3.1. Маргинализация двора Маргариты в 1583–1585 гг.
Злоключения Маргариты де Валуа и ее двора начались еще в августе 1583 г., когда, вернувшись на время в Париж из Гаскони весной 1582 г., королева вскоре поссорилась с Генрихом III, потому что не смогла добиться приезда ко двору своего мужа, поддержала политические махинации своего младшего брата герцога Анжуйского, наследника французского трона, открыто интриговала против королевских фаворитов — «архиминьонов» герцогов д'Эпернона и Жуайеза[1229]. Служащие ее двора, надо полагать, выполняли ее соответствующие приказы и поручения, чем вызывали крайнее раздражение Генриха III. Терпение короля переполнилось в начале августа, когда он, судя по его письму государственному секретарю Виллеруа, получил неопровержимые доказательства политических интриг Маргариты и приказал удалить из ее постоянного штата двух самых доверенных женщин — свитскую даму виконтессу Маргариту де Дюрас и фрейлину Клеофиль де Бетюн, о чем написал Генриху Наваррскому, не постеснявшись охарактеризовать этих дам как «зловредных мерзавок, недостойных находиться подле принцессы такого ранга»[1230].
Получив также приказ короля покинуть Париж и не удостоившись у него даже аудиенции, 8 августа 1583 г. Маргарита де Валуа и ее спешно собранный двор выехали из французской столицы, что не могло уйти от внимания парижского хрониста Л'Этуаля: «В понедельник 8-го нынешнего месяца августа королева Наваррская, пребывавшая при дворе короля, своего брата (с большим удовольствием и удовлетворением [для себя]) в течение 18 месяцев, покинула Париж по приказу короля, повторенному много раз, с целью направиться в Гасконь, к своему супругу, королю Наваррскому […] Она намеревалась остановиться на ночлег в Палезо, где ее нагнал отряд из 60 королевских стрелков под командованием Л'Аршана, одного из их капитанов, которые учинили обыск, включая ее ложе [карету], и взяли под стражу г-жу де Дюра и дамуазель де Бетюн, […] сеньора де Лодона, дворянина дома королевы, [а также] ее шталмейстера, секретаря, врача и других служащих, как мужчин, так и женщин, общим числом десять, каковые были препровождены в Монтаржи, где король их допрашивал лично…»[1231]. Речь шла о том, что Маргарита нарушила королевский приказ и оставила при себе двух опальных дам. Видимо, это послужило поводом для беспрецедентной остановки поезда королевы и оскорбительного обыска с арестом ее служащих. Впрочем, тот же Л'Этуаль пишет, что король не нашел в ее багаже ничего подозрительного и не узнал в результате допроса ничего нового: вскоре все были отпущены на свободу и королева Наваррская продолжила путь на юг[1232]. Виконтесса де Дюрас и мадемуазель де Бетюн, задержанные отдельно, спустя время присоединились к Маргарите в Нераке.
Как позже выяснится, это оскорбление повлекло за собой шлейф катастрофических последствий как для самой королевы Наваррской и ее двора, так и для всей королевской фамилии, не говоря уже о том, что оно прямо повлияло на развитие религиозного конфликта во Франции, став предтечей последней и самой кровавой из восьми религиозных войн второй половины XVI в. Генрих Наваррский сумел максимально удачно воспользоваться скандалом в королевской семье и, в обмен на возвращение своей жены в Нерак и прощение нанесенных ей обид, путем компромисса с позиции силы выторговал для гугенотской партии ряд новых крепостей и укрепленных мест. Вся система хрупкого равновесия и мира, установленного в 1577–1580-е гг. благодаря дипломатическим усилиям Екатерины Медичи и Маргариты де Валуа (мир в Бержераке, Неракские соглашения и мир во Флеи), стала рушиться в одночасье[1233]. Восемь месяцев Маргарита и ее двор, сидя на дорожных сундуках и пребывая на временных квартирах, ожидали, пока короли Франции и Наварры договорятся об условиях ее воссоединения с мужем. 13 апреля 1584 г. Генрих Наваррский, наконец, принял свою жену и сопроводил ее в Нерак. Казалось, обе части наваррского двора объединились, и этот межконфессиональный двор сможет снова стать средством религиозно-политического умиротворения, каковым он был в 1579–1581 гг.[1234]. Однако на деле король Наваррский больше не нуждался в Маргарите, которую всегда использовал исключительно для урегулирования своих проблем, с которыми не мог справиться самостоятельно. Летом 1584 г. он стал единственным наследником трона Франции, что дало ему возможность действовать без посредничества жены.
Фактически брошенная своей семьей и игнорируемая супругом, который почти не приезжал в Нерак, предпочитая находиться в Беарне, Маргарита де Валуа, а вместе с ней и ее двор оказались в неопределенной, по сути, маргинальной ситуации. Подобное унизительное положение королевы, удаленной от парижского двора, исключенной из политической и семейной жизни, на которую она справедливо претендовала по праву рождения и ранга, не могло длиться долго. Известно, что Маргарита попросила убежище и защиту у своих зятьев — мужей ее старших сестер — герцога Лотарингского и короля Испании, что стало известно при французском дворе и что вызвало очередную волну раздражения у семьи Валуа. Екатерина Медичи с желчью говорила государственному секретарю Виллеруа (22 мая 1585 г.): «Она [Маргарита] писала моему сыну [т. е. зятю] герцогу Лотарингскому, и я видела эти письма, чтобы он принял ее в своей стране»[1235]. Немногим ранее Филипп II дал согласие принять у себя королеву Наваррскую, и только благодаря вмешательству королевского наместника в Гиени Матиньона ее отъезд в Испанию не состоялся[1236]. Семья Валуа, таким образом, оставила королеве Наваррской только возможность влачить существование в Нераке, питая несбыточные надежды на восстановление дружеских и семейных отношений наваррской четы. Именно влачить, поскольку, судя по счетам Маргариты, денег не хватало, чтобы оплатить расходы на содержание ее дома и придворного штата.
Приведенные Ф. Лозеном данные показывают, что королева Наваррская жила в долг, начиная с осени 1583 г., времени отъезда из Парижа. Во время ее пребывания в Нераке (апрель 1584-март 1585 г.) эти долги только продолжали расти. Так, например, в мае 1584 г. общие расходы на двор (не включая сюда жалованье окружению королевы, которое выплачивалось отдельно, по иным статьям) составляли 1899 экю (1 экю = 3 т.л.) при долге 271 экю, в октябре 1584 г. — 2510 и уже 458 экю соответственно, в ноябре — 2331 и 597 экю[1237]. Если соотнести эти ежемесячные расходы с аналогичными расходами за иные, более спокойные годы, то они, на первый взгляд, кажутся вполне сопоставимыми; так, траты на содержание двора в сентябре 1578 г. были в размере 2983 экю, в сентябре 1579 г. — 2490 экю, декабре 1581 — 2374 экю. Приведенные цифры говорят о том, что Маргарита даже в сложные времена не экономила на своем дворе, который по-прежнему был значительным, судя по этим затратам и списочному составу, и предпочитала жить в долг, понимая, что ее окружение — это самый важный инструмент королевского престижа и чести[1238].
Королева не могла сокращать расходы на двор еще по той причине, что, начиная с 1585 г., была не в состоянии выплачивать утвержденное ежеквартальное жалование, и поэтому многие ее благородные и неблагородные служащие жили за счет собственных средств, или в долг, что часто практиковалось при дворе, и вынуждены были довольствоваться правом королевского столования. Надо полагать, что Маргарита пыталась также поддерживать свое окружение посредством частичной выплаты ему жалования из средств, предназначенных на содержание двора, и этим объясняется постоянно растущий королевский долг, поскольку, судя по данным, приведенным Ф. Лозеном, никаких чрезвычайных расходов в 1584–1585 гг. у нее не было[1239]. Дело в том, что двор Маргариты содержался только за счет средств, поступаемых от налогов и податей, собираемых в южнофранцузских графствах ее апанажа — Ажене, Керси, Руэрге, а также четырех судейских округах и некоторых иных владениях в разных частях Франции, которые ей были предоставлены Генрихом III в качестве компенсации за невыплаченное приданое в 200 000 экю[1240]. Во время военных действий и в условиях социальной нестабильности средства поступали крайне нерегулярно.
Генрих Наваррский к счетам жены не имел никакого отношения. Документация наваррского двора показывает, что, в лучшем случае он занимался обновлением Неракского замка, тратился на содержание в должном порядке его помещений, жилых и не жилых (отделка, гобелены, мебель, утварь), закупал дрова и свечи, а также выделял средства на королевские конюшни. В его счетах, впрочем, отдельной статьей фигурируют подарки придворным дамам и кавалерам, как и у короля Франции[1241]. Король Наварры и его свита с 1582 г. больше времени проводили в замке По, где проживала его сестра, и недалеко находилась, в своем замке Ажетмо, его метресса, графиня де Гиш: Нерак, таким образом, перестал был единственным центром политической жизни наваррского двора.
Итак, счета королевы свидетельствуют, что жалование придворным, состоявшим на службе в ее доме, равно как жалование обслуживающему персоналу, не выплачивалось вообще с 1585 г.[1242] Проблема заключалась в том, что финансирование штата Маргариты осуществлялось из бюджета французского двора: королева Наваррская как дочь Франции, так и не получившая «окончательного расчета» — своего приданого — от семьи Валуа, продолжала пользоваться правом использовать королевские ресурсы для оплаты услуг своего окружения. То, что эти финансовые ресурсы перестали поступать в Нерак, вовсе не было последствием ссоры Маргариты с родственниками: как мы демонстрировали, в условиях начавшейся очередной гражданской войны у короля не было денег на содержание даже парижского двора. Правда, Маргарита регулярно, под разными предлогами просила денег у матери, и время от времени их получала[1243].
Численность двора наваррской королевы в 1585 г., конечно, трудно определить досконально: очень вероятно, что де-факто он был меньше, чем в 1578 г. (ок. 300 чел.), хотя формально число ее благородных служащих немного увеличилось[1244]. Ее дамы — 46 женщин благородного происхождения (против 33 в 1578 г.), согласно Положению о доме, однако, сколько именно находилось на дежурстве подле королевы и было обязано постоянно пребывать в Неракском замке, нам не известно. Вполне возможно, что многие дворяне под разными предлогами игнорировали неоплачиваемую службу в доме опальной королевы. Главами дамской части дома королевы — гофмейстеринами — в это время были, по очереди, графиня де Кандаль (в Нераке) и графиня де Ноай (в Ажене в 1585 г.), обе назначенные по инициативе Екатерины Медичи, и обе — доверенные придворные дамы ее штата и жительницы французского Юга.
Согласно Положению о доме 1585 г., мужская часть двора Маргариты по-прежнему состояла из двух сюринтендантов ее дома, следящих за состоянием штата и расходов королевы; шести гофмейстеров, включая Первого гофмейстера — фактического главу всего мужского двора — отвечающих за внутренний распорядок; одиннадцати хлебодаров (8 в 1578 г.), десяти виночерпиев (4 в 1578 г.), семи мундшенков, прислуживающих во время королевской трапезы (прежде — 3); пяти шталмейстеров, организующих выезды; шести раздатчиков милостыни (ранее — 5), двух капелланов, трех церковных служек, вместе составляющих церковную часть ее двора; трех медиков, аптекаря, хирурга, следящих за здоровьем королевы и ее двора; многочисленных секретарей по разным вопросам (17 — в штате 1582 г.), пяти квартирмейстеров, отвечающих за размещение свиты и персонала, казначея или главного сборщика налоговых поступлений, финансовых контролеров (минимум двух в 1586 г.), а также музыкантов и певчего (пятеро — в штате 1582 г.), камердинеров, двух гардеробмейстеров, многочисленных слуг и лакеев при гардеробе и апартаментах, нескольких десятков служащих кухни, а также работников т. н. «механических» профессий: галантерейщика, столяра, золотых дел мастера, мастера по каркасному платью (vertugadier), каретника, ковровщика, и т. д. Совет королевы Наваррской не представлял собой единой организации и был собран в основном из юристов, представлявших ее интересы на местах: в Париже у нее числилось десять советников, в Тулузе — четверо, в Бордо — четверо, в Ажене — прокурор и адвокат, в Керси и Руэрге — также по одному прокурору и адвокату[1245]. Военного дома королевы в Нераке как такового не было, не считая десяти или двадцати солдат-швейцарцев, которые сопровождали ее еще из Парижа. Но в любом случае речь идет о дворе, в 1585 г. превышающем 200 персон, при дежурной смене в 60–70 человек.
Брошенный на произвол судьбы неракский двор Маргариты, без политической и финансовой поддержки со стороны дворов Лувра и По, таким образом, стал превращаться в своего рода маргинальный двор, положение которого могло в короткие сроки привести к его организационному и социальному распаду. Его миротворческая функция исчезла вместе с изменением политической ситуации и обострением борьбы за корону Франции, одновременно с процессом размежевания дворянства и распадом всей куриальной системы. Королеве Наваррской нужно было самостоятельно искать выход из ситуации.
3.2. Феномен «беглого двора» королевы в 1585–1587 гг.
Сам факт присутствия королевы-католички и ее главным образом католического окружения в Нераке, гугенотском городе, ставшем враждебным для нее во время обострения религиозного конфликта и постоянного отсутствия короля Наваррского, стал весьма раздражать окружение Бурбона. Твердая позиция Маргариты в религиозном вопросе в условиях воссоздания Лиги при главенстве Гизов в декабре 1584 г. и возобновления открытой войны католиков и гугенотов, усугубляемой иностранными наемниками с обеих сторон, только распаляла страсти противников королевы. Так, Филипп дю Плесси-Морне, ближайший соратник Генриха Наваррского, категорически не желавший воссоединения королевской четы, еще в декабре 1583 г. предлагал ему «захватить силой эту королеву и тотчас заточить на год или два»[1246]. Дипломатический агент Екатерины Медичи на юге Франции Беллиевр докладывал королеве-матери 5 апреля 1585 г., что против Маргариты зреет заговор[1247]. Стоял ли за всем этим король Наваррский? Мы не знаем. Во всяком случае, он не делал ничего, чтобы защитить свою жену, и ждал развязки событий. В условиях прямой угрозы для ее жизни ждать не могла только сама Маргарита, поскольку должна была искать иных союзников и безопасное местопребывание для себя и своего двора.
12 февраля 1585 года Мишель де Монтень, уже тогда известный писатель и мэр Бордо — столицы Гиени, сообщил генеральному наместнику этой провинции маршалу де Матиньону, что по пути из Нерака в Бордо гугеноты Генриха Наваррского перехватили курьера, Жака Феррана, секретаря королевы Наваррской по финансовым вопросам. Дело Феррана окончательно испортило отношения наваррской четы. До сих пор не известно, что именно вез в своем багаже доверенный Маргариты, но Ж. Буше справедливо полагает, что, скорее всего — письма герцогу де Гизу и иным руководителям Лиги[1248]. Скандал получил такую огласку, что Генрих Наваррский представил в Париж, будто бы Ферран был арестован после попытки его отравления по приказу королевы Наваррской[1249]. Для Маргариты выбора более не было: под предлогом празднования католической Пасхи, 21 марта 1585 г. вместе со своим двором она спешно выехала в Ажен — центр ее графства, населенного по преимуществу католиками.
По сути, это было бегство, и ее маргинальный двор становился еще и беглым. Для Парижа ее отъезд из Нерака стал полной и неприятной неожиданностью. В своем письме Матиньону король пишет, что «недоволен отъездом моей сестры, королевы Наваррской, в Ажен, поскольку ее честь требует, чтобы она жила рядом со своим мужем» и признается, что «не знает, что делать» в такой ситуации, замечая, что в связи с отбытием королевы-матери на переговоры с Лигой, «не может в настоящий момент с ней посоветоваться»[1250]. 15 мая, вызвав к себе консулов города, Маргарита де Валуа в присутствии епископа Аженского объявила им о своей поддержке Лиги и герцога де Гиза, поставив их перед фактом, что отныне она — единственный суверен графства Ажене[1251]. Совершенно очевидно, что это было подготовленное решение, согласованное с герцогом и королем Испании. Более того, это был мятеж, открытый вызов обоим королям — брату и мужу, оскорбление Величества, и, таким образом, ее двор вслед за своей госпожой становился мятежным двором. Екатерина Медичи писала Беллиевру: «Я знаю, что Господь дал мне это создание в наказание за мои грехи. Это — моя Божья кара в этом мире. Могу заверить Вас в своем крайнем огорчении, ибо не знаю, что делать, и это только усиливает мою тоску. Прошу Вас, подумайте, что еще я могу предпринять в этом деле»[1252].
События лета-осени 1585 г. достаточно хорошо изучены и проанализированы в литературе: Маргарита начала укреплять Ажен, даже строить цитадель, и в июне-августе 1585 г. попыталась организовать военные операции, оказавшиеся в целом неудачными, пытаясь отбить некоторые населенные пункты графства, держащие сторону гугенотов или короля Франции[1253]. Однако Немурский мирный договор 9 июля, который Генрих III, благодаря Екатерине Медичи, спешно подписал с Лигой, поставил Маргариту в двусмысленное положение. Ее союзник герцог де Гиз, попытавшийся было включить в статьи договора упоминание о Маргарите и ее окружении с целью обретения королевского прощения и легитимизации ее положения, получил категорический отпор от королевы-матери, заявившей, что с дочерью Франции королевская семья будет разбираться отдельно[1254]. К тому же, согласно условиям договора, король отказывался признавать гугенота Генриха Наваррского наследником престола, соответственно, шансы самой Маргариты взойти на трон сходили на нет.
На какие средства королева Наваррская начала войну с мужем и братом? Надо полагать, на испанские деньги, которые направлялись Маргарите герцогом де Гизом. Франсуа Шуанен, придворный медик королевы, регулярно курсировал между Аженом и лигерскими лагерями, в чем Маргарита вынуждена была признаться уже после развода с Генрихом IV[1255]. Известна также переписка Гиза и испанского посла во Франции Бернардино Мендосы, где герцог весьма хлопочет о выделении средств («40 или 50 тысяч экю», как он пишет) королеве Наваррской, причем уже после заключения Немурского мира[1256]. И это несмотря на обещание, которое Гиз накануне дал Екатерине Медичи: «Господин де Гиз заверил меня, — сообщала она королю 14 сентября 1585 г., — и обещал ей [Маргарите] сказать, что он не будет ей больше писать и чтобы она не писала ему»[1257]. Слова Гиза стоили недорого, поскольку его письмо Мендосе датировано тем же 14 сентября, и все противоборствующие стороны понимали, что ситуация может измениться в любой момент. Сама Наваррская королева не прекращала переписку с герцогом и его матерью, Анной д'Эсте, изъявляя последней «…настоящую преданность, с которой я готова служить Вам всеми силами, на которые способна»[1258]. В любом случае, финансовых средств на содержание ее «гражданского» и военного домов все также не хватало. Так, расходы на двор Маргариты в августе 1585 г. составили 2483 экю при дефиците (не оплаченных счетах) в 377 экю, а в сентябре — времени политического фиаско королевы — 2502 экю при дефиците в 384 экю[1259].
Военные траты явно составляли отдельную статью, и финансировались по мере поступления денег от Гиза (Испании). Историк Ф. Мезере даже писал об учреждении Маргаритой своего военного совета[1260]. Нам сложно понять, что же представлял собой собственно ее военный дом в Ажене и какое количество капитанов, солдат и швейцарцев входило в его состав, тем более каким образом все они финансировались. Можно лишь сказать наверняка: капитаном ее почетной свиты был виконт де Дюрас, муж ее придворной дамы, которая вместе с ним вернулась на службу к своей госпоже летом 1585 г. Дюрас также возглавил личную гвардию Маргариты и руководил военными операциями от ее имени до того момента, когда в августе был направлен королевой в Испанию просить денег у Филиппа II[1261]. Позже военное командование перешло к известному лигеру — сеньору де Линьераку, бальи Верхней Оверни, посланному на помощь Маргарите герцогом де Гизом вместе со своим «эскадроном» (не более 200 чел.).[1262] Известно также, что в распоряжении Маргариты было несколько рот (compagnies: по разным данным, от 10 до 30), набранных также среди католиков региона весной-летом, т. е. порядка нескольких сотен человек[1263]. Капитанами военных отрядов Маргариты были католические дворяне Ажене и соседних провинций, которых королева активно призывала на службу[1264].
Если швейцарцы (видимо, не более двух десятков человек) были расквартированы и постоянно находились в резиденции Маргариты (роль таковой играл ренессансный отель семьи Канбефор), то солдаты и капитаны проживали у горожан, как правило, не бедных, которые обязаны были их содержать, по обыкновению того времени[1265]. Последнее вызывало раздражение, усиливающееся тем, что все сопротивлявшиеся лишались всего своего имущества в пользу казны королевы.
Два акта Маргариты, датированных 17 июля и 10 августа 1585 г., показывают, например, как было организовано финансирование гарнизона замка Тонбебук (Tombebouc), прикрывающего Ажен[1266]. 25 солдат во главе со своим капитаном, (который оплачивался отдельно, из средств королевы Наваррской или испанских субсидий), составляющие гарнизон, получали совокупно ежемесячное жалованье 83 экю 20 солей (т. е. каждый солдат по 3 экю и трети), которое выплачивалось за счет налогов, собираемых с жителей округи. Последние, правда, этими же актами были освобождены от уплаты остальных налогов[1267].
Несмотря на очевидную нехватку средств и неудачи, Маргарита не прекращала военных действий против гугенотов, и тем самым раздражала Генриха Наваррского («наше терпение будет длиться столько, сколько возможно», — писал он маршалу де Матиньону летом)[1268], положение которого после заключения Немурского договора и последующего отлучения папой Сикстом V в сентябре 1585 г., включая лишение королевского сана, стало весьма шатким.
25 сентября 1585 г. жители Ажена, подстрекаемые маршалом де Матиньоном и во главе со своими консулами, решились взять власть в свои руки и разоружить отряды королевы Наваррской, вернув город под эгиду Генриха III. Неизвестно, чем бы закончилась эта попытка, поскольку Маргарита с помощью епископа Аженского укрылась в цитадели — укрепленном монастыре якобинцев, где чувствовала себя в полной безопасности, если бы не неожиданный взрыв порохового склада этой цитадели, во время королевского обеда. По свидетельству очевидцев, его устроил гугенот-агент Генриха Наваррского[1269]. Королева и ее ближайшее окружение бежали из Ажена. Историк Ж.-И. Марьежоль предположил, что ее могло сопровождать, судя по дорожным счетам, не более 15–20 человек — дам и кавалеров, которым удалось найти лошадей[1270]. Беглая королева могла направиться только в сторону провинции Овернь, где сам Линьерак являлся бальи, а губернатором был граф де Рандан, известный лигер, симпатизирующий Маргарите, сын свитской дамы Екатерины Медичи. В Оверни ей принадлежал замок Карла (Carlat), комендантом которого был брат Линьерака сеньор де Марзе. Чуть позже, извещенный обо всем король, дважды предупреждал Рандана о том, что весьма не советует ему навещать королеву Наваррскую в Карла, не в силах его заставить арестовать Маргариту[1271].
Что стало в таких условиях с остальным домом Маргариты, ее имуществом и знаменитыми драгоценностями? 20 сентября, за несколько дней до этих роковых событий, Матиньон, выражая волю Генриха III и благодаря посредничеству Януса Фрегоза, рекомендовал аженцам «соблюдать все почести и уважение, причитающиеся королеве Наваррской, ее дамам и фрейлинам, ничего не предпринимая против кого-либо из ее свиты»[1272]. Т. е. предполагалось только разоружение военного дома Маргариты и восстановление королевского авторитета в Ажене. Генрих III, и это очевидно, готовил почву для примирения с сестрой, но взрыв цитадели и бегство королевы в Карла смешали карты всем участникам этой трагикомедии. Большая часть двора Маргариты, таким образом, осталась в городе. Горожане, по словам Л'Этуаля, «избили, прогнали и поубивали военных лиц, которые служили при ней»[1273]; уцелел лишь «гражданский дом» королевы Наваррской, который, во главе с гофмейстериной мадам де Ноай, под защитой консулов и с позволения маршала де Матиньона, вскоре перебрался в соседний портовый (на реке Гаронне) городок Пор-Сент-Мари, готовясь последовать за своей госпожой в Карла. «Лига изгнана из Ажена, а королева Наваррская пребывает в опасности», — резюмировал парижские слухи Л'Этуаль[1274].
Счета Маргариты показывают, что 30 сентября 1585 г. она прибыла со своим отрядом в Карла, где пробыла чуть более года. У Матиньона не было никаких инструкций короля по поводу дам и фрейлин, равно как прочих «гражданских» служителей королевы, и он предпочел их отпустить в Овернь. Согласно тем же счетам, сеньор де Марзе был специально послан организовать переезд двора и транспортировку королевского имущества из Ажена и Пор-Сент-Мари в замок Карла. Аженцы потребовали заплатить за «аренду 26 тягловых лошадей, которые в течение 10 дней перевозили [из Ажена в Пор-Сент-Мари] кофры и мебель названной королевы Наваррской, а также [имущество] мадам де Дюрас, фрейлин, прочих девиц, камеристок и иных служителей Ее Величества»[1275]. Марзе и помогавший ему медик Шуанен в итоге сумели переправить двор (и часть багажа) Маргариты в Карла, куда он прибыл 1 декабря. Экономика этого двора была между тем плачевна: если в октябре королева смогла заплатить 1790 экю из 1856 потраченных, то в ноябре только 770 из 2015, а в декабре 494 из 2004. Очевидно, что ее финансовые возможности были на исходе. Налоги из области Ажене более поступать не могли: король Франции объявил о том, что графство лишается статуса апанажа, а Маргарита — титула графини, равно как всяких владельческих прав.
9 октября 1585 г. Генрих III написал Матиньону, что «собирается позже выразить ему свое намерение в отношении королевы Наваррской»[1276]. Действительно, несколько дней спустя, судя по его переписке, он решил, что Екатерина Медичи должна начать срочные сборы в дорогу на переговоры со своей мятежной дочерью в Оверни, и возможно, провести там всю зиму[1277], но узнав, что Маргарита не собирается мириться со своей семьей, передумал. По согласованию с ним королева-мать предложила ей переехать в оверньский замок Ибуа — личное владение Екатерины, но опытная в отношениях с родственниками наваррская королева, почувствовав подвох, отказалась в следующих выражениях: «Я живу в очень хорошем месте, каковое принадлежит мне. Со мной много придворных, я нахожусь в большом почете и пользуюсь полной безопасностью»[1278]. Тогда семья Валуа заняла выжидательную позицию, не в силах схватить или заманить куда-либо свою беглую родственницу. Вплоть до октября 1586 г. Генрих III ни слова не проронит в своей переписке о сестре. В декабре 1585 г. Екатерина единственно напишет Беллиевру, что «ее ничто так не огорчает, как разнузданное поведение королевы Наваррской»[1279].
Кто же обосновался в Карласком замке, куда двор королевы Наваррской окончательно прибыл в декабре 1585 г., много ли там было придворных, как утверждала Маргарита в письме к матери? Об этом мы знаем мало. Бесспорно, главную роль играли военные влиятельные капитаны, поддерживающие Лигу — сеньор де Линьерак и его братья — сеньоры де Марзе и Робер дю Камбон. Известно, что дамы и иные родственники из этой же семьи также пребывали в окружении королевы. В это же время новый фаворит Маргариты, ее ординарный шталмейстер сеньор д'Обиак, быстро поссорился с Линьераком за внимание королевы и за главенство в ее военном доме. Сестра д'Обиака Мадлена находилась при ней в качестве фрейлины. Приблизительно в конце декабря-начале января 1586 г. в Оверни объявился также виконт де Дюрас, без испанских денег и каких-либо внятных объяснений, какие гарантии он получил от Филиппа II. Заподозрив его в двойной игре, что и было на самом деле, Маргарита изгнала его вместе с женой, гофмейстериной двора в Карла виконтессой де Дюрас. Позже, в письме к Филиппу II осенью 1587 г. королева Наваррская описала все следующими словами: «Опрометчивость господина де Дюраса и хитрость моих врагов соблазнили его покинуть меня, удержав при себе все средства, которые Вам угодно было ему доверить… Скупость и отчаяние от первой ошибки вселили в его сердце измену и желание захватить [замок] Карла, где я находилась, и меня саму, о чем я также была извещена своими людьми. Видя, что его замысел раскрыт, он бежал, захватив с собой шифры и ключи к документам, выданные ему во время его поездки, чтобы писать Вам. Это ввергло меня в крайнее огорчение, не столько из-за опасения, что Дюрас передаст их за вознаграждение (что и произошло) королю моему брату, зная о желании последнего преследовать меня, сколько из-за слухов о моей пострадавшей репутации, представляющих меня неблагодарной и преданной Вашей службе только на словах. К тому моменту я уже испытала самую большую досаду, поскольку из-за промедления Дюраса я потеряла Ажен…»[1280].
Предателем оказался и медик Франсуа Шуанен, который был с позором выдворен после того, как потребовал от своей госпожи сумму в 6000 экю за оказанные ранее услуги в качестве курьера к герцогу де Гизу и лигерам, равно как за помощь в организации переезда двора в Карла и временное выполнение функций сюринтенданта королевского дома. По прибытии в Париж он передал Генриху III часть хранившихся у него документов (или, скорее всего, копий, которые он во-время сделал), уличающих королеву Наваррскую в связах с лигерами и Гизами[1281]. Вместе с бумагами, поступившими от виконта де Дюраса, рисовалась картина, сокрушительная для репутации члена правящей семьи. Именно в 1586 г. Екатерина Медичи начала искать замену Маргарите в качестве жены гугенотского лидера.
Между тем какие-то финансовые средства Маргарите удалось получить в начале 1586 г. Трудно сказать, из каких источников. Э. Вьенно, вслед за другими авторами, повторяет, что королева занимала деньги у того же Линьерака и иных оверньских дворян[1282]. Однако счета ее дома показывают, что она по-прежнему жила на широкую ногу, и в первом полугодии была вполне кредитоспособна. Учитывая, что речь идет о тысячах экю (огромные суммы даже для богатых провинциальных дворян, тем более в военное время), весьма сомнительно, чтобы их кошельки были единственным и главным источником этих средств. Бесспорно, часть денег продолжала поступать от ее иных владений, не конфискованных короной, некоторых синекур, что косвенно подтверждает Л'Этуаль[1283], а также от лидеров Лиги. Во всяком случае, расходная часть бюджета ее двора за январь-март 1586 г. составила 6948 экю, примерно по 2316 экю ежемесячно, из которых было уплачено 6708 экю, т. е. почти вся сумма (!); в следующем квартале, за апрель-июнь — 6502 и 5934 экю соответственно[1284]. Если сравнивать эти цифры с расходами ее двора за предыдущее время, то видно, что они вполне сопоставимы, и более того, это означает, что двор был по-прежнему многочислен.
Хотя мы не можем сказать точно, насколько именно, но речь идет о почетном персонале минимум в сто двадцать — сто пятьдесят человек (штатные росписи персонала двора за 1585 г. и за 1586 г. идентичны, но очевидно, что далеко не все из служащих добрались из Ажена в Овернь). Замка Карла сейчас уже не существует, и можно только догадываться, какой он был вместимости и кто мог проживать в его пределах, а кто — в его окрестностях. Престарелая графиня де Ноай, гофмейстерина Маргариты в Ажене, не последовала за своей госпожой и вернулась в Бордо, однако, как стало известно по сохранившейся переписке семьи Ноай, она поддерживала регулярную связь с Маргаритой через своего сына Анри де Ноайя, рассчитывая при более благоприятных обстоятельствах вернуться к исполнению своих обязанностей при королеве. Письма сеньора де Ноайя стали ценным источником информации о событиях, связанных с судьбой двора Наваррской королевы в 1585–1587 гг.
Именно он в октябре 1586 г. написал матери, что Маргарита и ее окружение покинули Карла, объясняя это тем, что Линьерак и д'Обиак рассорились окончательно: «Сопрождаемая также Камбоном и Линьераком, а также некоторыми служащими ее дома, ее фрейлинами, включая м-ль д'Обиак, она удалилась в замок близ Ланшера, который принадлежит королеве-матери, под названием Ибуа»[1285]. Какое-то время Линьерак и его брат сопровождали кортеж королевы, отдавая надлежащие почести, а затем покинули его, поскольку Маргариту преследовал отряд маркиза де Канийака, действующего по приказу короля, который разминулся с ней на несколько часов: она успела укрыться в Ибуа, где провела в осаде три или четыре дня, но 21 октября сдалась.
Линьерак, таким образом, также оказался в череде людей, предавших Маргариту. Ссора с сеньором д'Обиаком явилась только удобным поводом, чтобы выгнать ее из Карла и передать в руки короля. Бесспорно, Линьерака соблазнило предложение Генриха III выплатить за поимку королевы Наваррской 10000 экю, но смущала возможная реакция на это герцога де Гиза и Лиги в лице губернатора Оверни Рандана[1286]. Бюджет двора в Карла в июле-сентябре хотя и составил 6305 экю, но счета были оплачены только на сумму только 1233 экю, а из расходов октября 1586 г. — 1796 экю, услуг было оплачено только на 441 экю[1287]. Очевидно, деньги перестали поступать в замок, и Маргарита превратилась в банкрота. Содержать ее саму и ее двор за свой счет бальи Оверни и его семья не захотели или, скорее всего, не смогли. Видя начавшееся наступление в сторону Оверни королевской армии герцога де Жуайеза, Линьерак в итоге спровоцировал отъезд королевы[1288].
«Господа, вы уже знаете об успешном захвате королевы Наваррской», — писал Генрих III в конце октября 1586 г., направляя послание своему Совету финансов. «Требуется, — продолжал он, — оплатить расходы на ее охрану. Королева, моя добрая мать, полагает, что нужно нанять от 50 до 100 швейцарцев». Последних должен был прислать маршал де Матиньон[1289]. Сеньор де Ноай тем временем сообщал своей матери, что Маргариту перевезли «в замок Сент-Аман-Талланд под охраной сотни аркебузиров»[1290]. Как удалось выяснить совсем недавно, благодаря исследованию А. Дюпон-Мадинье, в Сент-Амане на самом деле — три замка с похожими названиями, и Маргариту разместили в самом большом из них — Сент-Аман Мюроль (Saint-Amand-Murol), принадлежавшем маркизу де Канийаку и его жене, даме свиты Маргариты[1291].
В замке Канийак получил первые инструкции короля относительно судьбы своей сестры: так, в письме к Виллеруа Генрих III пишет, чтобы государственный секретарь немедленно приказал от его имени маркизу де Канийаку, чтобы тот сопроводил ее в замок Юссон, а также, чтобы был наложен арест на все ее земли и пенсионы, из которых будут оплачены услуги маркиза и его солдат. «Что касается ее мужчин и женщин», король потребовал, чтобы их «прогнали немедленно, оставив лишь одну фрейлину и одну камеристку», «в ожидании, когда королева-мать подберет ей персонал сама»[1292]. Таким образом, Генрих III объявлял двор Маргариты упраздненным и напрямую причастным к мятежу и бегству их госпожи, а в отношении сестры потребовал, чтобы в официальных документах она более не называлась «нашей дорогой и горячо любимой сестрой». Так как формально ее штат находился на содержании короны, король поручал королеве-матери самой заняться формированием персонала арестованной королевы Наваррской. Не зная ничего об этих решениях, Маргарита написала покаянное письмо Екатерине, в котором между прочим просила «сжалиться над моими бедными служащими, каковые из-за нужды, в которой мне пришлось пребывать много лет, не получали оплаты. Я считаю, что мне следует взять это на свою совесть»[1293]. В ответном письме Екатерина ни словом не обмолвилась на эту тему: у короны не было ни денег, ни желания оплачивать долги ее беглого двора; служащих королевы не стали преследовать в судебном порядке и просто распустили — это и было самое неприятное наказание, поскольку многие, особенно из числа неблагородного состава, оставались без крова, столования и средств к существованию. Наказанию подвергся только сеньор д'Обиак: после недолгого суда его казнили во дворе замка Эгперс[1294]. Его сестра удалилась в монастырь. Учитывая, что оба они приходились родственниками влиятельной семье Ноай, новости распространились мгновенно и стали общеизвестны во Франции.
Однако был ли двор распущен в действительности? Спустя несколько дней король в очередном письме к тому же Виллеруа был более сдержан: «Я уже написал маркизу [де Канийаку] по поводу ее женщин, с тем, чтобы он ей оставил двух камеристок и одну из ее фрейлин, ибо я полагаю, что пусть лучше они разделят ее заключение, чем те, кто этого не заслуживает». И далее: «Прикажите маркизу де Канийаку, чтобы он не трогался с места до того, пока я не пришлю либо швейцарцев, либо иных солдат [для постоянной охраны]»[1295]. В середине ноября 1586 г. он отправил письмо уже самому Канийаку, приказывая ему «хорошо охранять» Маргариту и запрещая солдатам разговаривать с ней. В который раз он просил удалить всех ее служащих, возможно, сомневаясь, что Канийак выполняет поручение Виллеруа буквально, и оставить ей женщин из ее свиты только «для услужения», а также двоих или троих мужчин (officiers)[1296]. То есть король начал уступать и уже не ограничивал число женщин, как писал ранее, позволяя добавить к ним небольшой мужской персонал (возможно, повара, врача и камердинера). Наконец, в начале декабря король с удовлетворением уведомил Виллеруа, что «швейцарцы прибыли и уже охраняют нашу несчастную»[1297].
У Генриха III недаром возникли сомнения в отношении Канийака, поскольку в Сент-Аман-Мюроле тот пребывал у себя дома, будучи одним из самых богатых и влиятельных дворян Оверни. Очень возможно, что Канийак нарушил первоначальные планы Генриха III и специально привез королеву в свой замок, для гарантии ее безопасности и возможности потянуть время при общении с королем и его советниками. Большой клан Шабанн-Канийак из числа служащих Маргариты вовсе не желал терять свои места при дочери Франции, главным образом, его жена Жильберта де Шабанн, ставшая в одночасье гофмейстериной королевы. Канийак, тем не менее, выполнил приказ короля, и уже 13 ноября 1586 г. Маргарита оказалась в замке Юссон, входившем в число сеньорий ее приданого. Однако уже в конце января 1587 г. Канийак, не без влияния своей пленницы, сделал выбор в пользу Лиги: 30 января, приняв участие в совещании лигеров в Лионе, он написал письмо герцогу де Гизу с просьбой о помощи и покровительстве[1298]. В середине февраля 1587 г., видимо, получив ответ и деньги, он вывел гарнизон замка, швейцарцев и солдат, во внутренний двор Юссона, заставив их присягнуть на верность Маргарите и Лиге.
Екатерина Медичи не успела набрать штат служащих для пленной дочери, — та снова обрела свободу, вместе с возможностью вернуть к себе всех тех, кто остался в замках Карла и Ибуа или вынужден был искать себе иное пристанище. Уже в конце 1587 г. года Маргарита де Валуа написала письмо своему зятю Филиппу II Испанскому в выражениях полновластной хозяйки положения, вновь прося денег на вооруженную борьбу с гугенотами. Ее двор, восстановленный в течение быстрого времени, уже не был беглым — он обрел постоянное пристанище почти на двадцать лет, и со временем добился своей легитимности, признанной Генрихом III уже в 1588 г., и подтвержденной Генрихом IV в 1593 г., а позже триумфально вернулся в Париж в 1605 г., спустя 22 года после вынужденного отъезда.
В целом, феномен маргинального, затем мятежного и одновременно беглого двора во Франции, обретя характер еще и феномена политического, в условиях решающей фазы гражданской войны, бесспорно, явился разрушающим фактором для семьи Валуа, «разорвав» единое королевское тело и вызвав замешательство в королевской фамилии, которая, однако, сама и спровоцировала конфликт. Именно последнее обстоятельство и боязнь передачи короны враждебному и чужеродному лотарингскому клану заставило в итоге Генриха III и позже Генриха IV признать политическую важность фигуры Маргариты, а вместе с ней и ее двора, как необходимого союзника для обретения единства страны и сохранения легитимности королевской власти для потомков Капетингов. Именно двор Маргариты смог стать связующей цепью для исчезнувшего двора Валуа и вновь собранного двора Бурбонов, стать важным системным элементом, придавшим организационно-политическую и представительскую завершенность двору Франции.
3.3. Двор в изгнании в 1587–1605 гг.
Французские историки обычно называют юссонский двор Маргариты «двором в изгнании»[1299]. Анн-Валери Солинья посвятила ему одну из своих работ, где попыталась все восемнадцатилетнее пребывание королевы разбить на четыре периода, положив в их основу характерные особенности функционирования двора Маргариты[1300]. Так, период 1586–1590 гг. она назвала «Из тюрьмы к аристократическому отелю». Но, на наш взгляд, замок Юссон сложно было назвать тюрьмой, поскольку Маргарита де Валуа была ограничена в свободе перемещения не более двух месяцев и содержалась, подобно Марии Стюарт, во вполне сносных условиях, с почетной свитой, пусть не очень многочисленной. Под характеристику аристократического отеля он также подходит с трудом, учитывая обстоятельства, в которых пребывала королева Наваррская, а затем и Французская: ее мужское окружение, в основном дворяне-лигеры, или как минимум, вооруженные противники Генриха Наваррского, составляли военные капитаны, регулярно участвовавшие в боях с протестантами, и бывавшие в Юссоне наездами. В основном, Маргариту окружали немногочисленные женщины и солдаты гарнизона, поставленного Лигой. Скорее ее двор этого времени можно назвать «Осажденным двором» или «Сражающимся двором», поскольку в 1586–1588 гг. Маргарита и ее дворяне вновь стали под знамена Лиги.
Получив известие, что королева Наваррская получила свободу и стала хозяйкой Юссона, фактически неприступного замка с донжоном и тройной стеной, 14 февраля 1587 г. герцог де Гиз написал испанскому послу в Париже Б. Мендосе: «Я не могу не известить Вас о том, что переговоры, которые я начал с маркизом де Канийаком, успешно завершились, с совершенной пользой для нашей партии, и благодаря этому королева Наваррская пребывает в уверенности, что теперь находится в полной безопасности… Маркиз отослал назад гарнизон, предоставленный ему Его Величеством»[1301]. Что руководило герцогом де Гизом? В ином письме Мендосе Гиз не скрывает, что, освободив королеву, он покончил с «заверениями, которые предоставлялись королю Наваррскому, в скорой смерти его жены, чтобы обеспечить ему иной брачный альянс»[1302]. Конечно, Гиза и Лигу весьма устраивало разделение наваррской четы, а также независимость Маргариты и ее местоположение, далекое от двора (дворов), не дающее возможности королевской семье Валуа-Бурбонов договориться о воссоединении и союзе.
Королева Наваррская, таким образом, стала королевой Юссонской сеньории. Судя по письму Гиза Мендосе, Канийак ему обещал, что отошлет швейцарцев короля («гарнизон») назад. Трудно сказать, сделал ли он это в действительности. Дело в том, что летом 1605 г., возвращаясь в Париж из Юссона по приглашению Генриха IV, Маргарита написала королю буквально следующее: «Я оставила Ваш замок Юссон под надежной охраной одного старого дворянина, моего гофмейстера, и всех моих швейцарцев и солдат, служивших мне все то время, пока я жила там по воле Господа»[1303]. Эти строки наталкивают на мысль, что, получив финансовые средства от герцога де Гиза, Канийак перекупил королевский гарнизон, благодаря которому в свое время захватил мятежную наваррскую королеву. Возможно, значительную часть швейцарцев он оставил в замке обеспечивать ее охрану и не стал набирать новую гвардию.
Что касается солдат, то кого имеет в виду Маргарита, опять же неясно. Из переписки уже упомянутого посла Испании при французском дворе Мендосы известно, что Генрих III высказывал свое открытое неудовольствие в адрес Филиппа II в связи с тем, что последний усилил гарнизон Юссона солдатами-арагонцами[1304]. Оставались ли они в замке все годы, которые королева провела в Оверни? Историк Пьер де Весьер утверждал, что солдат прислал герцог де Гиз из Орлеана, всего — около 100–140 аркебузиров[1305]. Так или иначе, некоторые из них сыграли в жизни Маргариты весьма предательскую роль зимой 1590–1591 гг., подняв мятеж в замке, в результате которого она едва не погибла. Мы вообще мало что знаем об этом периоде ее жизни: после убийства Генриха III в августе 1589 г. во Франции наступила крайняя политическая разруха, усугубляемая испанской интервенцией. В глазах большей части французов Генрих Наваррский по-прежнему воспринимался только как глава гугенотов-еретиков, и ему пришлось прежде всего силой оружия доказывать свое право на трон Франции. В Оверни, помимо сторонников Лиги и короля Наварры, боровшихся за каждое укрепленное место, царили банды грабителей и мародеров. Маргарита оказалась меж нескольких огней.
В своем письме папе Павлу V в 1610 г., испрашивая его разрешения основать монастырь Святой Троицы в память о своем счастливом избавлении от смерти, она напишет: «Я восхваляю и прославляю доброту Господа, проявившего ко мне свою бесконечную милость, ниспосланную мне посредством чудесного освобождения от огромнейшей опасности, во времена самых больших волнений в нашем королевстве, когда я пребывала в Юссоне, который был захвачен восставшими солдатами, и мне пришлось спасаться в донжоне замка. Ему же [Богу] было угодно всю свою могущественную доброту направить на победу над моими врагами, и в тот же вечер моя жизнь и мой замок оказались в безопасности»[1306]. Слова королевы подтверждает сообщение лигерского муниципалитета Пюи консулам Лиона от января 1591 г.: «Некоторые из противной партии [гугенотов]» замыслили убить королеву Наваррскую «выстрелом из пистолета, что и было совершено в ее комнате в замке Юссон. Пуля попала в платье Ее Величества. Тем самым они хотели захватить названный замок Юссон. Эта трагедия осуществлялась под руководством капитана ее гвардейцев. […] Названные противники захватили другой замок недалеко от Юссона — всего в полутора лье, под названием Сен-Бабель»[1307].
Большинство историков склоняются к мысли, что покушение было спланировано Ивом IV бароном д'Аллегром (или Алегром), назначенным Генрихом Наваррским губернатором соседнего Иссуара в 1590 г.[1308] Д'Аллегр, в желании поставить Овернь под власть Бурбона, пытался овладеть ключевыми укрепленными местами в провинции. Мощная крепость Юссон с королевой Наваррской во главе явно была одной из главных целей барона, хотя Маргарита, формально ставшая королевой Франции, фактически порвала все связи с Лигой после 1589 г.: во всяком случае, не сохранилось ни одного ее письма сторонникам Лиги после этого времени и ни одного свидетельства о ее прямых связях с лигерами. Стоит напомнить в этой связи, что маркиз де Канийак погиб, сражаясь на стороне герцога Майеннского в том же 1589 г., а годом раньше Генрих III расправился с герцогом де Гизом в Блуа. У Маргариты не осталось никаких обязательств перед Лигой. В письме Брантому от 1591 г. королева писала: «Подобно Вам, я выбрала спокойную жизнь»[1309], т. е. нейтралитет. Лишившись всех своих покровителей, она могла только ждать, в чью пользу закончится гражданская война.
Период 1590–1599 гг. в жизни двора Маргариты А.-В. Солинья обозначила как «Княжеский двор», что, с одной стороны, вполне соответствует проявлениям его политической активности и уровню представительства, весьма отличного от двора королевского, но с другой, это название не отражает его организационно-церемониальную составляющую повседневного функционирования[1310]. Действительно, статус королевы Наваррской ни де-юре, ни де-факто не изменился, поскольку Генрих IV до 1594 г. не был помазан и коронован, и, соответственно, не был признан полновластным государем Франции. Положение Маргариты как супруги короля Наваррского, открыто порвавшей с мужем и в итоге до конца не примирившейся с семьей Валуа, только добавляло неопределенности. Это подвешенное состояние напрямую сказалось на ее доходах и положении ее двора. Так, в 1589–1593 гг. двор королевы столкнулся с самыми серьезными финансовыми трудностями, поскольку Генрих III не успел вернуть своей сестре отобранные в 1585 г. доходы с земель ее приданого, а Генрих IV перестал выплачивать ее содержание с пикардийских владений Бурбонов, вопреки обязательствам брачного контракта[1311]. В феврале 1592 г. в Праге скончалась Елизавета Австрийская, вдова Карла IX и подруга Маргариты, и ее вдовье довольствие, которым она делилась с золовкой, также перестало поступать в Юссон[1312]. В таких обстоятельствах королева могла рассчитывать только на свои немногочисленные доходы с Юссонской шателлении, составлявшие, по подсчетам Ж.-И. Марьежоля, всего 15 тыс. т.л. или 5 тыс. экю в год, большая часть которых уходила на содержание гарнизона[1313].
Восшествие Генриха IV — окончательное в 1594 г. — на престол Франции мало что изменило в жизни Маргариты. Оставаясь юссонской затворницей, королевой Франции без подтвержденного статуса, она вынуждена была выпрашивать средства к существованию у короля, с которым возобновила переписку в 1593 г., а заодно вести переговоры с его министрами об условиях их развода. Ее почетная свита продолжала служить королеве без всякого содержания, и поэтому была немногочисленной. А.-В. Солинья пишет, что главой ее дома в 1590-е гг. являлся граф де Шуази, Жак де Лопиталь (Jacques de l'Hôpital, comte de Choisy) (ум. 1614), однако этому нет документальных подтверждений. Впервые Маргарита упоминает его в своей переписке только в декабре 1605 г., сразу после возвращения ко двору и восстановления своего полноценного дома[1314]. Правда, Положение о доме королевы после 1586 г. не составлялось по причине отсутствия финансирования и официального упразднения ее двора[1315].
Тем не менее, мы можем утверждать, опираясь на иные свидетельства, что графа де Шуази никогда не было в Юссоне, и, вопреки мнению А.-В. Солинья, он никогда не был лигером. Ж.-О. де Ту называет его верным сторонником Генриха IV, принимавшим участие и раненым в битве при Иври в 1590 г.[1316]. Также известно, что граф являлся одним из самых верных дворян Генриха III, будучи его ординарным камер-юнкером, и в 1588–1589 гг. сумел удержать в повиновении королю Орлеан и Этамп, затем присягнув Генриху IV. В 1598 г. последний посвятил его в кавалеры Ордена Святого Духа, а в 1599 г. сделал маркизом де Шуази. Остается добавить, что в момент возвращения Маргариты в Париж король специально поставил его главой мужской части ее дома, поскольку граф был потомственным придворным (его мать — Леонор Стюарт, свитская дама Екатерины Медичи и родственница королевской семьи Шотландии, и отец, камергер Генриха II) и воспитывался вместе с детьми Франции в 1550–1560-х гг. в качестве почетного пажа их свиты[1317].
Из переписки Маргариты 1590-х гг., главным образом, с парижским двором, можно узнать настоящие имена тех дворян, кто остался ей верен в смутное время. В основном речь идет о дворянах Оверни, что подтверждает статус ее двора как княжеского и регионального, хотя встречаются и неракские, и даже парижские имена. Например, из неракского окружения королевы упоминается баронесса де Фредвиль, Мадлена де Буабенуа (Madeleine de Boisbenoist, baronne de Fredeville), чей супруг, виночерпий королевы барон де Фредвиль, последовавший за Маргаритой в Юссон, вскоре погиб в одном из сражений с гугенотами в Оверни (1591)[1318]. Верной Маргарите осталась супружеская чета Вермон, начинавшая служить в ее доме еще до 1578 г. Начиная с 1595 г. они стали выполнять деликатные поручения королевы, в частности, роль курьеров к Генриху IV, пытаясь способствовать примирению двух супругов[1319]. В письмах Маргариты мы встречаем также иную фигуру из ее прежнего окружения — Мишеля Эрара (Michel Erard), который занимал должность ее советника и которому королева в 1593 г. поручила вести переговоры о разводе с представителями Генриха IV[1320]. Наконец, дамскую часть двора Маргариты возглавила Жильберта де Шабанн, вдова маркиза де Канийака (ум. после 1596). В числе придворных дам в 1600 г. Маргарита упоминает также Мадлен де Сеннетер (Madeleine de Saint-Nectaire/Senneterre), бывшую даму Екатерины Медичи, которая вернулась в свое оверньское поместье после смерти королевы-матери и была приглашена на службу к Маргарите[1321].
В остальном, двор Маргариты — это, судя по именам, средние и мелкие дворяне Оверни, чьи владения располагались вокруг Юссона: представители семей Шабанн-Кюртон и Мата, также служившие в Нераке, к которым добавились Ластик, Монморен, Сен-Жервази, и другие, практически все — сторонники Лиги и военные капитаны. Первым гофмейстером и фактическим главой мужской части двора королевы являлся Жак д'Ораду, сеньор де Сен-Жервази (Jacques d'Oradou, seigneur de Saint-Gervazy), сенешаль Клермона от имени Лиги[1322]. Значительная часть придворных в 1605 г. году отправилась вслед за Маргаритой в Париж, став ядром ее последнего двора.
«Королева Маргарита, которой должно было бы играть роль пульса земли Французского королевства, со всем благородством отказалась от этой роли, хотя королевство это принадлежало ей по полному праву — божественному и человеческому…, и удалилась в замок Юссон средь пустынь, скал и гор Оверни, населенных людьми, столь непохожих на жителей великого города Парижа, в котором она должна была бы теперь обладать своим троном и творить справедливость. Ее мы видели только как прекрасный светоч, как яркое солнце, озаряющее всех нас, и даже когда оно спряталось за вершины скал и гор Оверни, то также превратилось в некий чудный порт, морскую гавань, огни которой для моряков и путников были сигнальным фонарем, спасающим от крушения, а ее пристанище стало самым красивым, самым нужным и самым почетным для всех и для нее самой», — писал Брантом о Маргарите де Валуа в 1590-е гг.[1323] Известно, что дважды он посещал Юссон по ее приглашению, и, наряду со Скалигером-младшим[1324], оставил нам свидетельство об организации повседневной жизни, малого церемониала ее двора, который она поддерживала со всем тщанием, поскольку не могла поступиться своим рангом дочери Франции ни при каких обстоятельствах, оставаясь «королевой во всех своих проявлениях»[1325].
Возвращаясь к определению «княжеского двора» А.-В. Солинья, нужно особо отметить, что модель двора Маргариты не во всем вписывается в это определение. Так, еще Э. Вьенно, исследуя немногочисленные документы о формах повседневной жизнедеятельности двора в Юссоне, отметила, что он функционировал как настоящий двор Валуа. Дочь Франции, жена короля Франции, в 1590-е и начале 1600-х гг. организовала его согласно тем ренессансным образцам, на которых была сама воспитана и которые поддерживала в Нераке и других своих резиденциях. В то время, когда двор Генриха IV представлял собой военный лагерь, а Франция погрузилась в пучину Гражданских войн и безвластья, нейтральный политически, двор в Юссоне, настоящий осколок ренессансной эпохи, функционировал как полноценный институт, организованный по регламентам французского двора, повторяя в миниатюре должностную структуру и весь луврский церемониал французских королев: ординарные мессы проходили в замковой церкви, торжественные, с обязательной раздачей милостыни, — в сельской церкви Сен-Морис; публичные обеды организовывались с участием дворян на смене, а также приглашением гостей, и зачастую сопровождались учеными диспутами, поскольку частыми посетителями были писатели (братья д'Юрфе), ученые (Скалигер), поэты (Папон, Ла Пюжад), а также художники, богословы и прочие интеллектуалы[1326]. В замке был выстроен театр, где ставились пьесы на античные темы. Воспроизведение модели двора Валуа позволяло Маргарите сохранять свои претензии на высшее королевское достоинство и даже в далекой ссылке демонстрировать королевское Величество своему окружению, в глазах которого она являлась не просто владелицей маленькой сеньории и не простой поместной дворянкой, а носительницей сакрального начала, наследницей великой династии, чей звездный час должен пробить рано или поздно.
В то время как мужчины воевали, отзвук «золотого века» двора Валуа и «осень Ренессанса» придворной жизни сохранялись при дамских дворах королев Маргариты и Луизы, но именно двору Маргариты де Валуа удалось оказать влияние на французский двор XVII в. и осуществить настоящую преемственность в деле его организации и функционирования[1327]. В отличие от Луизы Лотарингской, иностранной вдовы-королевы, королева Маргарита, дочь, жена и сестра королей, будучи носительницей королевского Величества дома Франции не могла не принять приглашение Генриха IV вернуться ко двору и занять при нем почетное место. Она понимала государственную значимость своего возвращения, поскольку считала себя частью особого, королевского мира, носительницей высшего достоинства в социальной иерархии христианской Европы[1328]. Соответственно, свой двор она считала продолжением и неразрывной частью двора Валуа, а затем и Бурбонов. Последние Валуа, выделяя средства на содержание ее двора в Нераке и укомплектовав его состав на ⅔ из числа служащих французского двора, также воспринимали его как часть двора Франции, с особой миротворческой и организационно-церемониальной миссией. Однако в условиях возобновления гражданских войн это двойственное положение дома Маргариты стало одной из причин распада единого пространства наваррского двора. Попытка католического французского двора распространить свое влияние на гугенотский в своей основе, наваррский двор, запустив интеграционные механизмы в виде дамского политического посредничества, культивирования ренессансных культурных и интеллектуальных идеалов, новых церемониальных норм, в итоге потерпела неудачу. Религиозно-политическое размежевание и растущая власть и амбиции дома Бурбонов требовали более радикального разрешения гражданского конфликта, и, соответственно, диктовали наваррскому двору иную роль, исключающую компромисс и посредничество. Миротворческие идеи исчезли из политического лексикона обоих дворов к 1585 г.
С другой стороны, опыт функционирования межконфессионального двора стал востребован в 1593/1594 гг., когда Генриху IV, объединившему обе короны и оба двора, удалось обратить военно-политическое противостояние с Лигой и испанцами в свою пользу, и особенно, после 1598 г. — подписания Нантского эдикта, завершившего Религиозные войны. Подобно своим предшественникам, Генрих IV возобновил финансирование и организационно-политические связи с двором Маргариты уже в 1593 г., тем самым признав его частью двора Франции. Король ждал удобного политического повода для возвращения королевы Маргариты в Париж, воспринимая это как очередной акт упрочения своей власти и дальнейшей легитимизации новой династии, Пожалованный ей после развода (1599 г.) исключительный для французского королевского дома титул — королевы Маргариты, герцогини де Валуа, свидетельствовал о том, что Генрих IV, подобно своему предшественнику, стремился к куриальному единству, а значит, единству политического тела Франции, как ключевому условию реализации абсолютной власти. Распыленный во время войн французский двор собрался вместе только в 1605 г., и Маргарита де Валуа многое сделала для того, чтобы праздники и церемонии нового двора были организованы в традиционном духе многовековой истории французского королевского дома.