- И как же он умер?
- Кровь, - подавленно отозвался Тониас, скрестив руки на груди. – Когда меч выковали, было сказано, что если когда-нибудь на него попадёт кровь, это его погубит.
Я всё ещё изучал не подающий признаков жизни камень.
- Как же меч побывал в тысячах битв и изменил лик Фаэруна, если никогда не проливал крови?
- Своим пением он вызывал массовые мороки, заставляя малую группу казаться армией, заставляя врагов думать, что они ранены, мог вызывать у них слабость, потерю сознания или даже заставить поверить в собственную смерть. Меч выигрывал войны пением, а не убийствами… не кровью.
- Поющий меч… - протянул я, с уважением глядя на оружие. – Может он и по-оперному умеет? Подходящий предмет для такого как ты. Чудесный реквизит, превращающий хорошего актёра в великолепного певца.
- Он и есть великолепный певец, - вознегодовала скрипачка. – У него красивый голос. Спой ему, Тониас. Спой!
Тониас похлопал её по руке, и от этого успокаивающего жеста её протесты сошли на нет.
- Толку не будет. Он все равно скоро бы узнал, - тенор поднял взгляд на меня; в его глазах больше не было огня и ярости – это был заплаканный и испуганный взгляд потерявшегося ребёнка. – Я хороший тенор, это так, но отнюдь не великий. Не великий тенор Тониас из Селгаунта. Всё это лишь притворство. Меч пел, не я. Как видишь, Ранджир был моей карьерой, моей жизнью. Я бы ни за что не стал проливать им кровь.
Я кивнул, убирая записи. Он говорил правду, в этом я был уверен. В противном случае, он жертвовал карьерой впустую.
- Значит, для тебя всё кончено?
Тониас фыркнул.
- Скажу, что рана мешает мне правильно дышать. Скажу, что теперь не могу спеть и четырёх тактов. Придумаю что-нибудь и уйду на покой.
Не выпуская меча из рук, я поднялся, собираясь уходить, но развернулся задать последний вопрос:
- Ты говоришь, жертвой убийства стал Ранджир. Если его убил не ты, то кто тогда?
Жар гнева вновь полыхнул в глазах толстяка.
- Ви’Торрес. Должно быть, узнал о мече, что это он пел за меня. Разнюхал, как убить его, и ударил меня, чтобы спровоцировать. Может, он и пытался убить меня, Куэйд, но преуспел в убийстве Ранджира.
- Зачем? – спросил я. – Зачем убивать меч?
- Зависть, обычная зависть. Он хотел уничтожить мою карьеру, как сделал это со своей собственной.
Похоже, всё вставало на свои места. Я направился к двери.
- Меч я конфискую на то время, пока во всём не разберёмся.
Тониас лишь махнул рукой:
- Теперь он для меня бесполезен. Делай что хочешь.
- Я хочу показать его Ви’Торресу; посмотрим, что он скажет, - я указал на двух городских стражников. – А ещё я хочу попросить этих джентльменов не отходить от тебя ни на шаг, пока мы не разгребём эту кучу неприятностей.
- Понимаю, - ехидно тявкнул Тониас, похлопывая по руке подруги. – В конце концов, кто-то же должен меня охранять.
Гримёрка другого тенора таилась в недрах здания оперы – ни окон, ни серебряных зеркал, ни тахты, ни шулуньских ковров. Просто каморка, ограниченная влажными кирпичными стенами. Окружённый стражей, Ви’Торрес лежал на подгнившем тюфяке на полу. Он всё ещё был одет в чёрное тряпьё, а в руках сжимал металлическую флягу; лицо испачкано гримом, взгляд растерян, на голове спутанный клубок чёрных волос.
Всё ещё улыбающийся жрец встретил меня в проходе:
- Сегодня на нас дважды снизошло благословение. Утренний Лорд посчитал, что и этого человека нужно оставить среди нас. Раненый потерял много крови, но теперь его жизнь вне опасности.
Я наклонил окровавленный меч к Ви’Торресу.
- Посмотрим, надолго ли. Спасибо за помощь, - поблагодарил я, этой фразой давая понять, что жрец может идти. Тот коротко поклонился и скрылся из этого плесневелого закутка.
Я оглядел раненого – живое воплощение болезненного, злобного Гаррагия:
- Ну и что скажет в свою защиту человек, ударивший своего соперника прямо на сцене, перед тысячами свидетелей?
- Я этого не делал, - жалко выдавил он, с трудом сглотнув.
Я кивнул. Каждый в тюрьме невиновен.
- Значит, кинжал просто соскользнул. Или ты просто напился и потерял равновесие. Или может, клинок сам решил поразить самую большую мишень поблизости.
- Точно не последнее, - мрачно бросил мужчина, закашлявшись; от приступа на его глаза навернулись слёзы. – Я сунул кинжал в левую подмышку, как и всегда.
- Когда в глазах двоится, сложно сказать, которая левая подмышка…
- Я ничего не пил перед представлением. Только после… всего, что я…
- Тогда откуда вся эта кровь? И почему же я здесь, разговариваю с тобой?
- Я его не ударял.
Я навис над лежащим.
- Тониас считает иначе. Тониас, и я, и весь остальной Селгаунт. Но не только это, ещё я считаю, что ты убил и его меч… вот этот, - и я протянул окровавленное оружие.
Ви’Торрес моргнул при виде заляпанной стали, затем измученно сомкнул веки.
- Ранджир был моим, Куэйд. Зачем мне убивать собственный меч?
Я смотрел на певца с недоверием. Присев на корточки, я положил клинок на колени.
- Твоим? Тогда почему он оказался у твоего недруга?
- И правда, почему? – Ви'Торрес кивнул, не открывая глаз. – В дни моей славы он был моим. Я использовал его так же, как Тониас. Его голос стоял за моим взлётом. А потом меч украли. Я был сокрушён. Отказался выступать. Стал напиваться. Просыпался в странных местах. Люди сделали свои выводы, но настоящей причиной конца моей карьеры была потеря Ранджира, - тенор судорожно вздохнул. – Могу я его подержать?
Я передал клинок певцу, и Ви’Торрес положил его себе на грудь, остриём вниз – как обычно кладут оружие мертвецам. Его ноздри затрепетали, когда он втянул запах металла. Снова плотно закрыв глаза, он через силу улыбнулся. – Наконец-то, снова в моих руках.
Меч Тониаса? Меч Ви’Торреса? Имело смысл. Два великих тенора, один великий голос.
- Если меч – твой, почему ты не попытался его выследить?
- А чем, ты думаешь, я занимался последние пять лет? Я заподозрил Тониаса после его дебюта, но не мог подобраться поближе, чтобы узнать точно. Выгоняли из концертных залов, знаешь ли. А за пределами сцены он хранил меч в железном сундуке с тройным замком. Я узнал наверняка, что это Ранджир, только когда мы начали репетировать «Терру Инкогниту». С того момента я всё пытаюсь заполучить его назад. Я даже обратился в Гильдию Лицедеев, Бардов и Певчих…
- С чего бы им тебе помогать? Ты же жулик. И Тониас жулик.
- Ранджир – всего лишь инструмент, как какая-нибудь кифара – так я им сказал. Они наотрез отказались. Но с помощью гильдий или без, я собирался вернуть меч. До тех пор, пока я жив, я бы не сдался. И это Тониас знал. Но не знал, что моя кровь сделает с оружием.
- Это он рассказал мне, как умер клинок.
- Однажды он попытался это сделать… замахнулся на меня. Тогда я предостерёг его, но он лишь усмехнулся. Зато сейчас правда ему известна.
Тониасу, может, и известна, а вот мне – нет. Обе истории звучали правдоподобно, но всё же это были лишь истории, возможно – лишь ложь.
- Ты не остановился ни перед чем, чтобы вернуть меч, - сказал я. – Я отправлю тебя под конвоем и буду ходатайствовать о предъявлении обвинений в убийстве. – Я забрал оружие и обвёл стражников взглядом. – Наденьте на него наручники и сопроводите в казематы. В скором времени прибуду для объяснений.
Но даже когда бойцы взялись за дело, переворачивая Ви’Торреса на бок, тот спросил:
- А что с Тониасом?
- Ему будут предъявлены те же обвинения.
- А Ранджир? Кто убил Ранджир?
Я медленно перевернул обагрённое лезвие в руке.
- Этого я всё ещё не знаю.
Я доставил безрадостные новости Тониасу и его подружке, став свидетелем нового акта истерик и угроз. С меня хватит. В печёнках уже сидят все эти певцы, шелка, спесивцы и простаки. Мне хотелось обратно на тёмные улицы, к дымящим каминам, к бездомным собакам и запаху старой рыбы. Хотелось старой доброй грязи – называющей себя грязью и выглядящей грязно. В конце концов, даже золото и бриллианты – всего лишь грязь под макияжем.
Забрав Ранджир с собой, я в одиночку направился к городскому гарнизону. По пути я остановился перевести дух и собраться с мыслями.
Я оказался в маленьком круглом мощёном дворике, окружённом каменными богадельнями. Ярким шрамом на брюхе ночного неба сиял полумесяц, тонкие облака окутывали его рваной марлей, а линия крыш неровными зубами впивалась снизу. Черная черепица, протекающая дранка, лохматые охапки соломы. Башенки топорщились, точно зубья грубой короны. Вода шептала что-то в канавах, и поблёскивала в далёкой чаше моря.
Селгаунт. В четыре раза меньше Глубоководья, но не меньше погружённый в мерзость. Неискренность. Лживость. Богатые жирные примадонны против богатых жирных примадонн. Всё это я мог выдержать – ведь я привык к этому – но в самом центре всего этого месива в ловушке оказалось что-то чистое, что-то благородное и восхитительное.
Я поднял кроваво-красный клинок перед собой. Ранджир, древний поющий клинок эльфийских королей, выкованный для битвы, герой сотен войн, вершитель судеб континентов… навеки мёртв. Убит в вечернем представлении. Но даже это было не самым худшим. Перед всем этим меч был рабом двух глупых мелочных индюков. Они заставляли его петь ради аплодисментов, выступать, словно ручная обезьянка и проводить остальное время во тьме под тремя замками. С тем же успехом он мог использоваться для нарезания арбузов да открывания заклинивших дверей.
Стоя там под облаками-марлями и маленькими напуганными звёздами, я со всей отчётливостью понял, что Тониас и Ви’Торрес не были первыми хозяина меча. Сколько же других великих теноров сембийской оперы использовали этот клинок? Сколько сотен лет поющий меч эльфийских королей был марионеткой напыщенных болванов, подобных этим двоим?
Внезапно я вновь почуял его. Запах смерти.
Я больше не был один. Они явились из темноты крошащихся улочек. Повылазили из-за обшарпанных деревянных сараев, неухоженных клумб, из-за куч гниющих бочек. Подтянутые бойцы в чёрном, с глазами, горящими точно свечи. Они были повсюду, отрезали все выходы.