чем свидетельствует в том числе его обширная корреспонденция 1540–1550-х гг., хранящаяся ныне в Москве, в фонде Ламуаньона РГАДА[737].
По мнению ряда авторов, миссия кардинала в Италию закончилась только к его собственной пользе, и безрезультатно для интересов Франции[738]. Так, от имени короля Франции кардинал подписал итоговые акты Собора, ограничивающие королевский галликанизм, хотя не запросил для этого полномочий, чем вызвал негодование Екатерины и королевского совета[739]. После возвращения он получил предписание отправиться в свою Реймсскую епархию, по сути, в ссылку. Казалось, Гизы сходят с политической арены, тем более что Франция получила четыре года мирной передышки, а воинственная риторика этой ультракатолической семьи, «иностранных принцев» стала неуместной.
В одном из писем осенью 1566 г. кардинал Лотарингский уведомил Карла IX и его мать о том, что герцог де Гиз-младший, сын Франсуа, будущий грозный Генрих де Гиз, на тот момент — 16-летний юноша, отправился воевать в Венгрию против турок в составе императорской свиты, получив предварительно королевское разрешение[740]. Это случилось, надо полагать, при прямом содействии дяди-кардинала, хорошо знакомого с новым императором Максимилианом II Габсбургом, королем Венгрии. Прелат поспешил отправить племянника из Франции, поскольку опасался за его карьеру и даже жизнь, после вооруженного инцидента в Париже в январе 1565 г., который сам и спровоцировал.
Он воспользовался отсутствием короля и всего двора в столице, отправившегося в Большое путешествие по Франции, и вместе с Генрихом де Гизом и своим братом, Клодом герцогом д'Омалем, появился в Париже в сопровождении большой вооруженной свиты, вопреки королевскому ордонансу, запрещавшему въезжать в город-королевскую резиденцию с оружием. Однако решение короля вступало в противоречие с полномочиями Генриха де Гиза как Главного распорядителя французского двора. Эту должность мальчик-герцог наследовал в 1563 г., соответственно, после убийства отца, но не мог ее исполнять в силу юного возраста и опалы его семьи, находясь под покровительством своего дяди-кардинала. Старинные полномочия Главного распорядителя предполагали возможность отдавать приказы военным капитанам двора и давали право на вооруженное сопровождение[741]. Несмотря на то, что Гизы были удалены от двора с 1561 г., и Генрих де Гиз числился на своей должности только формально, у представителей этой семьи не было запрета посещать столичный город, где находились принадлежавшие им дома и отели[742].
Сын коннетабля де Монморанси, маршал Франсуа де Монморанси, бывший Главный распорядитель двора, у которого эту должность отняли Гизы, в 1566 г. — губернатор Парижа и к тому же зять короля (его женой была Диана Французская, незаконная дочь Генриха II), т. е. представитель враждебной Гизам семьи, не преминул взять реванш за унижения прошлых лет и попытался их арестовать[743]. Столкновение бывшего, причем, наследственного носителя должности, Монморанси, и настоящего, и также наследственного Главного распорядителя двора, Гиза, в отсутствие самого двора вместе с королями, неизбежно носило характер личной вражды двух могущественных семей Франции, с непредсказуемыми политическими итогами.
О ходе конфликта Франсуа де Монморанси докладывал в своей депеше ко двору спустя несколько дней: «…По многим важным и уважительным причинам (чтобы исполнить эдикты короля) я решил не разрешать приезда в мое губернаторство Иль-де-Франса названного кардинала вместе с его отрядом аркебузиров… Отправившись в [Парижский] парламент, я заявил, что не могу и не должен допустить, чтобы названный кардинал въехал в этот город [Париж] с аркебузирами, однако если он прибудет без охраны, при покровительстве короля и его генерального наместника, он будет хорошо принят, и я отдам приказ, чтобы он пребывал в полной безопасности… Тем не менее, в послеобеденное время, кардинал выехал из [пригорода] Сен-Дени и вступил в этот город в сопровождении своей охраны и отряда; мои прево, которых я направил к ним, чтобы пригрозить тюрьмой всем, кто въезжает в город с оружием, сообщили мне, что вооруженных людей довольно много и что последние не собираются исполнять мои приказания»[744].
Франсуа де Монморанси послал навстречу отряду кардинала Лотарингского и Генриха де Гиза 15 своих аркебузиров, представителей обоих вероисповеданий, «так как, благодаря милости Божьей, все они повиновались мне охотно, когда я отдавал приказы от имени и во благо службы королю». Речь идет о мирном периоде гражданского противостояния, когда католики и гугеноты пытались наладить совместное сосуществование, в том числе в рамках королевской службы. Во время встречи с этим отрядом губернатора на одной из парижских улиц свита кардинала спровоцировала вооруженное столкновение, которое обернулось жертвами.
Как бы то ни было, находясь в этот момент на юге Франции, Екатерина Медичи была заинтересована, чтобы обе стороны разошлись с миром, не в силах справиться ни с первыми, ни со вторыми, и разбирательство было формальным. Конечно, королеву-мать очень устраивало отсутствие Главного распорядителя при дворе в 1561–1567 гг., когда в мирный период она могла самостоятельно перекраивать структуру, учреждать должности и распоряжаться финансами, совершенствовать церемониальную практику и инициировать новые нормативные акты, касающиеся двора. Однако возобновившаяся в 1567 г. гражданская война вновь заставила ее призвать Гизов на службу, в качестве военных капитанов и придворных.
К 1570 г. весь клан Гизов опять собрался при дворе, во главе с кардиналом Лотарингским и его невесткой Анной д'Эсте, матерью герцога де Гиза, занявшей место подле королевы-матери под именем герцогини Немурской в отряде свитских дам. Чтобы упрочить положение семьи и восстановить прежние позиции, прелат начал сложную матримониальную и куриальную игру. После своей успешной борьбы с гугенотами в Шампани в конце 1560-х гг., он рассчитывал на сближение с правящим домом и предложил в мужья младшей дочери Екатерины Медичи, Маргарите де Валуа, своего племянника Генриха де Гиза[745]. Возможно, он придавал этому союзу особое значение, максимально приближающее Гизов к трону, тем более что прецедентный пример уже имел место: Главный распорядитель двора Франсуа де Монморанси был женат на старшей сестре Маргариты, Диане Французской (1557). Жесткий отказ семьи Валуа, давшей понять, что дочь Франции может стать женой только принца с суверенными правами, но никак не одного из подданных короля, стал еще одним ударом для Гиз-Лотарингских[746]. Недовольство лотарингского клана усиливалось от того, что Екатерина опять отправила кардинала в почетную ссылку (1572), на этот раз в Рим к папе, и заставила его просить руки принцессы Маргариты для гугенота Генриха Наваррского из семьи Бурбонов, давних противников Гизов[747]. Остальные Гизы также получили предписание покинуть Париж, однако уже вскоре события Варфоломеевской ночи вновь кардинально повлияли на расстановку сил, ослабив контроль короны над своим двором.
3.2. Попытка куриального переворота 1572 г.
В 1571 г. корона решилась на примиряющий враждующие религии политический брак между гугенотом Генрихом де Бурбоном, принцем Наваррским (король с июня 1572 г.), сыном Антуана де Бурбона и Жанны д'Альбре, и младшей сестрой Карла IX, католической принцессой Маргаритой де Валуа[748]. На их свадьбу, состоявшуюся 18 августа 1572 г. в Париже, съехалось несколько тысяч дворян, цвет французской знати, включая примерно восемь сотен гугенотов, во главе с адмиралом Колиньи-Шатильоном, авторитетным лидером, претендовавшим на первое место в королевском совете и желавшим потеснить Екатерину Медичи. Как известно, в самый разгар свадебных торжеств на адмирала было совершено покушение, нити которого вели к Гизам и которое вызвало бурю возмущения среди гугенотских дворян[749]. Согласно распространенному мнению, боязнь влияния и мести гугенотов, которые начали вести себя угрожающе, подтолкнули королеву-мать и Карла IX к мысли о возможности уничтожить всех носителей протестантской религии разом. Королевский план был поддержан Гизами, срочно вызванными в Лувр. В ночь на Св. Варфоломея 24 августа 1572 г. началась резня гугенотов в Париже, которая продолжалась несколько дней и перекинулась на другие города Франции. Лотарингский клан сыграл одну из главных, если не ключевую роль как в ее подготовке, так и в осуществлении[750]. Это был очередной, но при этом самый большой шанс для этой семьи, начиная с 1560 г., вернуть себе политическую власть и куриальное главенство.
Кардинал Лотарингский встретил известия о парижской резне, будучи в Риме, и, надо полагать, сразу начал выстраивать новую стратегию возвращения во власть, поскольку после Варфоломеевской ночи ее антигерои Гизы превратились в самую авторитетную семью в католическом мире Франции, окончательно оттеснив Монморанси и прочие знатнейшие семьи. Важно было этот авторитет и популярность подкрепить обладанием реальными рычагами власти, поэтому главными задачами Гизов стало возвращение к куриальной службе и формирование своей клиентелы при дворе.
Видимо, осенью/зимой 1572 г. герцог де Гиз представил королю «Статьи» (Articles), которые полностью пересматривали обязанности и полномочия Главного распорядителя французского двора, под предлогом «восстановления авторитета, каковым обладали Главные распорядители в прошлые времена»[751]. Это была самая большая попытка семьи Гизов поставить двор под свой контроль в условиях деморализации королевской власти и возобновления войны с гугенотами. Нельзя однозначно сказать, кто именно стоял за этими шестью «статьями», в частности, был ли это кардинал Лотарингский, однако сложно представить, что они могли появиться без его участия[752]. Документ был очень хорошо и логично составлен, а его правоприменение со временем превратило бы Валуа в Меровингов последних лет, а Гизов — во всевластных майордомов. Наверное, не случайно спустя всего несколько лет Гизы заявили о своих претензиях на трон (1580-е) Франции, а себя провозгласили потомками (1537) и преемниками Каролингов (1577)[753]. Во французской литературе практически нет упоминания об этом документе и, соответственно, неизвестно его значение для куриальных преобразований Генриха III[754].
Придворный правовед Венсан де Ла Луп (Vincent de La Loupe), выпустивший в 1564 г. свою книжку «Первая и вторая книга достоинств, магистратов и должностей Французского королевства», отвел в ней совсем немного места Главному распорядителю, сведя его функции к «ежегодному формированию штата дома короля, т. е. составлению списка служащих, замещению должностей разжалованных или скончавшихся»[755]. Подтекстом этих строк являлось то обстоятельство, что именно Главному распорядителю должны были платить определенную сумму за занятие или подтверждение должности все служащие двора, кто состоял под его началом, — в момент формирования королевского дома при новом царствовании, в случае уступки должности родственнику, при занятии должностного места, если образовывалась вакансия. В свою очередь, он выдавал от имени короля lettres de confirmation, оставляя себе согласованную с королем сумму. Это был важный организационно-финансовый рычаг и источник дохода, которым Гизы, впрочем, не могли воспользоваться вплоть до 1572 г., поскольку корона, в виду фактического отсутствия Главного распорядителя при дворе, собирала взносы в свой карман и/или делилась с руководителями ключевых служб. Вместе с тем, этих полномочий, не позволяющих всецело контролировать двор, Гизам явно было недостаточно.
Согласно представленным «Статьям», Главный распорядитель французского двора предложил королю наделить его правом самостоятельно составлять Генеральное положение (L'Etat général) всего королевского дома, включая лиц на службе Главного раздатчика милостыни, камер-юнкеров, гардеробмейстеров, дворян ведомства Главного шталмейстера, дворян при королевском столе, служащих Главного квартирмейстера, капитана привратной стражи, секретарей при Королевской палате и при гардеробе, а также хирургов, цирюльников, «и иных служащих и персонала». Помимо этого, аналогичные полномочия он готов был исполнять в отношении дома королевы и младших домов большого двора, лишая, таким образом, права принятия решений при подборе персонала руководителей ключевых служб всего двора[756].
Второе предложение было связано с установлением контроля над военным двором Франции — то, о чем так ревностно пеклась Екатерина Медичи, усиливая его организационный порядок и власть короля в 1560-е гг. Главный распорядитель готов был принять на себя «непосредственное командование капитанами лейб-гвардии, их заместителями и солдатами» (так в оригинале: lieutenants et soldats), лично забирая на ночь ключи от входных ворот и дверей от капитанов, и «возвращая их утром или по мере надобности»[757]. Этим предложением нарушался бы, таким образом, ежедневный куриальный церемониал, о котором писала королева-мать, настаивая, что все ключи должны храниться только у изголовья кровати короля. Но самое главное — приняв такое предложение, король терял бы контроль над своей охраной, военным ядром двора, делегируя право командования и, соответственно, право принимать присягу у капитанов (пусть от своего имени), своему Главному распорядителю.
Третьим пунктом «Статей» герцога де Гиза стало право представления иностранных послов королю, с предварительным согласованием времени и места аудиенции, а также устройство официальных приемов и обедов для послов от своего имени, с участием дворян дома короля в качестве почетной свиты[758]. По сути, Главный распорядитель прямо вторгался в прерогативы короля, присваивая себе рычаги влияния на внешнюю политику и завязывая отношения с иностранными послами и их государями. Принимая во внимание, что послов, постоянных и чрезвычайных, в Париже XVI — начала XVII вв. было не менее двух десятков одновременно[759], это полномочие позволяло бы Гизу курировать дипломатический корпус и, в случае, необходимости, пользоваться иностранной помощью. Последнее, как известно, случилось во время «Войны трех Генрихов» в 1584–1589 гг., когда Генрих де Гиз стал регулярно получать финансовую помощь от Филиппа II Испанского для продолжения борьбы с гугенотами и королем, при посредничестве испанского посла Бернардино Мендосы[760].
Четвертая статья гласила, что Главный распорядитель может отдавать приказы Главному квартирмейстеру и иным служащим его подразделения, т. е. лично контролировать порядок размещения двора, включая короля и его семью[761]. Это полномочие закрепило бы за Гизом возможность влиять на организацию переездов королевского двора и на формирование бюджета каждой поездки, помимо вмешательства в управление многочисленным персоналом квартирмейстеров в фурьеров.
Пятая часть «Статей» предполагала, что герцог де Гиз «имеет право полной юрисдикции в отеле короля [так!] и относительно свиты Его Величества, в части соблюдения порядка, а также разных преступлений и правонарушений, отдавая приказы Главному Прево как в отношении господ длинной мантии [магистратов, чиновников, духовенства], так и короткой [дворянства]; Главный прево должен с ним согласовывать любые свои действия»[762]. Здесь налицо стремление сделать из независимой и замыкающейся только на короля службы Главного прево, подотчетную Главному распорядителю куриальную полицию. Если бы дело дошло до воплощения этого замысла, это привело бы к тому, что фактически весь военный дом короля оказался бы под властью Гизов. С другой стороны, в условиях разгара Религиозных войн выполнение одного этого пятого пункта было бы чревато потерей контроля короны над всем своим двором, не только подвластным, но и подсудным Главному распорядителю. Дело в том, что при дворе служили люди разных конфессий, особенно в мирные периоды, и обвинения в ереси представителей протестантской религии, в условиях обострения военной обстановки, могли привести к неприятным скандалам. Среди членов учрежденного в 1579 г. Генрихом III Ордена Святого Духа, все кавалеры которого по регламенту 1585 г. имели право доступа в королевскую спальню, 20 % являлись гугенотами[763]. Несмотря на все колебания, Валуа до последнего продолжали верить в возможность сосуществования двух религиозных конфессий в одном теле страны.
Наконец, шестой пункт «Статей» Генриха де Гиза выходил за куриальные рамки и касался военных полномочий Главного распорядителя в действующей армии. Этот пункт как раз указывает на то, что «Статьи» редактировались осенью 1572 г., когда началась Четвертая Религиозная война (1572–1573), и король ввязался в конфликт с крупными гугенотскими центрами — городами Юго-Запада Франции, прежде всего, Ла Рошелью[764]. Гиз предлагал, чтобы Карл IX, в случае личного присутствия в армии, делегировал бы ему одному право «отдавать приказы капитанам от его [короля] имени», даже если в расположении присутствует коннетабль[765]. В иерархии должностных рангов, используемых в государственном и куриальном церемониале, среди коронных чинов коннетабль всегда предшествовал Главному распорядителю[766]. Герцог де Гиз попытался исправить это положение, подняв должность Главного распорядителя на первое иерархическое место во Франции, совместив, тем самым, самый высокий социальный статус своей семьи, с самой высокой придворной должностью. Однако в случае положительного королевского решения, должность Главного распорядителя выходила бы за рамки куриальных полномочий и функций, становясь должностью общегосударственного масштаба. С учетом всех предыдущих статей, — главной государственной коронной должностью, с неограниченными полномочиями, бросающими вызов не только принцам крови, чей ранг можно было бы оспаривать, но и самой королевской семье.
Мы знаем, что ответа Карла IX на эти «Статьи» не последовало, поскольку король сначала был занят осадой Ла Рошели, затем проводами своего брата герцога Анжуйского, выбранного королем Польши (1573); в начале 1574 г. он столкнулся с заговорами «Недовольных» и «Политиков», в которые были втянуты члены его семьи — Наваррская чета и герцог Алансонский, наконец, смертельная болезнь — туберкулез в тяжелой форме — свела его в могилу в конце мая 1574 г. Отвечать на требования Гизов пришлось новому королю, спешно вернувшемуся из Польши, Генриху III.
Годы регентства Екатерины Медичи и последующее время ее главенствующей роли в управлении королевством были напрямую связаны с попыткой укрепления и совершенствования куриального института. Необходимость постоянных преобразований при дворе проистекала как от незавершенности нормативно-правового оформления работы отдельных служб двора в прошлые царствования, так и в связи с необходимостью постоянного организационно-правового регулирования работы живого куриального организма, который постоянно рос численно и развивался структурно. В связи с усложнением организационной и социальной жизни при дворе, нужно было постоянно совершенствовать нормы церемониала и этикета, с детальным расписанием ежедневных ритуальных процедур, обеспечивающих жизнедеятельность коронованных особ и членов их семей, и фиксированием подробных прав и обязанностей всех занятых на куриальной службе. Эти преобразования, конечно, были осложнены тем, что во главе страны в 1560-е гг. де-факто находилась женщина-иностранка, с ограниченными финансовыми ресурсами, которой очень скоро пришлось столкнуться с масштабными гражданскими религиозными войнами в стране и борьбой аристократических кланов. Ее мероприятия по проведению куриальных преобразований, которые можно назвать настоящей куриальной реформой, были нацелены прежде всего на умиротворение Франции, наведение организационного порядка в управленческом центре страны. Именно для этой цели она усилила и придала особое значение дамскому двору, навсегда сделав его частью политического механизма публичного управления.
Однако этот дамский двор ни в коей мере не противопоставлялся мужской части двора. Просопографические данные свидетельствуют о том, что при дворе в целом служили целые семьи, в зависимости от знатности и ранга, занимавшие разные строчки в должностной иерархии, политические и ординарные посты. Несмотря на то, что домов при дворе было несколько, они были тесно связаны друг с другом практикой совмещения должностей, ставшей элементом материальной поддержки для многих придворных и персонала. Ни один из желающих уже не мог по своей инициативе попасть на куриальную службу, которая носила выраженный наследственный и родственный характер и воспринималась как семейная собственность. Специальные документы (письма-подтверждения службы, билеты на служебное жилье при дворе) и знаки отличия (особенные костюмы и форма для отдельных категорий служащих, специальные жетоны на право входа в королевскую резиденцию) закрепляли исключительность общества двора.
Многочисленные куриальные преобразования эпохи Карла IX помогли не только подготовить последующие законодательные инициативы его младшего брата Генриха III, но прежде всего, сохранить организационную основу двора, позволившую короне совершить грандиозное Большое путешествие, быстро реагировать на угрозы захвата гугенотами, продолжать быть непременным центром принятия ключевых решений. Однако события Варфоломеевской ночи в королевской резиденции Лувре, месте постоянного пребывания короля и его семьи, не могли не повлиять на нарушение функционирования института двора, ослабив его церемониальные и организационные основы, поколебав само его миротворческое назначение, а значит, авторитет и Величество короля. Этим не преминули воспользоваться герцоги Гизы, возжелавшие провести куриальную реформу, позволившую им сосредоточить куриальную власть в своих руках. Генриху III для самосохранения требовалось начинать новую большую реформу двора.