знаешь, что твои «рыцари» натолкнуться на него.
– Это даже не мой почерк, – выкрикнул Парамор.
Он яростно трясся, и дребезжащий меч скользнул в сторону его окаменевшей ноги.
Удары ботинок о дверь стали громче. Треск дерева тоже стал громче. Но простым жестом Дорсум бросил на дверь синее свечение: магия сделала дерево твердым как сталь.
– А в этом мешке, – огрызнулся маг, зная, что у него достаточно времени, – том самом мешке, в котором не так давно лежали пять голов похитителей, лежит и голова Джереми – голова, которую ты отрезал, чтобы сделать куклу, что появилась у кровати Петры!
Маг нагнулся к мешку с головами, но его рука так и не сомкнулась на ней. В этот самый момент, могучий меч Нэума пошатнулся и ударился об обездвиженное тело Парамора, рассеивая наложенное заклинания. Спустя мгновенье этот же меч выскользнул из ножен, чтобы опуститься на шею чародея.
Как только острая сталь рыцарского клинка отрубила голову придворного мага, заклинание с двери также рассеялось. Стража, ворвавшаяся вовнутрь, увидела лишь потоки крови, а затем – отделившуюся голову, которая улетела на кровать, разбрызгивая еще больше крови, и тело Дорсума, упавшее у основания мешка, снова окрасив его в красный.
Поняв все неправильно, стражники бросились на Парамора, сдерживая его. То ли из-за позднего часа, то ли отвратительных конвульсий волшебника или потому, что драка была «двое на одного», сэр Парамор пытался отбиваться от клинков стражников, и, в результате, пырнул одного из них в глаз. Трусливый друг раненного стражника упал и закричал, подняв тревогу, у основания лестницы. Тем временем Парамор, жалея мужчину, в чей глаз воткнул меч, вогнал его еще глубже, в мозг, чтобы избавить несчастного от мук.
Крики тревоги прошлись по всему замку.
– Парамор – убийца! Остановите его. Убить его!
Сэр Парамор посмотрел, как второй стражник сорвался с места и убежал, а сам рыцарь упал на колени перед телом у своих ног. Слеза прокатилась по его благородной щеке, он со слепой ненавистью смотрел, как разрушается его счастливая жизнь. Не забыв о человеке, который все разрушил, он взял голову Дорсума и сердито с глухим стуком запихнул ее в мешок. Затем Парамор торжественно встал, вдохнул пропитавшийся кровью и потом воздух, и вышел из комнаты, зная, что даже если выживет, то его несправедливо изгонят. Так и случилось.
– Вот вам, дорогие друзья, – прохрипел укутанный незнакомец, а его левая рука погладила черную бороду, – и печальная история о величайшем герое, что когда-либо жил.
Не считая потрескивания огня и завывания бушующего ветра, на комнату обрушилась мертвая тишина. Люди, которые раньше косились на это сломленное подобие человека, теперь смотрели на него с благоговением и трепетом. И дело было не в его словах. Не в его истории, а в чем-то в нем самом, в чем-то мистическом и едва уловимом. Магия. Те, кто ранее отказали ему в глотке воды, сейчас с охотой угостили бы его всем самым лучшим со своих ферм, с радостью отдали бы ему своих мужей и сыновей в солдаты, или жен и дочерей, чтобы ублажать его. И это почтение только усилилось от следующих его слов.
– Вот вам, дорогие друзья, печальная история о том, как я оказался среди вас, – даже огонь и ветер затихли, чтобы услышать то, что последовало далее. – Как вы понимаете, я и есть сэр Парамор.
На этом он отбросил все еще мокрое тряпье, обволакивавшее его, и из огромной кучи, которая была незнакомцем, возник молодой, изящный и могучий воин с глазами цвета платины. Его лицо сильно отличалось от того замерзшего, с которым он говорил. И в конце, он снял отрубленную голову Дорсума, которая была насажена на правую руку воина, словно марионетка. Даже тогда мертвые уста волшебника продолжали двигаться благодаря тому, как устроились пальцы воина на костлявом нёбе и сухом языке. На протяжении всей ночи, на протяжении всей истории собравшиеся жители слушали марионетку, сделанную из головы мертвеца.
Голос старика исходил изо рта молодого воина, когда его пальцы двигали челюстью и языком.
– Поверьте ему, люди! Он величайший герой, что когда-либо жил.
Коричнево-черная жидкость стекала по предплечью Парамора.
Один только Гораций, ввалившийся в зал, был в ужасе от зрелища; кошмар не коснулся никого даже в меньшей мере.
Простой народ из Кюригской цитадели встали со своих стульев и с удивлением приблизились к возвышающемуся рыцарю и его ужасной марионетке. Они окружили его прямо, как дети из рассказа. Раздались крики, смешанные со стонами и выражениями слишком уж восторженными для человеческого языка:
– Научи нас, о сэр рыцарь! Веди нас, Парамор! Защити и спаси нас от врагов!
В центре сияющее солнце их обожания вытянуло свои окровавленные руки и обняло их.
– Конечно же, я спасу вас. Только следуйте за мной и будьте моими воинами, моими рыцарями!
– Мы умрем за тебя!
– Позволь умереть за тебя!
– Парамор! Парамор!
Восхищения перекрикивали порывы ветра и рычание огня, а поднятые руки людей могли бы снести крышу этой лачуги, если бы Парамор только приказал им.
Поклонение было таким сильным, что никто – даже сам богоподобный Парамор – не заметил сверкнувшее лезвие топора Горация, пока оно не стало красным от журчащей из горла крови рыцаря.
СУМРАКТрой Дэннинг
Мир был молод.
На берегу Холодного Океана сидела женщина, чьи размеры и фигура напоминали гору - большие бёдра, словно утёсы, и крепкие груди, точно скалистые холмы. А ещё острый подбородок, нос как орлиный клюв и плоские, будто горные плато, щёки. Глаза её - круглы и черны, как пещеры, белые волосы - ниспадают локонами, словно сдуваемый с величественных пиков снег.
Улутиу, Король Океана, не знал имени женщины, да оно и не интересовало его - лишь бы она почаще приходила окунать ступни в его море. И тогда он забирался на её плечи, а затем, скатываясь с них вниз, проскальзывал своим волнообразным телом между её холмов, скользил по животу и дальше, по расщелине промеж плотно сжатых бёдер, заканчивая маленькое путешествие прыжком с её колен и всплеском ледяной воды. И так сильно нравилась Морскому Королю эта игра, что он готов был выбираться на льдистое побережье и повторять её вновь и вновь, не задумываясь о голоде, или усталости, или о чём угодно, кроме наслаждения, равно духовного и плотского.
Да и женщина - имя ей было Отейя - тоже любила эту забаву. Она жаждала ощущать прикосновения влажной шкуры Улутиу на коже, совсем как её лёгкие жаждали глотка воздуха. Её нравилось откинуться, уперевшись руками о промёрзшую землю, и не думать ни о чём, лишь только о ледяных удовольствиях, терзающих тело. И тогда она цепенела, впадая в ступор, столь блаженный, сколь и леденящий, и в конце концов заходилась в абсолютном экстазе. И тогда тело её сотрясалось, дрожью отзываясь в отдалённых землях, размётывая зеленеющие луга на куски и сбивая с горных вершин снега, которые затем скатывались в ущелья со всепоглощающей мощью, не уступающей по силе её удовольствию.
И всё это видел Аннам Всеотец. Яростен был его гнев, и ещё яростнее становился он оттого, что мог он читать мысли их и чувствовать их вожделение - таково было его проклятие. Поднялся он из каньона, в котором лежал, и даже сокрушающий поток вновь оживших вод реки не был столь же свирепым, сколь его негодование. Сплюнул он с отвращением - и буря с дождём и снегом разразилась над седыми просторами Холодного Океана.
Аннам устремился вперёд. Так тяжела была его поступь, что все воздушные создания покидали свои гнёзда и упархивали прочь - гуси и гарпии, орлы и драконы; и так много их было, что само небо потемнело, заслонённое их крыльями. И земные твари бежали, сминая и срывая копытами и когтями растения на своём пути; и морские, плавниками и жабрами взбивая океан в холодную пену.
И понял тогда Улутиу, что перешёл дорогу высшему богу. Смотрел он на его приближение поверх колен Отейи, дёргая усами и прижав уши к голове.
- Отейя! – голос Аннама катился по берегу, словно бушующий ураган, и не было на свете ничего, что могло бы сравниться с ним по силе ярости. – Что я говорил насчёт твоих развлечений?
Тёмные глаза Улутиу расширились от ужаса, и он скрылся за громадной фигурой Отейи. Услышал Аннам всплеск воды Холодного Океана, и не понравилось это ему. Двумя размашистыми шагами он сократил расстояние до моря и встал на колени, а когда высмотрел размытый тёмный силуэт, удаляющийся от берега, то вытянул свою длинную руку и выхватил Короля Океана из ледяных пучин.
- Аннам, не вреди ему! – голос Отейи разнёсся по ледяному взморью, словно грохот курящейся горы, и ясно было, что это приказ, а не просьба. – Здесь нет вины Улутиу, он просто играл.
- Я отлично знаю, что порождают такие игры! – Всеотец поднялся во весь свой впечатляющий рост и повернулся к Отейе, а холодная вода срывалась с его руки на землю, проливаясь дождём. – Фирболги, вербииги, фоморы, эттины!
- Только не эттины, - поправила Отейя, а когда продолжила, не выказывала ни малейшего страха перед Аннамом. – Этих ты породил.
- Может и так, но мы сейчас не об этом.
Несомненно, Аннам был бы и рад отрицать этот факт, но Всеотец понимал, что это он создал этих монстров, а Отейя не напомнила бы об этом, будь вместо него кто-то другой. То, что она отказалась пощадить его чувства, ещё больше усилило его гнев, и он подумал, что наказание будет воистину суровым.
Недовольная прерванной игрой, Отейя не обращала внимания на негодование Аннама.
- В чём проблема, Супруг?
- Ты должна быть Королевой-Матерью гигантов, - ответил Аннам. – Должна заселить Торил моим потомством – настоящими гигантами, а не мусорными расами от Улутиу!
- Торил пуст и молод, - возразила Отейя. – На нём хватит места роду великанов.
- Я слышу то же оправдание, что и после твоего танца с Вапраком, того, с крысиным лицом? – требовательно поинтересовался Аннам. – А теперь огры заполонили Осторию! Они повсюду, они точно чума, охватившая империю моих детей, точно вредители, вгрызаются в её поля.