енденцию к превращению многих куриальных постов в государственные. Должности эпохи позднего Средневековья — Нового времени были переданы на русский язык в манере, которой следовала отечественная историческая школа XIX в., - с использованием немецких названий, принятых при русском императорском дворе с XVIII в.[95]. Мы впервые поставили проблему передачи названий придворных постов в одной из наших рецензий еще в 2000 г., представив, что господствующий филологический подход с использованием галлицизмов, не всегда понятных русскому читателю (Гран-Мэтр де Франс = Главный распорядитель французского двора; мэтр д'Отель = гофмейстер, и т. д.), может исказить реальный функциональный смысл должностей[96]. Последние, подчеркнем, могут быть вполне адекватно переданы устоявшимися (окончательно в пушкинское время) и довольно удобными, поскольку точно отражают функциональную суть, эквивалентами официальных наименований придворных чинов, на немецкий лад.
Институциональной истории двора посвящена также и обширная монография С.К. Цатуровой, «Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков» (2012), представляющая книжный вариант ее докторской диссертации и являющаяся продолжением ее иного сочинения — «Офицеры власти. Парижский парламент в первой трети XV века» (2002). Главным вкладом С.К. Цатуровой в куриальные исследования стала демонстрация непосредственной институциональной и социальной связи, на протяжении нескольких веков, всех учреждений, вышедших из Curia regis Капетингов. Парижский парламент, главная судебная инстанция французской монархии, продолжал считать себя частью большого двора, который прежде всего воспринимался как пространство королевского правосудия — ключевой функции государя, и являлся местом проведения одной из главных государственных и одновременно куриальных церемоний монархии — «Ложи правосудия», являясь посредником между общегосударственными и куриальными полномочиями короны. Соответственно, совмещение придворных и парламентских должностей, наряду с процедурами утверждения Парижским парламентом главных сановников Франции и участия представителей обоих институтов в совместных церемониях, продолжавшиеся также в раннее Новое время, во многом сделали двор и парламент гомогенными сообществами, сформировав в итоге единое поле государственной/государевой службы к концу Старого порядка[97].
Различным аспектам институциональной и политической истории бургундского двора эпохи герцогов из рода Валуа посвящена целая плеяда работ Е.И. Носовой, Р.М. Асейнова и А.А. Майзлиш, образовавших настоящее «бургундское» направление в отечественной медиевистике[98]. В 2011 г. в Санкт-Петербургском университете была защищена диссертация Е.И. Носовой, «Бургундский двор XV в.: организация, структура, социальный состав», продолжившая, таким образом, традицию исследований монаршего двора на кафедре истории Средних веков, представленной работами С.Е. Федорова и А.Ю. Прокопьева, а также их учеников[99].
Определенным особняком стоит появившаяся недавно книга С.А. Польской, из Ставропольского гос. университета, «Христианнейший король: образы власти в репрезентативных стратегиях французской монархии (IX–XV вв.)» (2017), где исследуются образы и символы власти, равно как развитие сакральной природы королевской власти на протяжении довольно масштабного периода времени. Автором были подробно изучены документы о коронационных порядках (ordines) франкских и французских королей, вплоть до XVI в., на основе чего был дан обзор церемоний королевского посвящения и коронации; отдельно был затронут вопрос связанной с ними церемонии торжественных въездов. Эта работа знакомит отечественного читателя со складывающимся куриальным и государственным церемониалом, его составными ритуалами и процедурами, показывая тесную связь светского и церковного двора/начала монархической Франции рассматриваемого периода; вместе с тем не до конца понятна актуальность заявленной проблематики, хорошо исследованной в работах отечественных и зарубежных авторов[100].
Исследование представительниц Тюменского университета, Г.И. Баязитовой и Д.С Митюревой, посвященное изучению политических представлений известного правоведа Жана Бодена (ок. 1529–1596), хотя и не затрагивает проблематику королевского двора напрямую, но рассматривает одну важную составляющую общественно-политических настроений, разделяемых монархами Франции — неоплатонический взгляд на сущность государственной конструкции, «хорошо устроенной республики», где двор занимает одно из важных мест. Авторы подчеркивают, что ключевое понятие, которое вводит Ж. Боден, «гармоническая справедливость», является конечной целью любого государственного образования, и доказывают, что королевская политика времен Религиозных войн была построена на воплощении «идеи гармонии и упорядоченности как выхода из сложной политической ситуации», во многом соглашаясь с гипотезой Дени Крузе о стремлении королевы-матери Екатерины Медичи построить модель неоплатонической монархии[101]. В нашей диссертации мы также постараемся представить аргументы, подтверждающие эту точку зрения.
Наконец, нужно отметить важный вклад в куриальные исследования работ коллег из Института всеобщей истории РАН, в частности, связанных с журналом «Французский ежегодник». Начиная с возобновления его выпусков в 2000 г., на его страницах регулярно появлялись статьи по истории двора или смежных с ним проблемных вопросов. Так статья П.Ю. Уварова, «Социальная история французского дворянства на перекрестке герменевтики и эмпиризма» (2001) призвала к научной кооперации медиевистов и новистов[102], что нашло воплощение в специальном, международном по составу участников, выпуске «Французского ежегодника» 2014 г., под редакцией А. В. Чудинова и Ю.П. Крыловой, полностью посвященном истории двора[103]. Названный «Жизнь двора во Франции от Карла Великого до Людовика XIV», выпуск собрал работы различной тематики: историографической, социально-политической, культурной и церемониальной. О сегодняшней значимости и актуальности истории двора в отечественной историографии свидетельствуют также коллективная монография, посвященная вопросам фавора и фаворитизма, их политической и социальной роли в разных странах и эпохах: «Кому благоволит Фортуна? Счастливцы и неудачники при дворе в Средние века и Новое время», под редакцией Ю.П. Крыловой, а также специальный выпуск приложения к журналу «Средние века», посвященный культурным практикам XVI–XVII вв., в которые также был вовлечен двор: «Французское общество в эпоху перелома: от Франциска I до Людовика XIV», под редакцией Е.Е. Бергер и П.Ю. Уварова[104].
Многочисленные работы П.Ю. Уварова, посвященные процессам усложнения социальной стратификации во Франции XVI века и взаимоотношениям властно-судебных структур страны с представителями различных сословий и социальных групп, вообще позволяют сделать вывод, что общество двора, повторяя иерархическую структуру остального французского общества, было выстроено аналогичным образом, но вместе с тем плотно вплетено во множество межсословных отношений, и поэтому никогда не было замкнутым миром. В том числе по этой причине французское общество было хорошо осведомлено обо всем, что происходит при дворе, и эта осведомленность возрастала от правления к правлению, пока не вылилась в протестные и революционные порывы[105].
Недавняя монография Д.Ю. Бовыкина, «Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794–1799 г.», демонстрирующая процесс десакрализации французской королевской семьи и постепенной утраты политического тела после Французской революции, невольно наводит на сравнительные параллели с ситуацией в 1588–1594 гг., период «бездомных» королей, пытавшихся сберечь остатки королевского Величества и не вернуться к положению первых среди равных[106].
Подводя итог, мы можем отметить, что отечественная историография внесла важный вклад в изучение различных аспектов истории королевского двора Франции, во многом сформировав непредвзятый и сторонний, в какой-то мере независимый взгляд на становление одного из ключевых институтов абсолютной власти, акцентировав свое внимание на институциональные, социально-политические и культурные аспекты его функционирования. Не поддерживая идеи о выделении Ренессансной эпохи в истории Франции как самостоятельного периода, мы отстаиваем тезис о Ренессансном дворе как высшей форме позднесредневекового двора, существовавшего в раннее Новое время и находящегося в процессе сложной трансформации и перелома, на пути ко двору Нового времени.
Французский королевский двор XVI в. обеспечен достаточным числом репрезентативных исторических источников, требующих разных методологических подходов. Принцип историзма, имманентный любому квалифицированному исследованию, в соответствии с которым исторические явления рассматриваются в развитии, формирующиеся под воздействием условий и факторов внешней и внутренней среды, позволил рассмотреть двор в динамике связей между всеми модальностями времени — прошедшим, настоящим и будущим. Это позволяет изучать историю королевского двора, перефразируя М.А. Барга, как важное культурное и цивилизационное прошлое, часть общественного самосознания французов[107]