Слезы появились на ее глазах, и голос дрогнул. Писатель с любопытством посмотрел на нее.
– Ну-ну, продолжай.
– Я… – Тоня растерялась. – Я… не знаю, как вымолить ваше прощение… Я вам очень благодарна за все, что вы для меня сделали, вы ведь меня действительно изменили, многому научили, я стала другой, я открыла саму себя… Благодаря вам… Не надо меня наказывать, прошу вас!!!…
Она замолчала.
– Это все? – осведомился Писатель.
Тоня опешила. Неужто он ей не верит?!
Надо до него дотронуться, – мелькнула мысль. Он к ней не равнодушен, и ее прикосновение смягчит его! Можно, например, схватить его за руки, как бы в порыве…
– Я… Я просто не знаю, как вас смягчить, как вас убедить… Мне страшно… Я боюсь боли… Пожалуйста, умоляю вас, не надо!!!
Тоня сделала неуверенный шажок к его стулу. Она не была актрисой, и броситься к Писателю «в порыве» у нее никак не получалось.
– Говоришь, что согласна на все?
– Да… В смысле, только не на завтрашнее… Не надо меня бить… И насиловать…
Тоня уже и в самом деле плакала, вспомнив подвал.
Сквозь слезы ей показалось, что Писатель смотрит на нее насмешливо. И Тоня решилась. Сделав еще два шажка, она упала перед ним на колени и схватила его за руки, уткнувшись в них мокрым лицом.
– Ну, хорошо… – произнес Писатель. – Раз ты согласна на все, то так тому и быть! Я отменю завтрашнее представление. Если ты мне докажешь, что действительно готова вымолить мое прощение…
С этими словами Писатель встал, из-за чего Тоне пришлось неловко, на коленях, отодвинуться.
…И принялся расстегивать брюки.
Слезы мгновенно высохли. Тоня вскочила на ноги. Писатель спустил брюки, под которыми показались трусы. Тоня беспомощно посмотрела на Кирилла. Неужели???
Писатель неожиданно развернулся к ней спиной и спустил трусы.
– Поцелуй меня в задницу. И я тебя прощу!!!
Тоня снова бросила отчаянный взгляд на Кирилла, но в его изумленном взгляде не нашлось подсказки.
– Ну же? – ерничал Писатель, отклячив тощий дряблый зад. – Я жду!
Тоня стояла как вкопанная, не смея ни отодвинуться, ни подойти.
– Ну же, Антония, ты ведь сказала, что на все готова!!!
Тоня сделала неуверенный шаг в его сторону. Отвращение поднималось к горлу.
– Извините… – выдавила она, зажимая рот рукой. – Мне надо в туалет!
Писатель, нисколько не смущенный, с удовлетворением застегивал брюки.
– Ты хитрая бестия, – заявил он, когда Тоня вернулась, бледная и осунувшаяся от рвоты и чувства гадливости. – Хотела меня провести? Но я ловко вывел тебя на чистую воду, а? – Он засмеялся сухоньким дробным смехом. – Ты пытаешься мною манипулировать, Антония?! Ты хочешь изменить мой сюжет? Но разве может персонаж вмешиваться в творчество автора? Разве он может что-то решать?! Разве может персонаж перехитрить своего создателя?!!! Нет, милая, этот номер у тебя не пройдет! Все завтра будет так, как наметил я!
И, почти не сменив маски благодушного хозяина, Писатель разлил остатки вина по бокалам и поднял свой.
– Я предлагаю тост за ТВОРЧЕСТВО.
Словно зомби, Тоня и Кирилл подняли свои бокалы.
– Если вы это сделаете, – вдруг поставил обратно свой бокал Кирилл, – то сядете в тюрьму. Неужели вы думаете, что мы это так оставим? Или вы уверены, что против вас, известного писателя, мы не добьемся справедливости? Что вы всех своим авторитетом задавите?! Да я жизнь на это положу, но добьюсь суда!!!
– У-ти-ти, наш Киря расхрабрился! – Писатель с удовольствием смаковал вино.
– А я в прессе расскажу! – решила внести свою лепту Тоня, мысленно благодаря Кирилла, что он додумался зайти с этой стороны. – У меня есть подруга-журналистка, очень известная, между прочим! И влиятельная!
– Касьянова, Александра, как же, как же, знаю…
И он посмотрел на их разгоряченные лица с улыбкой.
– В милицию, значит, сделаете заявление? Но чтобы его сделать, нужно сначала до милиции добраться. А чтобы до нее добраться, нужно сначала отсюда выйти. И да кто же вам сказал, что вы отсюда выйдете?
Тоня с Кириллом переглянулись. Что он хочет этим сказать???
– Вы еще не в курсе, детки: извините, не успел поделиться с вами последней новостью! – Писатель, перехвативший их обмен взглядами, просто сиял от удовольствия. – Я уже сочинил финал моего романа. Он у меня красивый и трагический, как у Шекспира. Увенчанный смертью героев. Читатели будут рыдать, уверяю вас. Ну подробности завтра. А сейчас – по койкам. Гера! Отбери у них одежду, а то вдруг решетки зубами перегрызут да деру дадут…
И Писатель весело расхохотался, обнажив бледные десны.
…Сначала они долго шептались, эти дети. Но он не мог понять ни слова: как ни чувствительна аппаратура, она не улавливала ни слова, только тихий шелест: «ш-ш-ш-ш».
Постепенно шепот затих, их губы слились в поцелуе, а затем и тела – в бесконечной ласке.
Именно это его бесило больше всего, именно это! Захотелось сбросить экран на пол. Но он ограничился только злым нажатием на кнопку. Экран погас, и два обнаженных тела убрались с его глаз долой.
…Когда он расписал, как никчемная кассирша влюбится в своего тряпичного принца, – она влюбилась, и это было правильно.
Когда он расписал, что они будут заниматься сексом, – они и занимались. И это было правильно.
Когда он захотел изысков в сексе, он создал для них и эту партитуру. Кирилл действовал по его указке, ничего удивительного, а Антония – на волне своей влюбленности. Все было просчитано, предвидено, – и все было правильно исполнено.
А потом девчонка стала проявлять характер. Он пишет одну сцену, она играет другую. Словно назло. Словно бросила ему вызов.
Он не расстроился. В нем тогда только азарт разыгрался: ах, ты так? Ну, давай посмотрим, кто тут из нас автор, а кто персонаж!!! И он немало поразвлекся, когда Антония натыкалась на преграды повсюду, когда на ее пути домой в Пятигорск неожиданно, как по мановению волшебной палочки, вставали препятствия, когда не находилась ни одна квартира, на которую она могла бы съехать, уйдя, таким образом, из-под его наблюдения, из-под его вмонтированных повсюду камер…
Он играл с ней, как кошка с мышкой. Давал чуток свободы, а потом, как только мышка навострилась сбежать, хррясть ее лапой! В бассейн ее! На массаж ее! В машину без водителя ее! Чтоб чуяла, кто тут правит балом!
Девчонка, однако, оказалась на редкость упрямой. Он этого не ожидал. И начал не на шутку раздражаться ее выходкам. Хотелось схватить ее за шкирку и ткнуть, как нашкодившего щенка, в лужу носом. И наподдать по задику ботинком, чтоб больше не смела.
Правда, последний сбой вышел по вине Кирилла. На этот раз мальчишка посмел ослушаться! Оплаченный актеришка, он позволил себе выйти из роли! Он сбежал с Тоней с дачи, где она должна была развлечь Писателя в компании парочки искушенных ребят, выписанных им специально из лучшего клуба С&М Москвы! Более того, он ей все рассказал, рискуя ее презрением и проклятиями! Слабак, сопля.
Впрочем, из этого вылупился свой плюс: после дешевых откровений Кирилла эта упрямая, гадкая девчонка, она пришла сама к Писателю в руки!
Он не ожидал такого поворота. То есть, что значит: не ожидал? Он его не совсем ожидал, нопредполагал. Так часто бывает в романе: что-то смутно заранее предполагаешь, но только в нужный момент и в нужном месте сцена пропишется. Ведь не зря же его тогда осенило подсесть к девчонке в кафе! Не зря же он оставил ей номер своего телефона! Он тогда этот поворот просто посеял. А спустя некоторое время семена дали всходы. Все правильно. Это его роман, и это он сочиняет сюжетные повороты, – даже если их переписывает, даже если вычеркивает старые ходы и придумывает новые!
Когда Тоня ему позвонила, ему так-таки пришлось придумывать новые. И он не сразу решил, какие именно. Поэтому в первый день на даче, в субботу, оттягивал момент ее откровений. Ему требовалось время для того, чтобы прописать эту сцену. Единственное, что он мгновенно понял с ее звонком: он наконец сумеет загнать строптивицу в рамки сюжета. Он выдавит из нее все, что она отказалась ему дать. Он заставит ее бояться!!!
Он придумал, как ее напугать. Он еще сам не знал, доведет ли это до конца. У него не было совершенно никаких садистских наклонностей – равно как и сочувствия. Он был просто индифферентен к чужой боли. Все зависело от нее, – оттого, насколько она удовлетворит его желание видеть настоящий страх. Но она и здесь пыталась сопротивляться! Она боялась, конечно, но как-то неинтересно. Все искала, как бы выкрутиться. Это слишком здорово, слишком практично, слишком скучно: инстинкт самосохранения, и все дела. Поэтому он решил, что доведет задуманное до конца.
Но дело не в этом, уже не в этом. В конечном итоге, она была мышкой в его лапах. Он полностью контролировал ситуацию. И никуда Антония не денется со своим инстинктом самосохранения: когда она поймет со всею окончательностью, что плеть и наручники, а также два здоровых ублюдка предназначены ей, тогда она, как миленькая, будет писать и кричать от страха…
Да, но дело не в этом, – уже не в этом. Другое всплыло. Куда более важное, куда более оскорбительное. У нее сильно развит инстинкт самосохранения? Очень хорошо. Но именно поэтому она не должна была заниматься любовью с Кириллом! Секс – это роскошь для здорового организма и ничем не озабоченных мозгов!
Страх производит парализующее действие. И он ее напугал. Он показал ей оборудование в подвале, которое алкало ее завтрашнего прихода. Она обязана была бояться!!! А в конце ужина он сообщил, что живыми они отсюда не выйдут. Какая, к чертовой матери, любовь, когда она должна была сейчас поливать Кирилла градом упреков? Ведь все приключилось из-за него! Но нет, она, как последняя дура, обнимала его, отдавалась ему, шептала слова любви. Вот что непостижимо!..
Как она могла простить Кирилла? Как она смела его простить???
Она просто примитивная дура, она просто тряпка, без всякого самолюбия, без всякого эго…