ак просканировал гараж. — Черный «Мазератти», стекла тонированы умельцами Тайного Города, артефактов внутри нет. Красные Шапки, трое, работающий артефакт морока, пока не активизированный артефакт…
— Что дикари?
— Затаились.
— Прими решение по обстоятельствам. Но если все тихо — оставь их.
Жан-Жак понял мысль барона. Красные Шапки не входили в число самых умных семей Тайного Города. Ну, оказались три урода не в том месте не в то время, вряд ли они поняли, что столкнулись с масаном из Саббат, а посему логичнее всего не обращать на них внимания. Боевое столкновение вещь непредсказуемая, у дикарей могла оказаться с собой «дверь»[12] — удерут, сообщат. Жан-Жак с сожалением вздохнул и усилием воли вернул иглы в спокойное состояние.
«А как бы повели себя в данной ситуации масаны из Тайного Города? Не заметить дикарей невозможно, значит, надо как-то реагировать…»
Еще пара шагов, «Мазератти» остался позади.
— Эй, придурки!
— Мы будем защищаться!
— Здесь вам делать нечего. Ясно?
— Ясно.
— Вот и проваливайте!
Масан перекинулся парой фраз с челами-охранниками и покинул гараж по лестнице, находящейся неподалеку от въезда. С Красными Шапками он больше не разговаривал, не проверял, исполняют ли они приказ, даже голову лишний раз не повернул — велел и ушел, не сомневаясь в результате. Впрочем, правильно.
— Сваливать надо, — вздохнул Маркер.
— То-то мне эта тачка сразу не понравилась, — припомнил Отвертка. — Тонирована она как-то неправильно…
— Копыто, сучонок, специально нас подставил, — прорычал Булыжник. — Смерти моей хочет, гнида!
— Ему-то зачем?
— Откуда я знаю? Прижму, гаденыша, сам все расскажет.
— Прижмешь его, как же…
— У Копыто полно приятелей-кровососов, — сообщил Маркер, глубокомысленно изучая извлеченный из носа палец. — Кто-то из них проголодался и попросил Шибзича нас подставить.
— Масаны, когда голодные, — чистые психи, — согласился Булыжник.
— Мы, типа, угоняем тачку, а ейный сторож безнаказанно нас выкуривает.
— Высушивает.
— Неважно. Кровь нашу сосет, падла.
— Тогда почему не высосал? — осведомился Отвертка.
— Маркер, ты — тренер, — похвалил подчиненного уйбуй. — Ты этого мерзавца Копыто на раз-два вычислил. Хвалю!
Маркер зарделся.
— А морду этого масана кто-нибудь запомнил?
Булыжник с отвращением посмотрел на надоедливого бойца.
— Брал бы с Маркера пример, дубина! Он все и так видит, словно ведьма какая-нибудь. А ты, ошибка Спящего, даже физиономию масана не запомнил…
— Сваливать надо! — Маркеру были приятны речи уйбуя, но оставаться в гараже боец опасался.
— Поехали! — Булыжник воинственно опустил ладонь на рукоять ятагана. — Найдем Копыто и отрежем ему…
Глава 7
Неподалеку от Москвы, 1812 год
На мгновение рука замерла над колодой. Всего на мгновение. Не потому, что он сомневался в успехе, — нет. Жест, несущий в себе признак нерешительности, в действительности был вызван совсем иными чувствами: игрок переживал момент торжества. Он не сомневался, что откроет нужную карту, и остановился лишь для того, чтобы сейчас, наедине с самим собой, насладиться триумфом. Пышные церемонии и льстивые речи придворных — потом, он давно привык к сопровождающей победы мишуре, принимал почести с приличествующей важностью, надувался спесью, вел себя холодно и величественно, как подобает гению… а радовался — по-настоящему радовался! — именно сейчас, услышав от себя: «Я победил!»
«Я поднялся еще выше. Я заставил врагов рыдать, а соратников восхищаться. Я просиживал ночи над картами и планами, я заключал союзы и засылал шпионов, я заслужил уважение талантливых военачальников и любовь простых солдат — и те, и другие готовы умереть за меня. Я работал как каторжный, и я добился поставленной цели. Очередной цели. Это — моя победа. Мой труд. Моя кровь, моя воля, мое упорство и моя вера!»
И даже Судьба, приготовившая для него смешную перспективу мелкой службы в захолустном гарнизоне, отступила перед таким напором.
Наполеон I Бонапарт небрежно перевернул верхнюю карту. Как и следовало ожидать, она была той самой. Нужной. Необходимой. Последней картой красной масти в Колоде Судьбы. Несколько мгновений император с улыбкой смотрел на десятку червей, а затем бросил ее на столик. «Королевский Крест» собран.
«Я победил!»
И почти сразу же из-за двери донеслось покашливание адъютанта:
— Мой император!
— Входите, Огильви.
Бонапарт отошел от столика и с улыбкой посмотрел на вошедшего офицера — молодого, стройного, красивого. Даже в походных условиях Огюст Огильви ухитрялся сохранять парижский блеск, лаская взор повелителя чистотой кожи, ухоженными ногтями и запахом ароматного парфюма. Юноша стал близок недавно, уже во время кампании, и буквально угадывал желания повелителя.
— Мой император, прибыли гонцы от командующего авангардом…
— Что говорят?
— Они умоляют предоставить возможность самим донести до вас…
— Понятно. — Принесенная гонцами весть не стала для Наполеона сюрпризом — он ждал ее. Но следовало продемонстрировать радость. — Пойдемте, Огильви, послушаем.
Сопровождаемый молодым офицером, Бонапарт вышел на крыльцо — гвардейцы у двери дружно взяли на караул — и едва не оглох от радостных воплей:
— Они ушли!
— Русские ушли!
— Русская армия бежала!
— Москва ваша, император!
Уже в самом начале кампании Наполеон понял, почему колдун так опасался вторжения в Россию, почему заставлял готовиться с такой тщательностью, почему потребовал собрать под своими знаменами всех — всех! — кто хотел сражаться.
«Важен каждый лишний солдат! Каждая лишняя сабля! Каждый штык!»
Итальянцы и испанцы, пруссаки и поляки, саксонцы, вестфальцы, португальцы, баварцы, хорваты — не только французы шли убивать русского медведя. Дворяне и простолюдины, вчерашние студенты и детишки мелких лавочников, профессиональные убийцы и грабители, насильники и воры, грязная пена человечества, поднятая революцией и последовавшими войнами. Вербовщики не мучили рекрутов особыми расспросами: готов воевать с русскими? Бери ружье и вперед. Императору нужны солдаты.
Но колдуну и этого было мало: еще! Еще людей! Еще!!
Бонапарт, в свою очередь, соглашался с увеличением армии, будучи поражен гигантскими просторами России — только до древней столицы варваров армии предстояло идти несколько месяцев. Наполеон понимал, что для захвата и удержания завоеванных территорий потребуются войска. И, лишь перейдя границу восточной империи, корсиканец сообразил, что колдун советовал собрать огромную армию по другим причинам: с таким ожесточенным сопротивлением Бонапарту еще не приходилось сталкиваться. Итальянцы и испанцы, пруссаки и поляки, саксонцы, вестфальцы, португальцы, баварцы, хорваты — все склонили головы перед величием императора французов и раболепно принесли ему унизительные клятвы верности.
Русские становиться на колени отказались.
И воевать Наполеону приходилось не только с регулярной армией, но со всем народом, с каждым русским лично, ибо, в отличие от просвещенных европейцев, славяне не собирались терпеть на своей земле присутствие чужой армии. Дворяне жгли поместья, купцы — лавки и товары, разрушали все, что можно разрушить, уничтожали, что можно уничтожить, и уходили. Сначала такое поведение покоряемого народа развлекало, поддерживало общепринятое убеждение, что воевать, по сути, приходится с тупыми варварами, почти с животными. Время шло, войска продвигались вперед, а ничего не менялось, несмотря на неудачно складывающуюся кампанию, сдаваться русские не собирались. И постепенно улыбочки на лицах штабных красавчиков превращались в гримасы: они поняли, что «варвары» слишком свободны и независимы, чтобы терпеть над собой власть плюгавого корсиканца. И появился страх. И чем дальше забиралась на восток великая армия, тем страшнее становилось, тем меньше верилось в победу.
С императором подобными мыслями не делились, но Наполеон о них знал. И понимал, что первый же крупный успех воодушевит войска. И добился этого успеха: взял Москву.
А о том, что будет трудно, он знал задолго до вторжения.
«Европа — для разминки, уж больно проста сия добыча. Немножко славы, немножко разговоров в свете… Завоевать Европу все равно что стать героем модных салонов — шум вроде есть, но что толку? Кто помнит о Филиппе Македонском, покорившем Грецию? Зато Александр, бросивший вызов миру, остался в веках!»
«Александр пошел на великого восточного соседа… — Глаза Бонапарта вспыхнули: — И я — тоже! Россия! Последняя преграда на пути к…»
«Пока рано говорить о чем-то большем, — охладил его пыл колдун. — Главное сейчас — Москва. Это будет сражение, достойное твоего величия!»
Колдун предупреждал, учил, советовал. Помогал. Многие годы он стоял рядом. Старел, но глаза оставались молодыми, а голос — твердым. Колдун подарил будущему императору Колоду Судьбы. Могущественный артефакт, с помощью которого…
«Не забывай о том, что Колода не примет за тебя решение. Не проверит посты, не проведет переговоры с союзниками, не обманет врага. Трудись! Работай! Только в этом случае карты выдадут благоприятный расклад — им некуда будет деваться. Живи настоящей жизнью!»
Наполеон понял, о чем говорил колдун. Согласился. Сам разрабатывал планы кампаний, готовил войска, ломал голову на переговорах, учитывал нюансы, хитрил, искал друзей и уничтожал врагов. Он делал для победы все и потому никогда не боялся открывать следующую карту — она всегда оказывалась нужной.
Судьба благоволит к умным и трудолюбивым.
Более того, когда император не был уверен в необходимости похода, он не открывал «Королевский Крест», не рисковал. И предчувствия его не обманывали: неудачей закончилось вторжение в Египет, проиграны морские сражения англичанам. Но эти поражения не стали судьбоносными — Франция оставалась величайшей мировой державой. Русская война также вызывала у Бонапарта опасения: огромные пространства, варварский народ… Единственная преграда на пути к мировому господству. Свалить медведя за одну кампанию не представлялось возможным, посему Наполеон, по совету колдуна, принял решение действовать постепенно. И первый «Королевский Крест» был открыт на взятие Москвы.