[39]. В частности, только благодаря этому источнику можно восстановить особенности финансирования, функционирования и персонального окружения опальной королевы.
Зарубежные работы
Европейские куриальные исследования последних лет находятся на подъеме, о чем свидетельствует появление специализированного «Общества исследований двора» в Лондоне (The Society for Court studies) и издаваемого им журнала «The Court historian» (с 1996), равно как уже упоминавшегося французского Центра научных исследований Версальского замка (2006), с его электронными ресурсами и изданиями[40]. Аналогичные центры созданы также в Мадриде, Турине и Ферраре. Все они, несмотря на местоположение, носят выраженный международный характер и ведут активный научный поиск. Вместе с тем, как отмечают французские историки двора Никола Ле Ру и Каролин цум Кольк, «Историография французского двора до сих пор представляет собой очень контрастную картину»[41]. Ниже мы постараемся сосредоточиться на характеристике работ зарубежных историков, писавших, главным образом, о дворе конца XV–XVI вв.
Как мы отмечали выше, традиция изучения французского двора складывалась вокруг его институциональной и церемониальной истории, и до 1789 г. во многом находилась в руках придворных историографов и юристов. Во время череды революций и быстрой смены социальнополитических режимов конца XVIII — первой половины XIX в. королевский двор, по словам Н.А. Хачатурян, «рассматривался как консервативный и скандальный институт, сугубо элитарный по своему составу, уступающий по своей значимости другим политическим учреждениям», прежде всего представительского начала[42]. Историки романтического, а позже и позитивистского направления, в противопоставление трудам предыдущих времен, писали об истории цивилизации во Франции, истории народа, государственных учреждениях, финансовых, административных институтах[43]. В то же время во время Реставрации и при иных монархических режимах активизировалась археографическая работа, и многих исследователей увлекла идея издания исторических источников эпохи Средневековья и Старого порядка. В число приоритетов, в том числе в силу многочисленности, попала и монархическая корреспонденция XVI столетия: таким образом, уже в XIX веке были подготовлены и изданы многотомные собрания писем и корреспонденции Маргариты Наваррской, Франциска II, уже упомянутых Екатерины Медичи и Генриха IV, отдельные сборники писем и документов Франциска I и других монархов[44].
Одной из первых книг о дворе стало произведение историка и экономиста Пьера-Луи Редере (1754–1835) «Значение системы двора при Франциске I», изданное незадолго до его кончины, в 1833 г. Он впервые использовал термин «система» применительно к куриальному институту, попытавшись представить его как совокупность взаимосвязанных и взаимозависимых элементов институционального и социального порядка. Его заслугой, таким образом, является примененный системный подход, который впервые представил двор не просто одним из учреждений монархической Франции, а важным звеном в системе публичного управления государством. Отдельные гипотезы П.-Л. Редере, казавшиеся последующим историкам умозрительными и не заслуживающими внимания, подтверждаются современными изысканиями (о чем скажем отдельно в Главе I)[45].
Впрочем, у П.-Л. Редере не оказалось последователей, в том числе потому, что его книга шла вразрез с основными приоритетами французской исторической школы. Последующие историки, XIX и первой половины XX вв., обращались к истории двора лишь в контексте биографических исследований, главным образом, монархов или видных государственных деятелей, либо упоминали его в числе прочих субъектов политической или социально-экономической активности, в частности, имея в виду время Религиозных войн XVI в.[46]. С началом господства Школы Анналов во французской историографии, в 1930-е гг., тема двора перестала считаться приоритетной и по умолчанию перешла в категорию третьестепенных исследований[47]. На волне моды на проблемные, глобальные по целеполаганию и масштабам темы социально-экономической направленности, в духе Ф. Броделя, двор и его история зачастую представлялись как серия скабрезных анекдотов[48].
Вместе с тем анналисты открыли новые методы исследования, историю социального и историю ментальностей. Именно в этом ключе выдержана работа Марка Блока «Короли-чудотворцы» (1924), посвященная исследованию сакральности королевской власти во Франции, равно как книга Люсьена Февра «Вокруг Гептамерона. Любовь священная, любовь мирская» (1944), в которой он исследовал образ мыслей королевы Наваррской и ее окружения[49]. В любом случае, их исследования были подхвачены во многих странах, превратив школу Анналов в международное историческое направление, и одновременно подготовили почву для положительного восприятия во Франции идей немецкого социолога Норберта Элиаса.
Появление в 1969 г. на немецком языке, а затем и переведенной на французский язык в 1974 г. книги «Придворное общество», знаменовало собой историографический поворот в истории двора[50]. По словам современного историка Тибо Трету, Н. Элиас осуществил настоящую «легитимизацию двора как объекта исторического исследования», став «отцом-основателем» куриальных исследований», поставив их в ряд иных актуальных и «продвинутых» тем, в рамках своей цивилизационной теории. «Придворное общество» очень скоро стало восприниматься как непререкаемый классический труд, а историческая социология начала претендовать на особое место среди исторических наук, провозгласив себя «новой историей»[51].
Благодаря Н. Элиасу, в конце XX в. утвердилась некая монопольная точка зрения на сущность двора, как минимум второй половины XVII в., эпохи Людовика XIV. Основываясь, главным образом, на «Мемуарах» герцога де Сен-Симона, немецкий исследователь настаивал, что «Общество двора», социальная элита Франции — придворные, являлись в значительной мере жертвами Etat moderne, монархической централизации и эволюции цивилизации нравов. Смысл их существования сводился к созданию придворных партий, борьбе за материальные блага, т. е., за право быть как можно ближе к главному источнику жизненных ресурсов — монарху. Соответственно, двор для Н. Элиаса — это объект политической истории, средство, позволившее королям Франции, манипулируя ресурсами, установить абсолютную монархию с вертикалью власти и управления.
Собственно, Н. Элиас впервые дал научное определение двора: «То, что мы обозначаем как «двор» эпохи Ancien régime, есть изначально не что иное, как чрезвычайно разросшийся дом и домохозяйство французских королей и членов их семейства со всеми принадлежащими к нему в узком или широком смысле людьми. Расходы на содержание двора, на все это громадное домохозяйство королей находятся в смете расходов всего Французского королевства под характерной рубрикой «Maisons royales»[52].
Исследования современного нидерландского историка-компаративиста Йеруна Дуиндама, начиная с его «Мифов власти. Норберт Элиас и европейский двор раннего Нового времени» (1995), позволили поколебать сложившиеся историографические клише, привнесенные исторической социологией, и как минимум, поставить ряд важных дискуссионных вопросов. В частности, опираясь на более широкую источниковую базу, Й. Дуиндам пришел к мысли, что французский двор с точки зрения социальных связей — это, прежде всего общество компромисса, дворянства и королевской власти, где господствующее сословие отнюдь не напоминало жертву монархии. Более того, он посчитал мифом сам французский абсолютизм, сомневаясь в том, что границы монархической власти позволяли королю принимать решения, буквально следуя формуле «Ибо такова есть наша воля». Согласно его трактовке, абсолютная монархия никогда не могла быть абсолютной ни во Франции, ни в другой европейской стране, в силу наличия и сложного расклада социальных и институциональных интересов и связей, сохранявшихся традиционных норм и установлений, взаимовлияния различных социально-политических и экономических факторов[53].
Кстати, изучая французский (Версальского периода) и современный ему венский дворы, Й. Дуиндам выявил много общих черт, характерных в целом для европейских дворов XVI–XVIII вв., показав, что французский двор не являл собой уникальное явление. Оба центра, и Версаль, и Хофбург/Шенбрунн, по его мнению, были организованы под воздействием церемониального и организационного наследия бургундского двора XIV–XV вв., и поэтому обладали схожими организационными и церемониальными чертами, подлежащими сравнительному анализу. Он доказал, что оба двора выполняли незаменимую функцию социальной интеграции многих общественных слоев в придворную жизнь, что делает для сегодняшних исследователей актуальными проблемы изучения формирования придворного штата разных уровней, степени вовлеченности столичного, провинциального дворянства, неблагородных слоев населения в процесс рекрутирования почетного окружения монарха, формирования обслуживающих служб, равно как исследование взаимодействия двора и органов публичного управления