впервые заметил, как он хрупок. Казалось, вся его сила ушла в отеки, вызванные золотухой.
Тут я с облегчением заметил господина Уорли: преподобный выехал нам навстречу, чтобы проводить нас до деревни. Леди Квинси поприветствовала его, а затем сразу спросила, появлялись ли в Хитчем-Сент-Мартин за прошедшие день-два незнакомые люди.
– Нет, мадам, – ответил Уорли. – Не тревожьтесь. Если здесь кого-то заметят, меня сразу поставят в известность. Врасплох нас не застанут.
Мы поскакали дальше. Уорли ехал бок о бок с леди Квинси. Сейчас в нем труднее было распознать ученого мужа и особу духовного звания: на первый план вышел землевладелец, гордящийся своими угодьями – не только земляными, но и водными – и полный планов, которые он воплотит в жизнь, как только станет полноправным хозяином поместья.
– Здесь, мадам, я проложу водосток. Он будет идти отсюда… – разрумянившийся и брызжущий энтузиазмом, Уорли указал в нужном направлении хлыстом, – досюда. Таким образом мы осушим еще пятьдесят-шестьдесят акров. Когда земля высохнет, таких плодородных почв не сыщется во всей Англии.
На одном участке дорога шла вдоль берега мелкого пруда, над которым тучами кружила мошкара. Насекомые сразу же набросились на нас, особенно их привлекала белая кожа леди Квинси, и ее светлость осыпала комаров совершенно неженственными ругательствами.
От пруда к деревне вела дамба. Показалась башня, такая же приземистая, как и обитатели этих варварских, пропитанных сыростью земель. Деревенские жители наблюдали за нами из открытых дверей низких коттеджей с камышовыми крышами. Некоторые из них показывали пальцами на Стивена.
– Африканцев в наших краях еще не бывало, – сказал Уорли леди Квинси. – Большинство наших селян – коренные жители этих мест, и они сами, и их предки родились здесь. Некоторые даже до Стрэтема ни разу не доезжали, не говоря уж об Или и Кембридже.
Мы подъехали к церкви, располагавшейся на холмике, на склоне которого виднелись могилы. Напротив стоял довольно-таки большой дом, почти целиком выстроенный из кирпича. Сбоку в стене были проделаны ворота, и через них мы въехали во двор конюшни. Дальше земля шла под уклон. Там располагались хозяйственные постройки.
– Со времен моего деда почти ничего не изменилось, – произнес Уорли, обращаясь к леди Квинси. – Когда поместье будет моим, я снесу дом и выстрою новый на возвышенности за церковью, подальше от зловония навозной кучи. Господин Хэксби согласился начертить план особняка для настоящего джентльмена. Поместье будет одновременно и элегантным, и современным. Вы слышали о господине Хэксби, мадам? Он один из архитекторов, работающих над проектом нашей новой часовни в Иерусалиме.
Леди Квинси ответила неопределенным кивком. Уорли спешился и помог спуститься на землю даме. Я подозвал форейтора и передал ему Стивена с рук на руки.
Тут я почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернувшись к дому, я заметил в дверях старуху во вдовьем трауре. На нас она смотрела с неудовольствием. Одной рукой хозяйка опиралась на плечо маленькой девочки.
С грациозностью лебедя леди Квинси присела перед вдовой в реверансе.
– Госпожа Уорли. К вашим услугам, мадам.
Вдруг Стивен тихонько ахнул. Я опустил взгляд. Мальчик смотрел на девочку, а та – на него. По всей вероятности, они ровесники – обоим лет восемь-девять, не больше. Черты лица девочки показались мне смутно знакомыми, однако я никак не мог сообразить, кого она мне напоминает.
Дети, словно они отражения друг друга, одновременно вскинули руки и коснулись своих опухших шей.
Поместье в Хитчем-Сент-Мартин оказалось сырым и некомфортным. Хозяева трапезничали в выложенном каменными плитами зале с открытыми стропилами под потолком. Тут сильно пахло плесенью. Окна были малы, камин – огромен, но огонь в нем не горел, а из-за потрепанных гобеленов на стенах доносились шорох и возня крыс.
На обед нам подали рыбное рагу из вездесущих в этой местности угрей. Запить еду было нечем, кроме слабого пива. Пока мы впятером обедали, жизнь в доме била ключом: у нас над головами из невидимых нам комнат доносились шаги, кто-то разговаривал на повышенных тонах, мебель двигали и переставляли. Прибытие господина Уорли с двумя гостями и тремя слугами вызвало в доме большой переполох.
За столом прислуживала одна-единственная служанка, девочка чуть постарше Фрэнсис. Последняя сидела подле хозяйки, не отрывая взгляда от тарелки. Присутствие Фрэнсис не позволяло завести разговор о том, что госпожа Уорли, по всей вероятности, желала обсудить. По другую руку от нее сидел сам Уорли.
Сразу становилось ясно, что Фрэнсис не была хорошенькой девочкой даже до того, как ее черты обезобразил королевский порок: чересчур пухлая и неуклюжая, с непримечательными чертами желтоватого, усеянного прыщами лица и маленькими внимательными глазками. Больше я о ней ничего сказать не мог – когда госпожа Уорли велела воспитаннице нас поприветствовать, та присела в неловком реверансе, однако с момента нашего приезда девочка не произнесла ни единого слова. Я никак не мог избавиться от странного ощущения, будто я уже видел ее раньше.
Наше застолье никак нельзя было назвать оживленным. Единственным, кто много разговаривал, был господин Уорли. Пожилая леди слушала его рассказ о несчастном случае, произошедшем с доктором Бёрбро, однако ни малейшего интереса не проявляла. У госпожи Уорли выпали почти все зубы, и в результате она не столько ела рагу, сколько засасывала его, сопровождая этими звуками повествование внука.
Затем Уорли пустился в нескончаемые рассуждения о колледже Иерусалим и о поместье Уорли в Хитчем-Сент-Мартин. Только к концу обеда я задался вопросом, что заставило его трещать без умолку – необходимость заполнить паузы или волнение. Возможно, спасение Бёрбро от верной гибели и наше присутствие в родовом гнезде выбило Уорли из колеи сильнее, чем мне казалось.
Леди Квинси была необычайно молчалива. Я заметил, как она то и дело поглядывала на Фрэнсис, а потом резко отворачивалась, будто ее отталкивала какая-то незримая сила. Во всяком случае, теперь мне стал понятен интерес ее светлости к золотухе, а также причина нашей встречи в Банкетном доме, когда король исцелял страждущих, и появление в доме леди Квинси мальчика-африканца. Меня больно задело, что она не открылась мне раньше, хотя бы накануне вечером, вместо этого дождавшись, когда я увижу Фрэнсис и все пойму сам. Я подозревал, что у этой женщины до такой степени вошло в привычку хранить секреты, что скрытность стала ее второй натурой.
Когда возникла пауза, я спросил, есть ли другие дороги, ведущие в деревню, или к ней можно подъехать только по дамбе.
– Это единственный путь, – ответил Уорли. – Бывает, из-за проливных дождей дамба уходит под воду, и Хитчем-Сент-Мартин превращается в остров. В такие дни мы совершенно отрезаны от большой земли.
– Ты преувеличиваешь, Ричард, – возразила его бабушка. – У нас ведь есть плоскодонки. Без них на Фенских болотах не обойтись. Я не разделяю глупую одержимость дренажными системами. Из-за нее в округе появились голландцы, эти иноземцы-безбожники. Кроме того, Господь не случайно создал Фенские болота такими, какие они есть. Или ты будешь спорить с замыслом самого Творца?
Уорли улыбнулся и коротко кивнул, хотя по его взгляду я понял: он недоволен, что бабушка ему противоречит. Преподобный бросил на меня быстрый взгляд.
– Чужакам редко удается застать нас врасплох.
Затем Уорли вполголоса сказал несколько слов своей бабушке. Та кивнула и велела служанке убрать со стола, а затем уйти, чтобы не мешать нам беседовать.
– Ты тоже иди, Фрэнсис. Учи сегодняшнюю коллекту[8]. После вечерней молитвы я тебя проверю.
– Разрешите ей поиграть с моим арапчонком, – вдруг после длительного молчания предложила леди Квинси. – Общение с ровесником ее развлечет… – Леди Квинси повернулась к Фрэнсис и обратилась к девочке напрямую: – Если он тебе понравится, моя дорогая, можешь оставить его себе. Пусть это будет подарок от меня. Ведь мальчик – раб, и я могу отдать его кому пожелаю.
Девочка в первый раз посмотрела леди Квинси в глаза. Во взгляде Фрэнсис мелькнуло какое-то чувство, но она быстро взяла себя в руки.
– Мальчик-раб – неподходящий подарок для маленькой девочки, – возразила госпожа Уорли. – Слишком дорого и непрактично. К тому же, Фрэнсис, я тебе много раз повторяла, что избалованные дети не угодны Богу. Тем не менее поблагодари леди Квинси за доброту, а затем оставь нас.
Фрэнсис присела перед леди Квинси в еще одном неуклюжем реверансе, потом исполнила точно такой же перед госпожой Уорли, пробормотала себе под нос слова благодарности и удалилась. Когда мы остались вчетвером, госпожа Уорли повернулась к леди Квинси. В облике старухи было что-то не вполне человеческое: из-за узкой головы с выпяченным подбородком и кожи, усеянной оспинами, хозяйка напоминала ящерицу. Она облизнула губы кончиком языка, розовый цвет которого оказался неожиданно ярким по сравнению с желтым морщинистым лицом.
– Когда я писала леди Кларендон, я всего лишь сообщала о болезни девочки и просила помощи либо врача, либо самого короля, – произнесла леди Уорли.
– Вы уже тогда понимали, что это золотуха? – уточнила леди Квинси.
– Я и раньше видела людей с королевским пороком. На Фенских болотах это частый недуг.
– Тогда почему вы не желаете отпустить Фрэнсис в Лондон? Там ей помогут лучшие врачи Англии. И главное, сам король, помазанник Божий. Господь даровал ему силу исцелять эту болезнь.
Госпожа Уорли покачала головой:
– Я уже все объяснила леди Кларендон. Я умоляла, чтобы король позволил нам привезти Фрэнсис к нему, когда его величество в следующий раз посетит скачки в Ньюмаркете. Это совсем близко, а дальняя поездка станет для Фрэнсис слишком тяжелым испытанием. К тому же так мы привлечем к девочке меньше внимания. Уверена, будь жива ее светлость, она бы…
Уорли кашлянул: