путешественники. Чужаки здесь сразу бросаются в глаза.
По случайности я наткнулся на Стивена во фруктовом саду. Мальчик от нечего делать бросал прутья в ручей. Я совсем о нем забыл – и все остальные, видимо, тоже. Бедный ребенок – диковинка, игрушка для богатой дамы, ему нет места ни среди других слуг, ни среди нас. Стивен – как маленькая собачка, которую гладят и с гордостью показывают друзьям, но никакого практического назначения она не имеет. А теперь он обезображен болезнью: какой модной даме нужен питомец с золотухой?
Отеки на его шее напоминали гигантские морские раковины, прилипшие к скале. Захочет ли леди Квинси оставить мальчика у себя? И если да, какая жизнь ждет маленького африканца в ее доме? Ради Стивена я надеялся, что ему не придется долго находиться под одной крышей с Фрэнсис. Если сцена в саду, свидетелем которой я стал, яркий образец ее характера, мальчику не позавидуешь.
Заметив меня, Стивен встал и поклонился. Предыдущая хозяйка – леди, выбросившая его, как ненужную вещь, когда из-за королевской хвори он перестал быть хорошеньким мальчиком, – прекрасно его вышколила.
– Стивен, – обратился к нему я. – У меня к тебе поручение – гляди в оба. Похоже, что следом за нами едут два человека. Эти люди опасны. Думаю, что они желают зла и нам, и госпоже Фрэнсис.
У мальчика перехватило дыхание.
– Кто они, сэр?
Его звонкий, по-детски высокий голос оказался для меня неожиданностью. Если зажмуриться, можно подумать, что говоришь с обычным английским мальчиком.
– Один высокий, средних лет. Когда я видел его в последний раз, он был в коричневом камзоле. А его слуга толстый. У обоих шпаги. Они почти наверняка едут верхом. Как их зовут, я не знаю.
Стивен с боевым видом огляделся по сторонам.
– Они приехали за нами сюда?
– Наверняка не скажу, но очень может быть. Они ведь проследили за нами до Кембриджа.
– Я буду начеку, господин. Обещаю.
– Я тебе верю. – Тут мне в голову пришла мысль. – Ты обедал?
– Нет, сэр. Только яблоко съел.
Я вдруг рассердился. Никому не пришло в голову узнать, не голоден ли Стивен, включая меня.
– Пошли. Найдем тебе чего-нибудь поесть.
Глава 37
После вечерни викарий ужинал в поместье. Это был жилистый суетливый человек со сгорбленными плечами и постоянно бегающими глазами. Его фамилия была Доусон. Может быть, госпожа Уорли пригласила его нарочно, чтобы мы снова не завели разговор о Фрэнсис. Нас с леди Квинси представили викарию как знакомых господина Уорли, приехавших из Лондона.
Доусон когда-то был не только членом совета колледжа Иерусалим, но и наставником Уорли. Когда срок Доусона на посту подошел к концу, бедняга оказался в отчаянном положении: будучи из семьи со скромными средствами, состоянием он не обладал. Но по счастливой случайности в Хитчем-Сент-Мартин тогда освободился приход. Уорли, обладавший правом выдвигать на должность кандидатуру по своему выбору, предложил Доусону возглавить приход. Тот с благодарностью согласился. Жалованье невелико – всего сорок фунтов в год, к тому же дом викария отнюдь не в идеальном состоянии. Но Доусон заверил, что благодаря разумному подходу к финансам и милостивому покровительству господина Уорли и его бабушки ему прекрасно удается сводить концы с концами, более того, Доусон умудрился найти жену, и теперь он содержит семью.
Все это и многое другое я узнал в первые же десять минут. Викарий тараторил без умолку, а хозяева его даже поощряли – отчасти потому, что Доусон беспрестанно восхищался их щедростью, отчасти из-за желания отсрочить разговор о причине нашего приезда и судьбе Фрэнсис. Отношения между викарием и его благодетелями находились в идеальном балансе: и та и другая сторона извлекала из них выгоду.
Горели свечи. Фрэнсис, чудом удержавшись на ногах, по очереди сделала нам всем реверанс, а затем ее отправили спать. И снова всего лишь на долю секунды в ее чертах мелькнуло что-то смутно знакомое. После того как девочка ушла наверх, мы впятером сидели в мрачном зале – там же, где проходил обед. С одной стороны во главе стола сидел господин Уорли, с другой – его бабушка, по правую руку от нее усадили викария, а рядом с ним – меня.
Напротив нас, чуть опустив голову, сидела леди Квинси. Я и раньше замечал, что ей очень к лицу сияние свечей: ее кожа приобретает мягкий насыщенный оттенок, как у цветка или дольки фрукта. Если бы не мои титанические усилия воли, я бы не сводил с нее глаз весь вечер.
– Вы прочли очень поучительную проповедь, сэр, – любезно похвалила викария госпожа Уорли: она говорила таким тоном, будто ободряла слабого ученика. – Как жаль, что наши гости не смогли пойти к вечерне! Ваши слова дали бы им немало пищи для ума.
– Какие тексты вы взяли для своей проповеди, сэр? – спросил я, чтобы поддержать не ладившийся разговор.
– «И всех объял страх»[9], – сурово провозгласил господин Доусон. – «И славили Бога». Это седьмая глава Евангелия от Луки, – прибавил он уже спокойным тоном. – О воскрешении сына наинской вдовы.
Викарий так оживился, что заерзал на стуле, и его нога задела мою. Я отодвинулся.
– Очень трогательная история. Она о сострадании Господа нашего к вдовам, – заметила госпожа Уорли. – В своей ученой речи господин Доусон объяснил, почему все мы должны трепетать перед Богом и почему вдовы в особенности должны славить Его и бесконечное милосердие, которое Он нам являет.
Что это – хитрый способ поддеть леди Квинси? Викарий снова коснулся моей ноги. Я отодвинулся еще дальше и взглянул на него. К моему удивлению, я заметил, что он сидит, повернувшись к госпоже Уорли. Если известные мне законы анатомии остались прежними, ногой меня толкал кто-то другой.
– Когда Господь повелевает сыну вдовы восстать и тот поднимается с носилок, это символизирует благословенный шанс на искупление, который Спаситель дает нам во имя Отца своего.
Под столом мне снова наступили на ногу. Пульс застучал у меня в висках. Я поднял взгляд. Сидевшая напротив леди Квинси чистила яблоко, и кожура, словно змея, кольцами сворачивалась на ее тарелке.
На секунду наши взгляды встретились, и на ее губах мелькнула мимолетная улыбка. Затем нога под столом отодвинулась, а леди Квинси вернулась к своему яблоку.
В Хитчем-Сент-Мартин ложились рано.
После ужина викарий отбыл восвояси, перед этим долго сотрясая сырой вечерний воздух потоком благодарностей, и парадную дверь заперли на засов, таким образом отгородившись от внешнего мира. Мы собрались в салоне, где господин Уорли прочел перед домочадцами молитву. Собаку выпустили во двор. Госпожа Уорли проводила нас всех до подножия лестницы, где ждала горничная с подносом, на котором стояли горящие свечи.
– Полагаю, завтра вы покинете наш дом? – обратилась хозяйка к леди Квинси. – Я же понимаю, что Ричард должен вернуться в Иерусалим со всей возможной поспешностью, – после несчастного случая, произошедшего с доктором Бёрбро, дела в колледже наверняка обстоят плачевно. Мне сказать слугам, чтобы разбудили вас пораньше?
– Спасибо, не нужно. Я еще не определилась со своими планами. – Леди Квинси склонила голову. – Доброй ночи, госпожа.
Задержавшись у подножия лестницы, Уорли стали переговариваться вполголоса, должно быть обсуждая незваных гостей. Наверху леди Квинси помедлила. Я присоединился к ней. Уорли скрылись из виду за поворотом, хотя снизу все еще долетали их голоса.
– Чуть позже зайдите ко мне в комнату, сэр, – тихо произнесла леди Квинси. – Минут через двадцать. Я хочу спросить вашего совета.
Я поклонился, и ее светлость так громко и четко пожелала мне спокойной ночи, что не оставалось сомнений: назначенная встреча должна остаться тайной. Я поспешил напомнить себе, что мой визит в комнату леди Квинси не нарушит приличий, ведь с нами будет ее горничная Энн, помогающая хозяйке готовиться ко сну.
Я поднялся в свою спальню этажом выше. Единственным источником света была свеча в моей руке. На выдвижной кровати между моей постелью и окном спал Стивен. Когда я вошел, он не проснулся. Отчего-то под одеялом мальчик казался меньше. Я уловил его размеренное, едва слышное дыхание.
Опустившись на край постели, я попытался обратиться к доводам рассудка. С чего бы леди Квинси вкладывать в свои слова двойной смысл? Она просто хочет побеседовать со мной наедине, и не более того.
И все же я снял камзол и парик, положил то и другое на кровать и ополоснул руки и лицо в умывальной чаше на столике. Потом залез в рот зубочисткой. Я не брился дня три-четыре, но избавиться от щетины уже не успевал. Я надел камзол, одернул рукава, водрузил на голову парик и постарался его поправить, насколько это возможно без зеркала.
За ужином под столом кто-то определенно касался моей ноги. Это был не викарий и не Уорли. Остается только леди Квинси.
– Дурак! – прошептал я, обращаясь к самому себе. – Какой же ты дурак!
Спальня леди Квинси располагалась прямо под моей. Воздух был холодным и сырым: госпожа Уорли не приказала растопить камин ради гостьи. Комнату освещали две свечи, одна у кровати, вторая – на туалетном столике. Ее сияние отражалось в зеркале, и от этого свеча давала в два раза больше света. Пахло благовониями. В мускусном аромате ощущались приглушенные земляные нотки.
Леди Квинси уже сидела на постели, подставив под спину подушки. Я огляделся, высматривая горничную Энн, но той нигде не было видно.
– Закройте дверь, – тихонько велела ее светлость. – На задвижку.
Я повиновался. Пальцы тряслись так, что с задвижкой я справился не без труда.
– Здесь так холодно, правда? – заметила леди Квинси. – И к тому же сыро. Интересно, когда в эту комнату заходили в последний раз?
Я повернулся к ней и резко спросил:
– О чем вы хотите поговорить со мной, мадам?
Леди Квинси похлопала по кровати:
– Сядьте здесь, господин Марвуд. В темноте мне вас почти не видно. К тому же тогда нам не нужно будет повышать голос.