- Это уже ни в какие ворота! – возмутился сэр Хэмнет, прервав наконец поражённое молчание, вызванное удивительной наглостью дворецкого. – Оставь книги на месте, убийца!
- Эти книги не на тех полках, - возразил Утер, не отрывая взгляд от работы. – Шкафы у камина выделены под историю, сэр Хэмнет. Твои же работы – выдумки.
Угрожающе надвинувшись на слугу, пожилой аристократ потянулся за рапирой, вытащив её эффектным и быстрым движением.
- Я пронжу тебя насквозь, если не прекратишь.
- Трус.
Вымученный голос, с трудом произнесённое, приглушённое слово – но достаточно понятное, чтобы привлечь всеобщее внимание к фигуре, обрамлённой массивным дверным проёмом читальни. Капитан Трюсильвер злобно обвёл комнату единственным оставленным ему глазом, и зашёл внутрь.
С каждым шагом зажатый под мышкой костыль стучал, словно молоток гробовщика. Без него Гарет Трюсильвер просто не смог бы идти – правая нога ниже колена отсутствовала. Но это была не самая ужасная из его травм. Жестокие красные кляксы покрывали его руки в тех местах, с которых срезали кожу. Разрез с обратной стороны левой руки стягивали толстые чёрные швы. Наниматель похитителей тел извлёк оттуда мышцы и жилы, оставив руку почти бесполезной. Подобные шрамы теперь иссекли когда-то красивое лицо солдата; они шли через ужасные сиреневые синяки на скулах, исчезая в провале, который раньше был носом, и в тёмной дыре, совсем недавно содержавшей глаз.
Дворецкий обернулся, держа в мощных руках содержимое двух полок.
- Вы должны отдыхать, капитан. Скоро прибудет городская стража, для снятия показаний, - на мгновение Утер перевёл взгляд на сэра Хэмнета. – Я провёл три последних дня, помогая страже отыскать капитана. Если бы ты сказал правду в тот день, когда они нашли тебя, кричавшим как сумасшедший, мы могли бы отправиться на спасение уже тогда, до того, как эти мясники успели разделать его.
- Гарет, - выдавил сэр Хэмнет, как будто даже не услышав обвинения. – Мы думали, что потеряли тебя. Клянусь Кулаком Хелма, я рад, что ты жив!
- Лжец, - медленным, полным боли голосом отчеканил Трюсильвер. То, как он исковеркал это слово, значило, вероятно, что и часть его языка исчезла под действием какого-то заклинания.
Капитан неуклюже доковылял до Утера, остановившись перед ним. Правой рукой он снял самую большую книгу с вершины груды и бросил её в огонь. Вдоль корешка заплясали языки пламени. С резким хлопком том раскрылся, показав раскрашенную вручную карту Земель Орды. Огонь жадно проглотил эту страницу и принялся за остальную часть книги.
Трюсильвер бросил ещё одну штуку, и ещё. Сэр Хэмнет поднял руку, намереваясь остановить его, но низкий, рокочущий рык Утера предостерёг его от этого.
Картограф беспомощно повернулся к остальным – его друзьям, братьям-исследователям. Но сэр Хэмнет Хоклин нашёл в их лицах лишь ненависть, отвращение и гнев. Они смотрели на него, не скрывая презрения, молча одобряя уничтожение работы всей его жизни.
Старик попытался стряхнуть это презрение, укрепить баррикады, который он возвёл вокруг своей трусливой души. Но эти стены рушились. Разделённая слава общества теперь бежала от него, как опадающая листва покидает вступающий в зиму дуб. Сотни висящих на стенах церемониальных клинков и добытых в боях щитов принадлежали и ему. Сражённые чудища и покорённый дракон были и его трофеями тоже – доказательствами доблестных деяний, превосходящих самое смелое воображение. Но не теперь. Бравворты знали правду, и каждый обвиняющий взгляд отражал её обратно, словно безупречное зеркало.
Сэр Хэмнет Хоклин был трусом.
Комната закружилась, и аристократ скрыл лицо в дрожащих руках. Он мог спрятаться от взглядов, но не мог заглушить треск и шипение огня, уничтожавшего его записи и обращавшего его карты в пепел.
И в эту секунду, за мгновение до того, как его сердце было раздавлено рухнувшими остатками позаимствованной доблести, Сэр Хэмнет услышал его – низкий, свистящий смех в языках пламени. Он был прав всё это время. Под аккомпанемент жестокой усмешки Цирика и удовлетворённого выдоха Лорда Раздора, сама сущность старика разлетелась на осколки, а проклятая душа, вереща, провалилась в Гадес.
ЗРЕНИЕРоджер Е. Мур
Когда меня позвали, я находился в переполненной таверне, где воздуха из-за пламени свечей почти не осталось. Вождь моего клана заворчал, но все же отпустил меня и продолжил осыпать ругательствами другого гоблина, который якобы чем-то его оскорбил. Подобные словесные баталии, зачастую сопровождавшиеся вытаскиванием ножей и короткими схватками, после которых пол в таверне становился скользким от крови, в последнее время среди моих сородичей происходили слишком часто. Я был рад уйти.
Но я бы куда больше радовался обретенной свободе, если бы позвавший меня воин не сообщил, что меня хочет видеть Скраланг, шаман нашего народа. При мысли о встрече со старым гоблином желудок у меня завязался узлом. Я не трус, но и не дурак. Посыльный отправился восвояси, а я, обуздав свои страхи, зашагал по длинным и узким тоннелям Нижней Ночи, нашего дома под Пыльными Стенами.
В свои двадцать я был капитаном стражи и помощником предводителя нашего клана, ещё один молодой кулак среди множества рук горных гоблинов. С двенадцати лет я сражался на поверхности с людьми, которые вторгались в наши земли. Однажды я оказался схвачен и провел в плену целый год, пока не сбежал. Это научило меня больше никогда не попадаться. Я неплохо знал людей и не испытывал перед ними страха, но Скраланг не был человеком, да и гоблином, как поговаривали, тоже.
Когда я добрался до конца темного, затянутого паутиной тоннеля, дверь сама собой распахнулась. Не вставая с кровати, Скраланг поприветствовал меня кивком. Небрежно взмахнув рукой, он указал на стул, стоявший у стола, на котором неверным пламенем горела единственная свеча. Попытавшись взять себя в руки, я вошел в его жилище.
Я пересек небольшую, заваленную хламом комнату. Под подошвами моих подбитых железом сапог хрустели обломки костей, корки хлеба и прочий мусор. Скралангу было плевать на грязь. Как говорили, с каждым днем мирские дела волновали его все меньше и меньше. Я не понимал, как он может жить в таких жутких условиях, но сейчас было не время и не место об этом говорить. Кто посмеет нанести оскорбление тому, кто говорит с богами?
Усевшись, я принялся ждать, пока шаман не достанет из коробки, стоявшей у его лоскутного ложа, небольшую бутыль и глиняную чашку. Осторожно спустив ноги со своей полуразвалившейся кровати, он встал, прошаркал к табурету и передвинул его, чтобы сесть рядом со мной. Напрягшись, я приготовился вскочить и отдать честь, но ему, казалось, было все равно. Его фамильярность поразила меня – он вел себя так, словно я являлся его старым и доверенным другом.
Но, когда я смог хорошенько рассмотреть старого шамана в пламени свечи, его облик поразил меня ещё больше. От его одежды исходил запах тления, словно смерть подошла к нему на расстояние взмаха ресниц. Кожа на его лице и кистях туго обтянула кости, а руки и шею покрывали открытые язвы. И все же, несмотря на это, его светлые желтые глаза смотрели ясно и твердо. С осторожностью он наполнил свою чашку другим напитком, но пить не стал. Вместо этого он откинулся и смерил меня холодным и ясным взглядом.
- Ты скучаешь, капитал Кергис, - произнес он голосом, больше похожим на шепот. В тишине он прозвучал, словно крик. – Здешняя жизнь тебе не по душе. Ты жаждешь оказаться где-нибудь ещё.
Я чуть было не принялся все отрицать, но его глаза сказали мне, что лгать не стоит. Я нерешительно кивнул.
- Вы видите все, ваше темнейшество, - произнес я. Я знал, что при помощи своей магии дряхлый гоблин, вероятно, и правда мог увидеть все в Нижней Ночи – даже то, что было скрыто в укромных уголках разума и души.
Старик повертел в руках чашку. Его паучьи пальцы дрожали.
- Безопасное существование в границах нашего дома начало тебя тяготить? Мелочная болтовня вождей кланов скорее навевает на тебя сон, нежели разжигает огонь в твоей крови? Или же ты строишь свои собственные планы, желая занять более высокое положение, и твоя скука служит лишь прикрытием для твоих амбиций?
Обвинения в предательстве не являлись чем-то экстраординарным, но услышать эти слова из уст нашего шамана было равносильно тому, чтобы услышать приказ о своей казни.
- Я верен! – воскликнул я куда громче, чем намеревался.- Вы ошибаетесь во мне, ваше темнейшество!
Я прикусил язык. Скраланг не мог ошибаться. Он был законом, и другого закона мы не имели. Я замер на стуле, почти уверенный в том, что в ответ он вынесет мне смертный приговор. Быстрая смерть была лучше медленной, и я молил о ней богов.
Вместо этого Скраланг сделал глоток из своей чашки и вздохнул.
- Ты верен, да, - произнес он, уставившись на чашку в своих пальцах.- Ты не трус и не предатель. Ты просто кажешься… павшим духом, твой разум утратил чистоту. В последнее время ты не ведешь себя так, как полагается настоящему гоблину, - он замолчал на некоторое время, а затем перевел взгляд на меня. – Впрочем, иногда мне кажется, что это относится и ко всем нам.
Если бы он заявил, что на самом деле является халфлингом, я бы и то не был удивлен сильнее. На несколько мгновений я лишился дара речи.
- Не понимаю, - наконец произнес я. – Мы все настоящие гоблины. Мы не осквернены, как…
Предательский язык! Я был бы рад его отрезать, лишь бы вернуть слова, которые только что слетели с моих уст. Услышав их, Скраланг вздрогнул, а его старое лицо затвердело, как сталь.
- Мы не осквернены, как один из нас, верно? – взгляд глубоко посаженных круглых желтых глаз шамана стал ледяным. Его пальцы обвились вокруг чашки, как паутина вокруг добычи. На миг я почувствовал себя на месте этой чашки.
Но затем без предупреждения выражение лица старого шамана смягчилось, черты разгладились. Отведя взгляд, он поставил чашку на стол.