Серебристое туловище Тринкуло будто начало плавиться, когда он уменьшился в размерах, приняв внешность, которую он обычно использовал при встречах с труналор – внешность беловолосого, но молодого дикого эльфа в странных зелёно-фиолетовых одеяниях. Эта форма была более удобной в небольшом пространстве между деревьями, а ещё ему нравилось взаимодействовать с эльфами на их же уровне. Великий змей был настолько наполнен энергией, что с трудом мог оставаться неподвижным даже недолгое время. Этим он слегка действовал на нервы многим из труналор, но всё же был таким оживлённым и добрым, что это покоряло даже самых суровых сердцем.
– Много вестей, Древесный Лазун, – сказал вирм. Он часто дурачился, чтобы вывести из себя в основном невозмутимого Ферлу, но сейчас казался почти таким же серьёзным, как и сам шаман. Начать с того, что он говорил медленно, что было для него нехарактерно – когда дракон был возбуждён, то мог тараторить так стремительно, что никто не понимал ни слова. – Я не смогу остаться надолго.
– Ты говорил так много раз, – возразил Хальт, возникнув за спиной вождя. – Даже тогда, когда в итоге оставался на десятилетия.
Звон живого смеха Тринкуло поднял настроение всех, кто его услышал. Дракон шагнул вперёд и обнял своего друга.
– На этот раз это правда, Хальт, – сказал он. – Я многое должен вам рассказать.
Когда все члены племени как следует поприветствовали дракона, он, вместе с Ферлой и Хальтом, направился в тенистую рощу шамана, посвящённую Риллифану Раллатилу. Тринкуло беспокойно ходил на месте и рассказывал быстрыми фразами. Он поведал, что виверна, с которой их скауты сражались около Земляного порога, оказалась не одной такой, сошедшей с ума. Вирм повидал ещё больше свидетельств того же феномена, а также подслушал, как что-то подобное обсуждали и путники на дороге к Трём Мечам. Наконец, он получил и магическое послание от своего союзника, медного дракона.
– Какая-то болезнь распространяется среди драконьего рода. Вспышки безумия охватывают всех нас. Это происходит не впервые, но на этот раз что-то изменилось… Не знаю, что именно. Деталей у меня нет – Чалинташ беспокоился за сохранность письма.
– Драконья болезнь, – повторил Ферла, словно пытаясь этим предотвратить последствия таких слов.
– Тебе грозит опасность? – спросил Хальт.
– Не думаю, – успокоил Тринкуло, привычно торопливо склеивая слова. Хальт засомневался. – Не знаю, скажется ли это на труналор. С вивернами вы легко справитесь, но в лесу могут гнездиться другие драконы, о которых я не знаю. Постарайтесь не привлекать их внимание. А если дело коснётся синих в горах Гнолльего Дозора, останется лишь надеяться на то, что они обратят свои когти против Дамбрата, а не нас.
– Но ты не можешь остаться, чтобы помочь нам справиться с возможной опасностью? – уточнил шаман, в чьём голосе сквозила лёгкая тень обвинения.
– Нет, – сказал Тринкуло, опустив глаза. – У меня своя задача. Мне нужно встретиться с Чалинташем, чтобы получить больше информации. Боюсь, на этот раз я не способен буду выполнить своё обещание Авачелу.
Серебристый дракон на щеке эльфа не был изображением Тринкуло, хотя последнему и нравилось считать наоборот. Это был Шут. Некоторым он был известен под именем Аастериниан, но Хальт знал его только как Авачела. Много веков назад жестокая империя аркаиун – варваров, которые наткнулись на тёмных эльфов под поверхностью своего государства, смешались с ними и в конце концов стали дамбрайи – терроризировала соседей, не зная жалости. Они поработили кроткий народ Луирена, даже осмелились бросить вызов Халруаа и возжелали завоевать Лес Амтар, вторгшись под сень деревьев с силой пламени и топоров.
Но Авачел, большой ртутный вирм, обычно странствовавший где-то далеко, во время войны оказался рядом и присоединился к эльфам в их борьбе против аркаиун. Многие из труналор погибли, защищая родину, но всё же имперцы были отбиты и больше не возвращались в Амтар в таком же количестве. Эреван Илесир, Незримый Трикстер Селдарина и бог эльфов-странников, заметил доблесть Авачела и сделал своим компаньоном. Со временем тот и сам стал божеством, почитаемым всеми добрыми лесными расами, а также неутомимым защитником диких эльфов по всему Фаэруну. Когда Тринкуло присягнул на нерушимую верность Авачелу, его дух навеки оказался связан с дикими эльфами, и сам он проводил большую часть своей жизни, сражаясь и проживая вместе с ними.
– Не буду врать, – сказал Ферла, – я бы предпочёл, чтобы ты остался. Наше племя ценит твои советы, твою помощь и твой дух. Я не могу удержать тебя здесь, но должен спросить – не это ли та опасность, от которой никто не смог бы защитить нас лучше тебя?
– Да, Ферла, – торжественно кивнул великий змей, – но теперь опасность повсюду. Я не хочу уходить, но думаю, что лучше всего у меня получится защитить нас всех, если я буду далеко отсюда. Чалинташ с союзниками хотят отправить меня на задание. Он сказал, что я могу помочь положить конец Ярости.
– Вижу, тебя не переубедить, – заключил вождь. – Тогда желаю тебе удачи и скорости. И пусть сила Авачела никогда не подведёт тебя.
– Надеюсь, ты пожелаешь мне того же, – вклинился Хальт. – Я буду сопровождать Тринкуло.
– Хальт, нет! – воспротивился тот.
– Ты нужен здесь, – напомнил шаман.
– Моему другу нужна помощь, – не сдавался эльф. – Он столько раз нам помогал, что сделать то же самое – значит поступить правильно. Я был взращён на историях о Незримом Трикстере, Авачеле, и их приключениях – разве Эреван оставил бы друга перед лицом беды?
– Скажи мне, Хальт, – спросил Тринкуло. – Как мне сдержать клятву Авачела, если я заберу у труналор одного из сильнейших воинов в час нужды?
– А ты скажи мне, Тринкуло, – в ответ потребовал эльф, – Как ты собираешься выполнить своё задание – каким бы оно ни было – без меня?
Дракон какое-то время собирался возразить, но это было бессмысленно. Он разразился хохотом, который, как подозревал Хальт, слышно было, наверное, даже в Дамбрате. Эльф повернулся к Ферле, направив указательный палец прямо на свою щёку.
– Эта татуировка призвана напоминать нам, что клятва связывает обе стороны. Мы должны Тринкуло намного больше, чем он нам.
– Порывистость юности, – вздохнул вождь. – Тринкуло, на твоё усмотрение.
Дракон покачал головой.
– Точно знаю, что потом об этом пожалею. Седлай.
– Над чем вы смеялись? – спросил Хальт. Тринкуло закончил беседовать с Чалинташем, и сейчас компаньоны вернулись в свою комнату в «Весёлом Жонглёре».
– Смеялись? – переспросил Тринкуло, расхаживая взад-вперёд. Дракон всегда отличался неугомонной энергией, но на сей раз эльф видел, что каждая вена в его человеческом облике вздувается и пульсирует. – Когда?
– В какой-то момент вы с Чалинташем рассмеялись. Над чем же?
– А, – понял вирм, остановившись на месте. – Над идеей. Абсурдной. Когти Справедливости охотятся на металлических драконов, отвергающих планы Ларета. «Справедливость и добро превыше всего» – вот их код чести. А ещё «Честь и уважение праведной невинности». И где в этом справедливость, где добро? Чалинташ рассказал, что два серебряных Когтя явились в его логово, и ему пришлось пролететь пол-Анаурока, чтобы избавиться от них. Мы просто изгои и дураки для Его Великолепия – только потому, что не хотим сунуть головы в песок, погрузиться в кататонический сон и надеяться на лучшее! Если уж это не смешно, то я тогда даже не знаю, что!
Он снова начал шагать по комнате.
Хальту решение Чалинташа встретиться с Тринкуло в таверне под названием «Весёлый Жонглёр» показалось глубоко циничным. Сам Чалинташ был медным драконом – вместе со ртутными они являлись самыми легкомысленными из драконов и славились любовью ко всяким шуточкам и проказам.
А когда подводит даже сила шута…
– Почему он показал на меня? – спросил Хальт. – И ты знаешь, о чём я говорю.
– Да, это. – Тринкуло опустил взгляд. – Это не относилось конкретно к тебе. Скорее в целом к эльфам. Никто, конечно, не говорит, что эльфы стоят за тем, что происходит именно сегодня. Вовсе нет. На самом деле…
– Что ты говоришь? – потребовал объяснений Хальт.
– Эльфы сделали это, – дракон посмотрел другу прямо в глаза. – Ярость. Эльфы создали её. Боги знают, как давно… но это сделал твой народ, Хальт.
– Зачем? – спросил воин. – Зачем эльфам это было нужно?
– Чтобы подвинуть нас, – эти слова, казалось, приносили Тринкуло физическую боль. – Драконы когда-то правили миром, а эльфы захотели занять наше место. Поэтому их верховные маги придумали это проклятие безумия. Вирмы становились безрассудными, дрались друг с другом, оставляя логова, чтобы быть убитыми. Оно даже заставляло их пожирать собственные яйца. Численность драконов уменьшилась, и эльфы смогли создать собственные цивилизации.
– Но ведь это касалось только злых драконов?
– Может быть, но я сомневаюсь, – сказал Тринкуло. – Сегодня проклятье влияет на всех – хороших, злых. Кто-то может даже сказать, что так и было задумано.
Цвет покинул смуглое лицо Хальта.
– Ты не знал об этом проклятии?
– Нет. Полёты уже случались, но причина была мне неизвестна. Чалинташ тоже не знал, пока с ним не поделился родственник, обнаруживший свидетельство в человеческих руинах на дне Лунного моря.
– И все равно он винит меня, – отметил эльф.
– Нет, – возразил Тринкуло. – Не винит. Как он может? Это произошло тысячелетия тому назад! И моя миссия… Я должен рассказать тебе о ней. Возложил бы он её на меня, если бы ненавидел эльфов? – странно откровенная улыбка возникла на лице вирма, словно перечёркивая всё, что он до этого сказал. – Мы летим в Эвермит.
– Эвермит? – не поверил Хальт. Когда он был моложе, Лес Амтар посетил эльф с бронзовой кожей, верхом на белом пегасе. Труналор вежливо отклонили его предложение оставить древнюю родину, за которую много раз была пролита их кровь, но его рассказы впечатлили Хальта – разве могло быть хоть какое-то место таким, как чужеземец описывал?