Она оглядела свою восхитительную спальню. Может быть, именно здесь, в этой отделанной дубом кровати с занавесями из атласного алого дамаска, король Генрих и Диана проводили ночи любви. Она взглянула на шкафы, королевское кресло, стулья и неожиданно обрадовалась, что у нее нет сюрприза для Екатерины…
— Принеси мое платье, — обратилась она к Мэри Битон, которая вместе с Сетон помогала ей одеваться. Платье было из голубого бархата и атласа, украшенное жемчугом.
— Это платье как раз для королевы, — сказала Флем, с обожанием глядя на Марию. — Ваше Величество, вы выглядите прекраснее, чем когда-либо.
— Однако Ваше Величество чем-то разгневаны, — заметила Битон. — Это из-за королевы-матери?
— Она злит меня, — призналась Мария. — Явиться в этот замок — это так на нее похоже! Она говорит, что Шомон полон призраков… А я сомневаюсь, что призрак умершего короля не появится еще и здесь…
— Прошло совсем мало времени с… — пробормотала Ливи.
— Она не человек! — закричала Мария.
И в это мгновение один из ее пажей объявил, что с ней пришел увидеться кардинал, и подруги оставили ее.
Его глаза вспыхнули огнем, когда он целовал ей руку.
— Самая прекрасная на свете! — произнес он. — Любой, кто увидит тебя, сразу же влюбится!
Мария улыбнулась. Ее зеркальное отражение смотрело на нее. Ее щеки были в необычном румянце, а глаза все еще сверкали от гнева на Екатерину. Но ее радовала ее красота; она наслаждалась лестью и комплиментами, адресованными ей. Сегодня вечером она так хотела танцевать, как, должно быть, никогда прежде, и хоть так избавиться от того неприятного ощущения, которое всегда вызывала у нее королева-мать.
А Франциску посоветовали остаться в постели. Ей не стоило переживать по этому поводу; ее успокаивало то, что он не будет чувствовать себя уставшим. Сегодня вечером она может быть юной и беспечной. Несмотря ни на что, ей всего лишь семнадцать, и она рождена, чтобы радоваться.
— Ты еще больше околдуешь тех, кто любит тебя, — продолжал кардинал. — Однако, скажи, нет ли чего-нибудь нового?
Она слегка нахмурилась:
— Нового?
— Я говорю о новостях, которых все с нетерпением ждут. Может быть, ты ждешь ребенка?
Теперь она вспомнила все то, что предпочла бы забыть Франциска-любовника, не внушавшего ей никакой страсти; Франциска, который извинялся и объяснял, что это лишь их обязанность. Она увидела, что все ее мысли отражаются в глазах кардинала. Она увидела легкую насмешку на его губах, адресованную Франциску.
— Нет, — холодно произнесла она.
— Мария, но ребенок обязательно должен быть.
Она взглянула на кольца, искрящиеся на ее хрупких пальцах, и сказала:
— Как вы можете мне такое говорить? Что я могу поделать, если Бог не хочет благословить наш союз?
— Ты создана для материнства, — со страстью произнес он, — а Франциск… да он просто не может…
— Так что же мы можем поделать?!
Его глаза сузились. Он пытался дать понять ей те мысли, которые были слишком страшными, чтобы их произнести.
— Должен быть ребенок, — повторил он с огнем в голосе. — Знаешь ли ты, что с тобою будет, если король умрет?
— А король не умирает, но, если он умрет, я буду скорбящей вдовой, которая была верной женой.
Кардинал ничего не сказал в ответ; он развернулся и зашагал по комнате.
— Я очень счастливая жена, — мягко произнесла Мария. — У меня нежный муж, которого я люблю всем своим сердцем.
— Ты предстанешь вечером перед Двором одна? — спросил кардинал, остановившись, и посмотрел на нее. — Ты будешь танцевать… Самые обаятельные мужчины при Дворе будут соперничать за право танцевать с тобой… Могу поручиться, что победит Генрих де Монморанси. Такой галантный молодой человек! Боюсь, его брак не очень-то удачен. Несомненно, он нашел бы многих, кто утешил его, если бы нуждался в утешении.
Он взглянул племяннице в глаза, заметив, как краска смущения медленно поднимается от шеи ко лбу. Она бы не хотела видеть то, что наблюдал он; он властвовал над ней, а Марии так этого не хотелось… Она боялась его почти так же, как его боялся Франциск, и страстно желала избавиться от него.
— Пора идти, — сказала она. — Я позову моих служанок…
Когда он уходил, на его губах играла самодовольная улыбка. А Мария и думать о нем не желала, она хотела повеселиться от души этим вечером.
Перед тем как спуститься в банкетный зал, она зашла к Франциску. Он лежал на кровати, с обожанием глядя на нее. Король сказал, что выглядит она так великолепно, как никогда. Он радовался, что может спокойно лежать, отдыхая, в постели, сожалея, однако, что она не с ним.
Она нежно поцеловала его и оставила в одиночестве.
Вплоть до главного зала она была в окружении своих подруг.
— Королева!
Все ее окружение рухнуло на колени, пока королева-мать прошествовала мимо. Кардинал изучающе наблюдал за Марией. Будь она влюблена, подумал он, она бы не знала удержу, она бы бросила мужа. Был бы ребенок… Почти наверняка он был бы столь же страстен. Не в первый раз кардинал задумался, что ребенком этим могло бы стать его собственное дитя. Его глаза встретились с глазами королевы-матери. Она овладела выражением своего лица.
Ах, вы чуточку опоздали, мадам Змея. Вы отчаянно напуганы, что она уже носит ребенка. Нам известно, ведь вы дожидаетесь смерти вашего сына, вашего Франциска, с тем, чтобы ваш маленький марионеточный Шарль занял трон, а вы будете стоять за троном, на том месте, где сейчас стоим мы — я и мой брат. Но он еще не должен умереть. Должно быть сделано все, чтобы предупредить такое несчастье. Он не должен умереть до тех пор, пока не станет отцом ребенка Марии.
Мария уселась во главе стола, и глаза ее заблестели, пока она набирала всяческих деликатесов. Королева-мать тотчас забыла свою тревогу о состоянии невестки. Она смаковала кушанья с наслаждением даже большим, чем маленькая королева. Обе они ели с жадностью, а остальные вокруг подражали им.
Но когда трапеза закончилась и Мария встала, ее охватили такие боли, что она схватилась за стол, чтобы не потерять равновесия. Ее милое лицо покрылось восковой бледностью. Мэри Битон подбежала и подхватила ее, прежде чем та рухнула на пол.
Возникло замешательство, хотя всем было известно о болезненных приступах у королевы.
Кардинал встревожился. Он никогда не видел, чтобы Мария падала в обморок, хотя знал, что боли, от которых она страдала, в особенности после трапезы, были очень сильны. Могла ли она ошибаться, говоря, что ребенка быть не может? Он взглянул на потемневшее лицо брата. Могла ли Мария быть в неведении о своем состоянии? Не был ли живой младенец причиной всего?
И в этот момент братья не смогли скрыть своего ликования. Королева-мать перехватила их взгляды восторга. Ей было слишком тяжко скрывать свои чувства. Она пребывала в таком же горе, в каком восторге пребывали Гизы.
Она стремительно направилась к рухнувшей девушке.
Мэри Битон сказала:
— Я сейчас же дам Ее Величеству aqua composita[35]. Это лекарство никогда не подводило ее.
Королева-мать опустилась на колени рядом с Марией и пытливо вгляделась в ее лицо. Мария, медленно открыв глаза, испуганно вскрикнула, обнаружив лицо Екатерины так близко.
— Все хорошо, все хорошо, — произнесла Екатерина. — Вашему Величеству было дурно. При себе ли у вас aqua? Это — самое лучшее для вас сейчас.
Королева-мать собственноручно поднесла чашку к королевским губам.
— Мне лучше, — произнесла Мария. — Боль была такой страшной…
Они помогли ей встать на ноги, и она оперлась на руку Мэри Битон.
— Я вернусь в свои покои, — сказала она. — Простите меня… Но мне будет лучше, если вы продолжите веселье…
Кардинал шагнул ей навстречу, но Мария твердо сказала:
— Нет, мой дорогой кардинал. Я приказываю вам остаться. И вы тоже, Мадам. Битон, дайте мне руку. Мои подруги проводят меня до спальни и помогут лечь.
Все, кто были вокруг, расступились и опустились на колени, пока она с четырьмя служанками покидала банкетный зал…
Она улеглась на дубовую кровать с алыми атласными занавесками. Боль отступила, но Мария чувствовала себя изможденной. Ей хотелось заснуть и не просыпаться до утра…
Она проснулась от шорохов у постели. Из бального зала доносилась музыка, и Мария поняла, что еще не очень поздно. Она открыла глаза и увидела стоящую у постели королеву-мать.
Марию неожиданно охватил холод мрачного предчувствия.
— Мадам?! — закричала она, задыхаясь от собственного крика.
— Я вовсе не собиралась беспокоить Ваше Величество, — сказала Екатерина. — Я просто пришла взглянуть, отдыхаете ли вы.
Она коснулась рукой лба Марии.
— Боюсь, у вас жар.
— Мадам, вы излишне беспокоитесь о моем здоровье. Эти приступы болезненны, но, когда все проходит, я чувствую себя вполне хорошо.
— Скажите-ка, а не тошнит ли вас? Ваше здоровье очень важно для меня. Вы знаете, я ведь немного смыслю в медицине… Монсеньер Паре расскажет вам, что я была близка, чтобы соперничать даже с ним. Позвольте мне заботиться о вас…
— Я благодарю вас, Мадам, но в вашей заботе я не нуждаюсь. А где мои служанки?
— Вы не должны винить их, что они впустили меня к вам. Им понятно мое беспокойство, и они не решились отказать мне. И хотя сейчас я сделала шаг назад, у них в памяти, что еще совсем недавно я была на вашем месте.
Она расхохоталась громким смехом.
— Я до сих пор еще некоторый авторитет при Дворе, моя дорогая.
Тонкие нежные пальцы Екатерины стали ощупывать тело Марии, еще неразвившиеся груди… Екатерине подумалось, что они совсем непохожи на груди беременной женщины.
Мария вскочила в постели:
— Мадам, вы слишком много беспокоитесь обо мне. Со мной все хорошо. Мне нужен лишь отдых.
— Я пошлю Вашему Величеству зелья. Выпейте это, и я ручаюсь, вы почувствуете себя лучше утром.
— Мадам, мне хорошо помогают мои собственные лекарства. Но это очень мило, что вы проявляете такую заботу обо мне.