– Сашка, не томи!
– Я сама пока не знаю точно, о чем речь. Но зато знаю, о ком…
– Имя, адрес!
– Нет, Алеша, ты туда не можешь идти. Тебе ничего не расскажут. Дело щекотливое, насколько я понимаю. Я должна попробовать сама.
Алексей был страшно разочарован. Но спорить не стал. В таких случаях он Александре полностью доверял – ее чутью и умению подходить к людям.
– Только поскорей! – попросил Кис. – Постарайся до вечера управиться, а?
Александра со смехом обещала. Она любила «Киса в сапогах».
И, – как обещала, – попыталась выйти на человека по имени Зиновий Капка. Он являлся владельцем небольшого издательства, не сказать, чтобы успешного, но все же державшегося на плаву. Александра была с ним поверхностно знакома по некоторым светским тусовкам, но никак не могла себя считать подругой дома. И потому задача представлялась непростой.
По слухам, которыми всегда полна журналистская братия, Валентин Прохоров то ли соблазнил, то ли изнасиловал пятнадцатилетнюю дочь Зиновия Капки. И издатель, полный мести, собрался было подать на наглого пиарщика в суд, – как вдруг передумал. Почему, – никто не знал. Возможно, решил придержать этот козырь для прямого влияния на Прохорова, – так как в недавнее время пиарщик в своих статьях был замечен в благосклонном отношении к маленькому издательству Капки и его ориентации на философскую и эзотерическую литературу.
И Александре предстояла щекотливая задача вызвать Капку на откровенный разговор, а также, по возможности, получить в руки компрометирующие сведения о Прохорове, которыми мог бы воспользоваться Алеша.
Через пару знакомых она навела дополнительные справки и узнала, что семейство Капки в лице его самого и жены, убыло на дачу до среды. Пятнадцатилетняя дочь, ненавидевшая деревню, осталась в городе.
Это несколько меняло ситуацию. И Александра придумала план.
«…Представитель комитета борьбы за права женщин… Помощь жертвам изнасилования… – говорила она девочке. – Очень часто жертвы боятся придать огласку делу, боятся подать в суд, – но вы уже большая девочка и понимаете, что это означает поощрять насилие…» Тра-та-та…
«Я специально подгадала, чтобы поговорить наедине, когда ваших родителей нет дома… Чтобы вас не смущало их присутствие…» Тра-та-та…
«Если наши сведения верны, то вы должны призвать насильника к ответственности…» Тра-та-та.
Лида, – так звали прехорошенькую полненькую девочку с очень развитыми формами, – вздернула носик.
– И откуда же у вас такие сведения? – спросила она.
– Работа с жертвами изнасилований – вещь очень деликатная, тонкая. Многие женщины боятся признаться в изнасиловании или в покушении на него, и потому у нас существует своя информационная сеть…
– Ишь ты! Папе не понравится, когда он узнает, что слухи зашли так далеко!
– Папе? Не понравится?! А разве он не хочет сам защитить честь дочери?
– У папы свои виды на Прохорова, – дернула девочка плечиком.
На жертву изнасилования она никак не тянула.
– Вы хотите сказать, Лида, что он проглотил изнасилование своей несовершеннолетней дочери, чтобы поиметь выгоды от…
– Не, это не совсем так. Честно, – но только между нами, ладно? Прохоров меня не насиловал. Я сама хотела попробовать. Ну, вы понимаете, он взрослый мужчина, известный, нахальный, – мне такие нравятся…
– Разумеется. Я вас прекрасно понимаю.
– В общем, я сама к нему в гости набилась. Он даже спросил, не будут ли родители беспокоиться, а я соврала, что нет… Только мне не удалось скрыть, слишком поздно пришла домой… Вернее, слишком рано – утром. Родители, конечно, волновались, ну, и меня раскололи… К тому же я немного пьяная была… – Лида рассказывала это не только без смущения, но и с каким-то сладострастным удовольствием, то ли от воспоминаний о проведенной с Прохоровым ночи, то ли в экстазе от собственной раскрепощенности. – В общем, папа, когда узнал, то очень кричал на меня. А потом вдруг успокоился и сказал, чтобы я написала заявление о том, что Прохоров меня изнасиловал. На всякий случай, сказал он. Ну, я, чтобы не ссориться с ним, написала.
– Значит, наша информация ошибочна… Какая неприятность! Дело в том, что в нашей организации уже заведено учетное дело по случаю изнасилования несовершеннолетней Лиды Капки…
– А его нельзя закрыть?
– Чтобы его закрыть, мне нужны какие-то факты, документы. Иначе ваш папа попадет в очень неловкую историю. Я вам предлагаю следующее: вы мне сейчас напишете заявление, что изнасилования как такового не было, – вы ведь правду сказали? И что ваше предыдущее заявление является ложным, написанным под давлением отца. Хотя нет, последнее не обязательно указывать, не будем подставлять вашего папу. Просто: ложным. И еще мне понадобится копия с вашего заявления об изнасиловании. Идет?
– А вы тогда действительно дело закроете? Наружу не выйдет?
– Не выйдет, – заверила Александра.
– Тогда диктуйте. А заявление я вам откопирую на нашем факсе, у него есть такая функция…
Через пятнадцать минут Александра уходила от девочки Лиды с ее заявлением в несуществующий комитет, от имени которого представилась журналистка. И, главное, с копией заявления в милицию об изнасиловании. Детей, конечно, нехорошо обманывать, но Александру почему-то совсем не мучила совесть.
Алеша почти пустился в пляс от радости.
– Ого-го! С этим же я возьму его на крючок, как пескарика! – ликовал он. – Сашка, душа моя, проси чего хочешь!
Александра только несколько скептически улыбнулась и взъерошила его жесткие волосы. Когда Кис пребывал «в сапогах», взять с него было решительно нечего.
…После полной приключений ночи они спали долго, очень долго. Никто их не разбудил, и проснулись они только за полдень.
– Есть хочется, – сказал Кирилл, потягиваясь.
И вдруг рывком сел на кровати, оглядываясь: вспомнил, где находится. Он выругался.
– Может, Александра с детективом нам как-нибудь помогут? – проговорила Тоня куда-то в подушку.
– Ты не сообщила ей ни фамилии, ни адреса, – покачал головой Кирилл. – А Николаев Сергеевичей знаешь сколько?
– Не все же они писатели… – слабо возразила Тоня.
– Надо что-то придумывать самим… – Кирилл вернулся на подушку рядом с Тоней. – Он вчера сказал, что убьет нас. Как ты думаешь, пугает?
– Не знаю… А садисты? Ты видел, как оборудован подвал? Стал бы он все это делать ради шутки?
– Он больной… Если бы я только знал, если бы только на минуту мог представить, к чему это все может привести, что это за человек!..
– Перестань, Кирилл.
– Ты должна меня проклинать!
– Прошу тебя, не надо…
– Я сам себя проклинаю!…
Она не ответила, только обвила его грудь рукой. Кирилл смотрел в потолок, и в уголках его глаз скопилось по капельке влаги.
Через некоторое время он бережно снял Тонину руку с себя и поднялся.
– У меня есть мысль… Но надо сначала осмотреться. Схожу в туалет.
Он разорвал простыню, на которой они спали, обвязал куском ткани бедра и вышел. Тоня, пока его не было, последовала его примеру и занялась сооружением «костюма» для себя: полоску ткани на грудь, полосу пошире в виде юбочки.
Вернувшись, Кирилл привлек ее к себе.
– Послушай меня, Тонечка… Мы должны с ними справиться. Ты сказала, что Гера тебе вроде сочувствует, но тем не менее сделает так, как велит Писатель. Верно?
– Да. Может, он потом об этом и пожалеет, – но потом. Когда будет поздно…
– Значит, Гера нам враг. Он и его собака. Писатель не совсем слабак, но все-таки наименьшая угроза. Поэтому начинать надо с садовника: нейтрализовать одновременно и его, и собаку. Но мне нужна твоя помощь…
– Говори тише, – попросила Тоня, – вдруг нас подслушивают!
Ей не пришла в голову мысль о камерах в комнате, но их могли подслушивать за дверью. Зато Кирилл при этих словах вдруг встрепенулся и обвел глазами комнату. Ничего не увидел, разумеется, – как ничего не мог увидеть и в квартире Писателя, в которой прожил больше полугода. Если бы Тоня не рассказала ему о предположениях детектива, Кирилл бы сам никогда не догадался. Но сейчас он насторожился и зашептал Тоне в ухо.
– Нас могут не только подслушивать, но и видеть через камеру, как в квартире в Москве. Давай сделаем вид, что обнимаемся. Я расскажу тебе кое-что.
…Они опять миловались!!! Это невыносимо, это отвратительно – так могут поступать только умственно недоразвитые люди!!! Ведь он им сказал, что они сегодня умрут!
Нет, они просто не слишком поверили, вот в чем дело! Они надеются, что он их все еще пугает!
Ну, ничего, придется им поверить… Писатель посмотрел на часы. Эти хреновы сатанисты по ночам бодрствовали со своими идиотскими ритуалами и прочей ахинеей, а потом по полдня дрыхли. Но скоро они явятся. И тогда мы посмотрим, как эти двое будут миловаться! Смерть – сильнее жизни. Сильнее влечений молодого, здорового тела. И всю их «любовь» как рукой снимет. Как болячку вылечит. Струп отпадет, и останется только животный страх. И ненависть друг к другу. Потому что такова истинная природа людей!
– …Я посмотрел диспозицию, – шептал Кирилл. – Питти сидит на перекрестке коридоров: центрального и того, что ведет в кухню и на веранду. Сидит и не двигается, как статуя. Только проводил меня глазами туда и обратно. Гера на кухне – устроился на табуретке так, чтобы видеть Питти и часть коридора. То есть, как только мы приблизимся к собаке, то обязательно попадем в зону его вИдения. Поэтому надо действовать очень быстро и одновременно! И вот что я придумал: если ты сумеешь накинуть на Питти одеяло, навалиться на него и быстро замотать, – то я в это время нападу на Геру. У нас в институте были занятия по сценическим «боям». Они, конечно, поверхностные, но все же несколько приемов я усвоил. А Гера вряд ли ими владеет, он мужик деревенский. И, хоть он и сильнее меня, у нас все-таки есть шанс справиться! Я ему какую-нибудь подсечку сделаю, а потом табуретом прибью…