В первом печатном издании «Сатирического развода» 1660 г., опубликованном в нейтральном Кельне, есть указание, помещенное вслед за названием, что это сочинение якобы предназначено «в качестве инструкции королевским эмиссарам, уполномоченным Его Величеством по делу о расторжении его брака»[1400]. Но что на деле мы видим в тексте? Автор очень быстро и намеренно забывает, кому адресован текст «инструкции», увлекаясь и увлекая за собой читателя в свой мир сатирических обличений. Правда, сам факт появления этого указания заставляет нас думать, что наш памфлетист имеет отношение к государственной службе и умеет отделять зерна от плевел. Судя по тексту, он не являлся новичком в литературе, при этом знал канцелярский язык, а также был в курсе не только основных событий при дворе Франции, но также в Гаскони и вообще на юге Франции. Например, он в деталях пишет о миссии кардинала де Гиза в Испанию (с целью «замены» скончавшейся Елизаветы де Валуа на Маргариту), точно называя при этом год путешествия прелата — 1568–1400[1401] (кстати, в тексте практически нет других дат, за одним исключением, что указывает на автора-литератора, не историка); он также хорошо знаком с историей переговоров двора о браке Маргариты с португальским королем Себастьяном; знает про успех королевы в Гаскони во время ее первого пребывания при наваррском дворе в Нераке в 1578–1582 гг.; верно описывает детали ее отъезда из Парижа после ссоры с Генрихом III в 1583 г.; он в курсе о настоящих целях посланца королевы Маргариты, виконта де Дюраса, направленного в Испанию в 1585 г. в поисках финансовых средств для борьбы с гугенотами, и т. д.[1402].
Очевидно также, что наш аноним пребывал при дворе в 1598 г., поскольку хорошо осведомлен о миссии кардинала де Жуайеза в Рим, посланного просить папу расторгнуть брак Генриха и Маргариты[1403]. Но если возвращаться к идее об авторстве д'Обинье, тогда кажется странным, что в своей подробной «Всемирной истории» он ничего не пишет об этом сюжете, хотя и упоминает о разводе[1404]. Э. Вьенно верно отметила, что в памфлете есть явные хронологические и сюжетные лакуны, связанные с отсутствием какой-либо информации у автора или не представляющие интереса для его критики (например, успешные дипломатические и посреднические миссии королевы Наваррской во Франции, Фландрии и Гаскони-Наварре в 1576–1580 гг.)[1405]. Вместе с тем, она также показала, что наш автор практически выдумал фантастические истории об ее пребывании в крепости Юссон в 1587–1605 гг., во время ее вынужденной ссылки, даже не представляя себе местоположение замка и его внутреннее устройство, количество придворных, ее окружавших. Впрочем, д'Обинье также демонстрирует в своем главном сочинении абсолютное незнание того, чем королева занималась в Оверни.
Таким образом, мы невольно снова возвращаемся к фигуре П. Пальма-Кайе, прежде — гугеноту, состоявшему в 1580-х гг. при дворе сестры Генриха Наваррского Екатерины де Бурбон, бывшего свидетелем приключений Маргариты в Гаскони, и ненавидимого тем же д'Обинье за занятия алхимией и обращение в католичество в 1595 г.[1406]. Однако, ведя рассказ от имени Генриха IV, короля-рогоносца в неисчислимой степени, наш памфлетист по сути издевается над ним, тщательно ведя реестр фаворитов Маргариты. Мог ли это делать Пальма-Кайе? Его главная книга по истории Гражданских войн во Франции — «Les Chronologies Septénaire et Novénaire» — носит панегирический характер по отношению к королевской власти и восхваляет короля новой династии. Не случайно Генрих IV назначил его придворным космографом с хорошей пенсией[1407]. Что же могло в таком случае заставить его стать столь неблагодарным по отношению к своему покровителю? Ответа нет. К тому же, в 1607 г., в момент появления памфлета, Пальма-Кайе было 82 года. Принимая во внимание многочисленные скабрезные пассажи «Сатирического развода», вряд ли можно рассматривать серьезно в качестве автора этого сочинения кандидатуру престарелого историка, который дорожил своей репутацией и пенсией, и явно хотел спокойно дожить оставшееся ему время.
Сам автор памфлета наверняка понимал, что любой современный ему историограф громко заявит о лживой интерпретации событий и фальсификации фактов, поэтому скрыл свое имя и не афишировал свое творение. Чего только стоит утверждение о том, что девочка из королевской семьи была любовницей своих «юных братьев». Любой человек, имеющий отношение к королевскому двору, прекрасно знал строгий распорядок дня детей Франции, которые находились под постоянным контролем и надзором нянек, воспитательниц, гувернанток, фрейлин, камеристок, и которые ежечасно выполняли свои обязанности публичных персон при утреннем подъеме монарших особ, мессе, вечерне, завтраках и обедах, балах и охоте. Даже легкий флирт шестнадцатилетней Маргариты с герцогом Генрихом де Гизом весной 1570 г. показался королевской семье оскорбительным, и девушку заперли в ее апартаментах по приказу короля, о чем с сожалением писал к своей сестре и матери герцога, мадам де Немур, кардинал Лотарингский. Этот суровый прелат, которого трудно обвинить в расположении к распутным дамам, и который прекрасно знал, что происходит при дворе, в своем послании явно защищает Маргариту от нападок ее семьи, виня своего племянника — молодого герцога — в слишком настойчивом внимании к принцессе и резюмируя в итоге: «Вот что получается, когда он не прислушивается к моим советам»[1408].
Трудно себе представить, чтобы будущая королева Наваррская могла позволить себе неподобающее ее рангу поведение при дворе, находясь при этом под неустанным наблюдением своей матери и братьев-королей, Карла IX и Генриха III. В своих Мемуарах, повествуя о смерти фрейлины м-ль де Турнон во время путешествия по Фландрии в 1577 г., Маргарита особо отметила роль в ее печальной судьбе слишком строгой матери, гофмейстерины графини де Руссильон, и тем самым невольно нарисовала нам портрет Екатерины Медичи, действительно очень жесткой по отношению к своим младшим детям[1409]. Знал ли обо всем этом наш автор? Не мог не знать, ибо перед нами человек, вхожий ко двору. Значит, истина была искажена им намеренно, в пользу главной цели «Сатирического развода» — обличить нравы королевской семьи Бурбонов и ее окружения, королевского двора, которые, по его мнению, не изменились со времен Валуа. Наш автор и не стремился приводить только правдивые сведения, которые бесспорно знал, но при этом умело перемежал их со слоями вымысла, создавая ядовитую легенду с целью дискредитации нравов королевской фамилии, двора и в целом монархической власти.
Несмотря на явную близость ко двору, скорее всего, наш анонимный автор не являлся непосредственным свидетелем драматических событий 1585–1587 гг. в жизни Маргариты: во всяком случае, судя по тексту памфлета, он уже вынужден был придумывать истории про Маргариту и пользоваться различными слухами. Так, он упоминает про некое письмо Генриха III Генриху Наваррскому по поводу королевы Наваррской, написанное якобы сразу после Аженских событий осени 1585 г.: «Король, ее брат, узнав о ее бегстве [в Овернь]…. написал мне, что если бы я последовал его совету прибыть в Париж и обращался бы с женой, как она заслуживает… я не пребывал бы в печали, а он — в беспокойстве от этих тревог»[1410]. На деле этого послания наверняка не существовало. Во всяком случае, в опубликованной переписке Генриха III за этот период времени оно отсутствует: между августом 1585 г. и февралем 1586 г. король вообще не направлял писем своему зятю, поскольку сам пытался договориться с сестрой[1411]. Потом, наш автор явно из вторых рук знает детали отъезда Маргариты в замок Карла, ее ареста в замке Ибуа и переезда в крепость Юссон. Ему ничего не известно об истинных причинах получения Маргаритой свободы в феврале 1587 г., и он импровизирует перед читателями, выдерживая логику и форму своего повествования, потому что говорит о неотразимых чарах пленницы в отношении коменданта крепости маркиза де Канийака, не упоминая при этом по настоящие чары — деньги и солдат герцога де Гиза, пришедших на помощь королеве Наваррской[1412].
Однако он явно находился при дворе в 1605 г., когда Маргарита вернулась в Париж по приглашению Генриха IV, поскольку подробно описывает убийство ее приближенного Дата Сен-Жюльена и последующую казнь виновника — сеньора де Вермона (1606), равно как появление ее нового фаворита — сеньора де Бажомона (1607 г.; отсюда точная датировка памфлета)[1413]. Он также пишет с раздражением, что двор королевы в отеле Санс вынужден содержать король, равно как ее многочисленные благочестивые расходы на монастыри и приходы[1414]. По его мнению, это показная набожность должна вызывать осмеяние и осуждение у парижан, знающих дурную репутацию этой дамы. Налицо желание памфлетиста угодить определенного рода публике, оказав влияние на общественные настроения. Он явно не в курсе настоящих, политических причин возвращения Маргариты, потому что пишет, что «она сама решила вернуться», чтобы влиться в порочный мир двора, с полного позволения короля, репутация которого полностью соответствует репутации его первой жены