остандин, несмотря на все свои национальные чувства, теперь посчитал разумным помирить Армению с папством. Верные посланцы отправились от имени молодой четы к папе и императору Фридриху[38].
Христианам севера повезло, что два их главных мусульманских соседа — сельджуки и Айюбиды Халеба и Мосула — постоянно воевали друг с другом, ибо восьмилетнее перемирие, которое обязался соблюдать аль-Камиль, тех не касалось. Жан де Бриенн охотно воспользовался им, чтобы дать отдых своему усталому королевству и, в частности, восстановить торговлю с мусульманами внутренних стран, которая и была его главным источником доходов. Осенью 1222 года Жан решил побывать на Западе. Он хотел посоветоваться с папой насчет будущей помощи для его королевства, а также ему нужно было подыскать мужа для своей дочери, юной королевы. Ей было всего одиннадцать, но ему уже было за семьдесят. Он должен был обеспечить преемственную передачу Акры. Назначив Одо де Монбельяра вице-королем, Жан отправился из Акры вместе с Пелагием, который только что побывал с легатской поездкой на Кипре, а также патриархом Иерусалимским Раулем де Меренкуром и Великим магистром госпитальеров. Великий магистр Тевтонского ордена Герман фон Зальца уже находился в Риме. Вся компания высадилась в Бриндизи в конце октября.
Жан поскакал прямо в Рим, где заявил, что все территории, которые будут завоеваны крестоносцами, следует отдать Иерусалимскому королевству. Пелагий, возможно, не соглашался, но папа поддержал Жана, и император прислал сообщить, что также одобряет. Тогда Жан отправился дальше, во Францию, чтобы еще раз повидать своего старого друга короля Филиппа II Августа. Между тем Герман фон Зальца выступил с предложением поженить королеву Иоланту и самого императора Фридриха, чья супруга умерла несколькими месяцами ранее. Это был бы прекрасный вариант. Идея польстила Жану, но он колебался, пока Герман не пообещал ему, что он останется регентом до смерти. Папа воспринял ее с восторгом. Если Фридрих будет принцем-консортом Иерусалима, он, разумеется, больше уж не станет выкручиваться и затягивать с крестовым походом. Ко времени, когда Жан прибыл в Париж, переговоры уже почти завершились. Королю Филиппу не понравилась новость, и он упрекнул Жана. До той поры именно к королю Франции обращались с просьбой найти супруга для наследницы Утремера. Сам Жан именно так и стал королем, названный Филиппом. Однако ради старых времен французский монарх любезно встретил Жана, и тот присутствовал при смерти Филиппа в Манте 14 июля 1223 года. В своей последней воле Филипп завещал Жану 50 тысяч марок на королевство Иерусалимское, а также аналогичные дары госпитальерам и тамплиерам. Жан присутствовал также на похоронах короля и коронации его сына Людовика VIII, а затем отправился в Испанию, в паломничество в Сантьяго-де-Компостелу. Несколько месяцев он провел в Кастилии, где женился на сестре короля Фердинанда III Беренгарии и вернулся в Италию в 1224 году[39].
В августе следующего года граф Генрих Мальтийский прибыл в Акру на четырех имперских галерах, чтобы забрать юную королеву, которой тогда было четырнадцать лет, в Италию для бракосочетания. С ними приплыл Жак, избранный архиепископ Капуанский, который сразу же после высадки обвенчался с Иолантой от лица Фридриха в церкви Святого Креста. Затем ее отвезли в Тир, и там, так как она теперь считалась совершеннолетней, патриарх Рауль в присутствии всей утремерской знати короновал ее иерусалимской королевой. Празднества продолжались две недели, потом королева в сопровождении архиепископа Тирского Симона де Могастеля и ее кузена Балиана Сидонского села на корабль. Она задержалась на несколько дней на Кипре у своей тетки, королевы Алисы. Когда пришло время расставаться, обе королевы и все их дамы рыдали; и они услыхали, как Иоланта печально прошептала последнее «прощай» милой сирийской земле, которую ей уже не суждено было увидеть.
Император вместе с королем Жаном дожидался своей невесты в Бриндизи. Ее встретили с императорской пышностью, и вторая брачная церемония состоялась 9 ноября 1225 года в местном соборе. Фридриху шел тридцать первый год. Это был красивый мужчина. Невысокий, но хорошо сложенный, хотя уже склонный к полноте. Его рыжие волосы Гогенштауфенов слегка поредели. У него были правильные черты лица с полными, довольно чувственными губами и выражением, которое казалось добрым, пока собеседник не замечал его холодных зеленых глаз, за чьим пронизывающим взглядом скрывалась близорукость. Его интеллектуальная одаренность ни для кого не была секретом. Он бегло говорил на шести языках — французском, немецком, итальянском, латинском, греческом и арабском. Он прекрасно разбирался в философии, науках, медицине и естественной истории и был хорошо осведомлен о других странах. При желании Фридрих мог быть чрезвычайно занимательным собеседником. Но несмотря на все свои блестящие таланты, он не был приятным человеком. Ему были не чужды жестокость, эгоистичность и коварство, он был ненадежным другом и беспощадным врагом. Его склонность к всевозможным эротическим наслаждениям возмутила даже нестрогий в моральных принципах Утремер. Ему нравилось шокировать современников скандальными замечаниями о религии и нравственности. Нельзя сказать, что он был совсем не религиозен, однако его вера была скорее схожа с верой византийского императора. Он считал себя Божьим помазанником, наместником Бога на земле. Он знал, что неплохо разбирается в теологии, и не собирался подчиняться диктату какого-то там епископа, пусть даже самого епископа Рима. Он не видел вреда в том, чтобы интересоваться другими религиями, особенно исламом, с которым имел связи всю свою жизнь. Он не считал греков схизматиками из-за того, что они отвергли власть папы. Однако он, как ни один другой правитель, жестоко преследовал христиан-еретиков, таких как катары и им подобные. Для обычного западноевропейца он был непостижим. По крови Фридрих был наполовину немцем, наполовину нормандцем, по воспитанию — сицилийцем, дитя полугреческого, полуарабского острова. Если бы он правил в Константинополе или Каире, его считали бы выдающимся и ничуть не эксцентричным. Но как король Германии и император Запада он являл собой некое ужасающее диво. И однако, несмотря на то что Фридрих так хорошо понимал Восток в целом, он никогда не мог понять Утремера.
На следующее же утро после свадьбы император со всей ясностью показал, что он за человек. Он уехал из Бриндизи вместе с императрицей, не предупредив тестя, а когда старый король поспешил за ним, тот принял его весьма холодно. Последовала открытая ссора, когда Жан узнал от своей плачущей дочери, что супруг прямо в брачную ночь соблазнил одну из ее кузин. Тогда Фридрих холодно заявил Жану, что он никогда не обещал тому, что он останется регентом. Письменное соглашение не заключалось, а после свадьбы своей дочери он терял всякие законные права на престол. Жан в одночасье лишился своего положения, и солдаты Фридриха даже забрали у него те деньги, которые король Филипп завещал ему на королевство. В отчаянии он бежал к папе. Папа Гонорий, который упрямо отказывался плохо думать о своем бывшем подопечном, снова был разочарован и потрясен, но ничего не мог сделать для Жана, разве что дать ему в управление тосканский патримоний. Но карьера старого вояки на том не закончилась. Его еще раньше прочили на трон Англии. В 1228 году Латинская империя в Константинополе нуждалась в регенте при ребенке-императоре Балдуине II. Жан, хотя ему было уже под восемьдесят, с радостью ухватился за эту возможность. Балдуина женили на его четырехлетней дочери Марии, и Жан принял все меры к тому, чтобы самому носить императорский титул вплоть до смерти в 1237 году.
Императрице Иоланте повезло меньше, чем ее отцу. Фридрих отправил ее в свой гарем, который держал в Палермо, и там она жила в одиночестве, тоскуя по веселой жизни в Утремере. 25 апреля 1228 года она родила сына Конрада и, исполнив свой долг, скончалась шесть дней спустя. Ей еще не исполнилось и семнадцати. Сначала Фридрих обещал папе, что сыграет свадьбу в Сирии, но по его просьбе, переданной через короля Жана и магистра Тевтонского ордена, ему дали двухлетнюю отсрочку. 25 июля 1225 года он принял двух папских легатов в Сан-Джермано и дал клятву отправиться на Восток в августе 1227 года. Также он обязался сразу же послать тысячу рыцарей и отдать Риму в залог 100 тысяч унций золота, которые отойдут церкви в случае, если он нарушит слово. Если кто-то послушался совета из Утремера, то отъезд императора отложили бы до 1229 года, когда истекало перемирие с аль-Камилем.
Обещанные рыцари отправились вместе с караваном кораблей, который должен был доставить в Европу будущую императрицу. Сам Фридрих использовал два года отсрочки на то, чтобы укрепить свою власть в Северной Италии и таким образом связать свои германские и итальянские владения. Решительная враждебность Ломбардской лиги сорвала его планы, и он смог добиться только компромисса с ломбардцами, пустив папе пыль в глаза новой демонстрацией энтузиазма по поводу крестового похода. Однако его старый наставник папа Гонорий умер в марте 1227 года. Новый папа, Григорий IX, был сделан из другого теста, не такого мягкого. Он был кузеном Иннокентия III и, подобно Иннокентию, человеком ясного, юридического склада ума и гордой, несгибаемой веры в богоданное владычество папства. Суровый и аскетичный, он не любил Фридриха как человека и понимал, что не может быть никакого мира между цезарепапизмом, которого добивался император, и его собственной концепцией папской власти. И политические соображения, и благочестие одинаково требовали, чтобы Фридрих отправился на Восток.
Казалось, Фридрих готов к путешествию. Группа английских и французских крестоносцев во главе с епископами Эксетерским и Винчестерским уже отплыла на Восток. Все лето 1227 года император собирал в Апулии громадную армию. Она несколько поредела из-за эпидемии малярии, но несколько тысяч солдат в августе все же двинулись в путь из Бриндизи под командованием Генриха IV, герцога Лимбургского. Фридрих присоединился к армии несколько дней спустя и отплыл 8 сентября. Едва успели поднять якорь, как один из его спутников — Людвиг, ландграф Тюрингии, тяжело заболел