«Из-за высоты. И, в любом случае, здесь зона низкого риска. Не как главные ворота или монорельсы, или стадионы. – Оуэн подходит к спящим птенцам. – Ничего интересного здесь не происходит».
Неожиданно у меня по коже побежали мурашки.
«Вот почему г-н Касей привел нас сюда, – говорю я. Мой желудок сжимается. – Потому что он знал, что они ничего не увидят».
«Да, – кивает Оуэн после паузы. Его тон мрачнеет. – Совершенно уверен».
Значит, он помнит. Он помнит, что видел меня здесь в тот вечер.
«Что он сделал с ней? – спрашиваю я. – Что ты видел?»
«Я ничего не видел и не знаю точно, что он сделал, – отвечает Оуэн, смущаясь. – Но… Я совершенно уверен, что это уже случалось прежде».
Его слова прожигают мой мозг так же, как и картинки в телефоне, перезаписывая многие вещи, в правдивости которых я раньше была уверена.
1. Мир не такой, как нам о нем рассказывали.
2. Шлюз Королевства не может всегда держать нас в безопасности.
3. Счастливый конец бывает только в историях. А истории – это неправда.
Несколько минут мы сидим в тишине, но в моей голове стоит невероятный шум. Мысли и слова, картинки и воспоминания, голоса и ощущения сменяют друг друга с бешеной скоростью – бьются, сталкиваются, взрываются с такой силой, что у меня темнеет в глазах. «Зачем? – мягко спрашиваю я. – Зачем нам рассказывают истории, которые не являются правдой?»
«Может быть, потому, что это здорово – верить в фантазию. Истории помогают людям оптимистичнее воспринимать свою жизнь. – Он останавливается. – Даже если история не заканчивается хорошо».
«Но лучшие истории всегда заканчиваются хорошо, – настаиваю я. – У историй должен быть счастливый конец. Все это знают». От этих слов я ощущаю горький привкус на языке.
Неужели просто потому, что Мама верит во что-то, это должно быть правдой?
«История Ромео и Джульетты не закончилась счастливо, – говорит он. – И тем не менее это одна из лучших историй, которые когда-либо случались».
Перед моими глазами моментально вспыхивает голографическое изображение.
Девочка, смотрящая вниз с балкона.
Мальчик прячется в тени.
«Их тоже заперли? – спрашиваю я. – Так они узнали, что любят друг друга?»
Оуэн затих. «Любовь – это, когда ты чувствуешь себя в тюрьме везде, кроме того места, где хочешь быть», – говорит он.
Я пристально смотрю на него и чувствую, как его слова отзываются во мне.
Тюрьма?
Он поднимает на меня глаза. «Знаешь… ты можешь разговаривать со мной. Если тебе когда-нибудь понадобится друг или… в любом случае».
Друг?
По какой-то причине, даже почти ничего не зная о нем, я верю тому, что он говорит. Я верю, что ему интересно меня слушать. «Почему Супервизоры рассказывают нам о том, что мир ужасен, если это не так?» – мягко спрашиваю я.
«Это просто, – презрительно усмехается Оуэн. – Потому что они – обманщики».
«Но обманывать – это неправильно».
«Они об этом думают иначе».
«Как иначе?»
«Смотри, – вздыхает он. – Я думаю… Я думаю, может быть, они просто хотят защитить вас?»
Комок в моем горле становится больше. «Защитить нас от чего?»
Оуэн еще раз смотрит на птенцов – их маленькие грудки поднимаются и опускаются во сне. Он кладет свою руку на мою. «От желания того, чего вы никогда не сможете иметь».
Я еще долго слышу его слова потом, когда возвращаюсь в свою спальню, и Мама гасит свет. Часы напролет я пытаюсь обдумывать все, что случилось, начиная с увиденных в телефоне картинок. Я думаю об историях. Я думаю о лжи. Я думаю о Ромео и Джульетте и о том, как они влюбились друг в друга, хотя и не должны были. Я думаю даже об Оуэне.
Что означало то, что он держал меня за руку?
Кто он такой?
И что, с Нией случилось именно это? Она захотела то, чего не могла иметь?
Я задаю поиск ответов везде, где только может достать сеть, но тщетно.
Брандмауэры слишком сильны.
Спустя много часов, прямо перед пробуждением, Ева шевелится во сне и бормочет что-то о принцах. О пони. О принцессах, запертых в башнях.
Запертых.
Я смотрю на свои кроватные наручники.
Заперты, потому что они любят нас.
Впервые в жизни я пытаюсь высвободить руки, но наручники закреплены так туго, что даже не шевелятся. Даже наоборот – чем сильнее я тяну, тем туже они становятся. Глубже врезаются в кожу.
Я разжимаю кулаки.
Они построили шлюз, потому что любят нас.
Но как это называется, когда ты любишь так сильно, что причиняешь боль?
Я смотрю на Каю, спящую на другом конце комнаты. Смотрю на Еву, справа от меня. Смотрю на кровать рядом с моей. Кровать, на которой когда-то спала другая моя сестра.
Может быть, нет для этого подходящего слова, говорю я себе.
Может быть, есть только чувство.
34Протокол судебного заседания
МИСС БЭЛЛ: Пожалуйста, назовите свое имя.
Д-Р КРУЗ, ПОВЕДЕНЧЕСКИЙ ПСИХОЛОГ: Меня зовут д-р Джоанна Круз.
МИСС БЭЛЛ: Чем Вы занимаетесь?
Д-Р КРУЗ: В настоящее время я работаю консультантом в корпорации «Королевство».
МИСС БЭЛЛ: В каком подразделении?
Д-Р КРУЗ: Служба безопасности.
МИСС БЭЛЛ: Как давно Вы работаете по договору с ними?
Д-Р КРУЗ: Около восемнадцати месяцев.
МИСС БЭЛЛ: Чем Вы занимались до этого?
Д-Р КРУЗ: Я работала поведенческим психологом, специализирующимся на военных травмах, в министерстве по делам ветеранов США.
МИСС БЭЛЛ: Зачем же самому любимому в мире семейному парку развлечений понадобился в штате психолог по работе с травмами?
Д-Р КРУЗ: Меня пригласили на работу в рамках инициативы по усилению мер безопасности после нескольких резонансных событий, произошедших в парке.
МИСС БЭЛЛ: С какой целью?
Д-Р КРУЗ: В основном, для сопоставления и анализа данных об ответной реакции гибридов в ситуации сильного стресса.
МИСС БЭЛЛ: Вы имеете в виду нападения?
Д-Р КРУЗ: Я бы не назвала это нападениями, нет.
МИСС БЭЛЛ: Почему нет?
Д-Р КРУЗ: Слово «нападение» подразумевает психологическое намерение. Мотивацию. И то, и другое требует чувствования. А гибриды не чувствуют. Они следуют программе.
МИСС БЭЛЛ: Откуда Вы знаете, чувствуют они или нет?
Д-Р КРУЗ: Это определено их функциональностью и дизайном. Девочки сканируют и идентифицируют человеческую эмоцию и реагируют на нее соответствующим образом – это основа для построения доверительных отношений с нашими посетителями, но сами по себе они не испытывают эмоций.
МИСС БЭЛЛ: Повторяю, откуда Вы знаете?
Д-Р КРУЗ: [Улыбается.] Волшебницы могут сканировать эмоции и реагировать с невероятно правдоподобной для человека точностью – именно поэтому они выглядят такими человечными. И все это благодаря их высокотехнологичной операционной системе. Но в этом-то как раз и был весь смысл – сделать так, чтобы девочки были максимально похожи на людей, не будучи ими на самом деле. То есть присутствует все – тончайшие нюансы выражения лица, жесты, контакт глаз. Но чувствовать эмоцию в том смысле, что она зарождается во внутреннем мире или как-то связана с надеждами и мечтами? [Качает головой.] У гибридов нет внутреннего мира, мисс Бэлл. Они просто запрограммированы на реагирование на широкий диапазон стимулирующих импульсов. Свет. Звук. Вкус. Прикосновение. Похвала. Наказание. Доброта. Жестокость.
МИСС БЭЛЛ: Как насчет любви?
Д-Р КРУЗ: Они очень позитивно реагируют на теплоту и расположение, да.
МИСС БЭЛЛ: Нет. Я спрашиваю, могут ли они любить?
Д-Р КРУЗ: О. [Колеблется.] Нет.
МИСС БЭЛЛ: Я еще раз задам этот вопрос, д-р Круз. Откуда Вы знаете?
Д-Р КРУЗ: Из отчетов Наблюдателя.
35Официальный документ суда № 19B
От: Наблюдателя 1A – Подразделение Волшебниц
Кому: Всем – Служба Безопасности & Учебный отдел
Тема: Ана
Дата & Время: 12 июля, 17:11
Прошло почти три месяца после инцидента с Панией в лагуне; в повседневной жизни и личных разговорах Ана продолжает демонстрировать поведение в границах от слабого до умеренно сильного беспокойства, включая, но не ограничиваясь: фиксацию на отсутствии Пании, сокращенный визуальный контакт, пропущенные социальные сигналы, небольшие затруднения при глобальном позиционировании, проблемы с температурной регуляцией тела (вспышки жара), редкие моменты дефицита сознания и озабоченности собственной безопасностью.
На сегодняшний день, моя команда не имеет эмпирического доказательства способности Волшебниц к комплексной интеграции, необходимой для переживания сложного чувства грусти или, если уж об этом зашла речь, любви, но, по мере перехода к Стадии 2 нашего анализа, мы продолжим побуждать Ану отходить от своей программы, от того, что ей было всегда известно, тщательно контролируя при этом ее биологический (гормональный) и цифровой отклик, чтобы определить порог непредсказуемости, критичный для ее операционной системы, за которым происходит сбой. Как это случилось с Панией.
36
Июль Американского корсака
Четырнадцать месяцев до суда
В темноте я могу видеть его энергетическое поле, окружающее меня.
Кружится водоворот маленьких вспышек неонового света – льдисто-голубые и огненно-красные, они вихрем слетают с его кожи в пространство между нами.
Пространство, которое с каждой секундой становится все уже.
«Ана», – шепчет Оуэн. Звук моего имени на его губах разлетается россыпью танцующих искр в моем теле. Мы сидим рядышком на вершине Стального Гиганта. Под нами раскинулся парк, сейчас совершенно пустой. Простирающийся под нами мир счастья навсегда.