— А два джипа купить сможем?
— Зачем тебе два?
— Для понтов, Копыто, для понтов. Прикинь, подкатываем на двух джипах…
— Ага! Типа, в одном одна половина Иголки, а в другом — другая, — не удержался Контейнер.
Шустрый боец засопел, покосился на грубияна, но промолчал: рослый Контейнер мог запросто реализовать свою мысль насчет половинок.
— Смотри, Копыто, какой-то лох ключи в машине оставил!
Не дожидаясь реакции сородичей, Иголка распахнул дверцу черного «Мазератти» и завладел связкой.
— Во, идиот, да?
— Типа, надеешься, что хозяин тебе чаевых отсыплет? — заржал Контейнер.
— При чем здесь хозяин? — прищурился Иголка. — Тачка хорошая, ключи у нас…
— И думать забудь, — отрезал Копыто, отбирая у бойца связку. — У нас, в натуре, серьезное дело.
— Вот и я о том же! Уедем отсюда на новой тачке.
— Ну, ты кретин! — Уйбуй внимательно оглядел блестящий автомобиль, на мгновение задержал взгляд на тонированном лобовом стекле, наморщил лоб, словно припоминая чего-то, не припомнил и закончил осмотр. — Дорогая игрушка.
— А я что говорю! Давай ключи, я мигом ее…
Машина тихо пикнула: автоматически сработала охранная сигнализация.
— Вот и хорошо. — Копыто опустил связку в карман. — Сейчас мы все равно заняты, мля. А будем уезжать… — Дикарь потрогал пальцем крыло «Мазератти», автомобиль, судя по всему, запал в уйбуйскую душу. — Будем уезжать — посмотрим.
И повернулся к подошедшим челам:
— Чего?
Их было трое. Тоже охранники, но не в униформе: строгие костюмы, рубашки, галстуки, гарнитуры на ушах и едва заметные пистолетные выпуклости под пиджаками. Глаза холодные.
— Господин Копытов?
— Да.
— Мы вас проводим.
— Пошли, — согласился уйбуй. — Я уже задолбался тута ошиваться.
— Надеюсь, вы помните, что можете взять с собой только одного сопровождающего? — невозмутимо продолжил старший из охранников.
— А остальные?
— Им придется покинуть бизнес-центр.
Иголка, по обыкновению, попытался высказать свое мнение, но Копыто отвесил бойцу подзатыльник и ткнул пальцем в Контейнера:
— Он пойдет.
Здоровяк вытащил из машины чемодан с деньгами.
— Оружие…
— Помню, помню…
Уйбуй добавил пару ругательств, но пистолет на сиденье бросил, послушно поднял руки, позволяя себя обыскать, после чего направился к лифту.
Московская обитель.
Москва, Царицынский парк,
5 ноября, пятница, 11.57
— Как ваши дела, Захар? Врачи говорят, к вечеру вы полностью поправитесь.
Справедливости ради следует отметить, что особой заслуги эрлийцев в столь быстром выздоровлении не было: организм масана крепок, раны, нанесенные ему Робене, не являлись фатальными, так что епископ встал бы на ноги и без чудодейственных снадобий. Правда, только к утру.
— Чтобы окончательно поправиться, мне нужны отнюдь не бальзамы, — проворчал Треми.
— Я знаю. — Сантьяга расположился в кресле напротив кровати. Улыбнулся. — Я позаботился о том, чтобы у вас появилась возможность восстановить силы.
Верным друзьям ни в чем отказа не будет. К навам относились по-разному, но никто не спорил с тем, что темные никогда не забывали о нуждах своих друзей.
— Мне нужна пища, — холодно произнес епископ.
— Именно о ней я и говорил, — кивнул комиссар. — Доставят ближе к вечеру, после того как эрлийцы закончат со своим лечением.
— Хорошо.
Захар поерзал на кровати, устраиваясь поудобнее, и замер так, чтобы не встречаться взглядом с Сантьягой. Треми знал, почему нав примчался в госпиталь, и ждал предстоящего разговора без особой радости.
— Комиссар, мне показалось или вы действительно приехали в гараж на моей машине?
— Черный «Мазератти»?
— Именно.
Сантьяга на мгновение задумался.
— Я оставил ее в гараже. Простите великодушно: совершенно выпало из памяти. Но я немедленно распоряжусь, чтобы ее доставили в ваш офис.
— Не нужно, — буркнул Треми. — Я поеду в гараж. Хочу побывать там…
Ему не было стыдно за свою сентиментальность. Да, Гаврила погиб. Молодой, неопытный, глупый. Захар знал, что память о «кривом» юнце сотрется через пару дней, что образ Гаврилы не останется с ним на всю жизнь — епископ похоронил не одного такого вот Гаврилу. Но парень имел право на проявление уважения. Этот долг Треми обязан был отдать.
— Раз уж мы заговорили о вчерашнем бое, — мягко начал комиссар, — мне показалось, что в последнем ударе не было необходимости. Противник был парализован.
— Я не сдержался, — после паузы ответил Захар. — Был слишком взвинчен: ранение, смерть Гаврилы…
— В такие минуты трудно остановиться, — согласился Сантьяга.
— Рад, что вы меня поняли.
— Да… взаимопонимание — это замечательно.
На некоторое время в палате установилась тишина. Комиссар молча поигрывал брелоком, изображающим грызущую орехи белку, Треми угрюмо смотрел в окно. День выдался пасмурным, тяжелые тучи придавили небо к земле, серый свет не красил мир, а тонированные стекла окна делали картину еще более безрадостной. Почти такой же мрачной, как и разговор с Сантьягой.
— Я далек от мысли выражать вам свое недоверие, Захар, — негромко произнес нав, — но я чувствую, что в семье Масан идут не очень хорошие процессы. Кажется, лидеры теряют позиции.
— Мне не приходилось сталкиваться со случаями неповиновения, — отрезал епископ. — Все масаны соблюдают Догмы. Что еще от нас требуется?
Жить нормальной жизнью и не задумываться над тем, что приходится убивать братьев. Не думать, что являешься представителем расы, которая, подобно челам и Красным Шапкам, охотно занимается самоистреблением. Но разве можно забыть о Расколе и тянущейся с тех пор гражданской войне?
— Захар, — по-прежнему тихо продолжил Сантьяга, — я всегда считал вас своим личным другом. Доверял и полагался на вас. Могу ли я и впредь думать так же?
— Да, — поколебавшись, ответил Треми.
— Искренность является залогом дружбы.
Епископ прекрасно понимал, что нав не уйдет, пока не получит ответы на интересующие его вопросы. Что он будет улыбаться, перепрыгивать с темы на тему, но все равно возвращаться к тому, о чем хочет знать. И рано или поздно придется дать ответ. Так чего тянуть?
— Мы устали убивать друг друга.
— Я не заметил подобных чувств у представителей Саббат, — нисколько не удивившись такой постановке вопроса, произнес Сантьяга.
И Захар понял, что комиссар видит складывающуюся ситуацию не хуже, чем он сам.
— Мятежники не задумываются над такими вещами, — пожал плечами епископ. — У них слишком бурная жизнь.
— И нет ограничений, — закончил мысль нав.
— Вы правы — нет ограничений. Они смотрят на ситуацию под другим углом: мы для них те, кто хочет надеть на членов семьи оковы, отнять свободу. Они убивают нас инстинктивно.
— А вы их — обдуманно. Потому что не просто воюете с Саббат, а защищаете будущее семьи — пропагандируемая ими перманентная вражда с челами может привести только к поражению.
— Но это выбор, а не навязанные законы.
— Да, это выбор, — снова согласился Сантьяга.
Он, и только он допустил ошибку. Именно он, комиссар Темного Двора, в какой-то момент не понял, что старые пропагандистские лозунги перестали действовать, что пришли новые масаны, и нужно обновлять репертуар, нести те же идеи, но выражать их другими словами, понятными и близкими новому поколению. Именно он, понадеявшись на опыт и верность верхушки семьи, недооценил последствия гибели Лазаря Гангрела. Хотя… Тысячу раз прав Треми — мятежники ведут войну инстинктивно, лозунги, вбиваемые им в головы вождями Саббат, великолепны только для войны, дай рядовым мятежникам возможность почувствовать вкус мира, и они тоже задумаются о том, ради чего убивают братьев. Наметившийся у масанов кризис стал результатом столкновения идеологий и образа жизни, а смерть епископа Гангрела лишь ускорила его. И чтобы побороть кризис, мало вылепить нового Лазаря, требуются более глобальные действия.
— Вы хотели искренности? Пожалуйста: я убил Робене обдуманно. Он ничего не знал и не мог ничего рассказать. Но мы бы вытаскивали из него это незнание долго и жестоко. Этого я допустить не мог.
Робене пил чужую кровь, воровал чужую силу, жил этим. Он был проклят, как был проклят и Захар. Многовековая война сделала их врагами, но масаны оставались близки друг другу, оставались братьями.
Вампиры Камарилла, подпитываемые менее агрессивными, чем Саббат, лозунгами, острее чувствовали боль гражданской войны. Сейчас они ограничиваются глухим ворчанием, через некоторое время появятся перебежчики, а затем… Новый виток конфликта? Удержать масанов от войны с челами можно двумя способами. До сих пор Сантьяга стравливал их друг с другом. Но если такие верные псы, как Треми, начинают сомневаться, то, судя по всему, идея себя исчерпала.
— Я не стану вас обвинять, Захар, — задумчиво сказал комиссар. — Хотя бы по той причине, что сам поступил бы так же, окажись на вашем месте.
Епископ оторопело посмотрел на Сантьягу.
— Но…
— Я не закончил, — поднял указательный палец комиссар. — Темный Двор поддержал Камарилла тогда, во время Раскола, и поддерживает до сих пор, но это не значит, что нам нравится непрекращающаяся война. Это не значит, что мы не поддержим Камарилла, реши они начать с Саббат переговоры. Мы не меньше вас хотим объединить семью.
— Но с кем вести переговоры? — Увлеченный словами Сантьяги, Захар приподнялся в постели и, размышляя, запустил пятерню в волосы. — Саббат — это мелкие кланы и группировки, разбросанные по всему миру. Возьмем барона Александра. Теоретически он является единоличным правителем всех Бруджа, но североамериканская ветка его собственного клана ему не подчиняется. А южноамериканская вообще снюхалась с Носферату, которых Александр терпеть не может. Он потому и называет себя бароном, что титул кардинала потерял всякий смысл. В других семьях ситуация еще хуже… У Малкавиан действуют семь кардиналов. Семь! Причем двое из них в Нью-Йорке. Бред!