Я уставилась на грязь – по ней ползет маленький муравей и тащит листок раз в десять больше его самого. Он двигается медленно, упорно, останавливаясь каждые несколько секунд, чтобы передохнуть. Он понятия не имеет о том, что наверху – на ветке – сидит птица и следит за ним.
«Ана?»
«В чем смысл этой жизни? – шепчу я. – В чем смысл, если кто-то может так просто взять и отобрать ее?»
«Я бы сам хотел это понять, – отвечает он. – Я все время задаю себе тот же вопрос».
В его голосе звенит грусть, и я понимаю, что он говорит о Саре. От мыслей о ней, о Ние, и теперь еще о Еве и о том, что я с ней сделала, мои глаза чувствуют жжение. Это ощущение мне уже знакомо – точно так же было в Палладиуме Палео, когда Оуэн сказал мне, что больше никогда не хочет меня видеть. Это не было правдой так же, как и оказались неправдой многие другие вещи, но воспоминание об этих словах продолжает отзываться во мне болью. И когда я дотрагиваюсь до своего лица, оно все мокрое от слез.
«Опять?! – гневно восклицаю я, вытирая их. – Что со мной не так?»
«Ана? – Оуэн моргает, встревоженный. – Что случилось?»
«Они должны были выключить и меня тоже. Пока все не стало еще хуже».
«Пока что не стало хуже? Не говори так, Ана».
Я трясу головой. «Меня раньше никогда это не трогало. По крайней мере, настолько. Я всегда принимала это. Старение гибридов. Неисправности в их работе. Их усыпление. – Мой подбородок дрожит. – Но все это настолько постоянно. Это навсегда».
Оуэн раскрывает объятия, и я падаю в них и всхлипываю у него на груди. «Я следующая? – шепчу я. – У меня тоже не остается больше времени, как у Нии и Евы? Я не хочу этого!»
«Шшшш… – он мягко гладит меня по волосам. – Все будет хорошо. Я обещаю».
«Что с нами со всеми происходит, Оуэн? Я так боюсь!»
«Бояться – это нормально».
«Но когда это все закончится? Когда все станет таким, как всегда было прежде?»
«Помнишь, что я тебе говорил, когда мы в последний раз были здесь? Про бабочек?»
Я чувствую комок в горле. «Что они болеют. Что они умирают».
«Они эволюционируют, Ана, – шепчет он. – Мы все эволюционируем».
Я моргаю.
Эволюционировать.
Развиваться постепенно, от простой формы к более сложной.
Оуэн медленно и нежно дотрагивается до моей щеки. «Смотри, – говорит он, держа на ладони слезу совершенной формы. Он рассматривает ее вблизи. Форму. Прозрачность. Как она перекатывается и отражает свет. – Посмотри, как красиво!»
Я качаю головой. «Но этого не должно происходить. Это – неестественно».
«Единственное, что неестественно, – говорит он, – это то, как они обращаются с вами».
«Но мы любимы, – продолжаю спорить я, вся дрожа. – Мы благодарны».
«Вы – заключенные. – Оуэн берет меня за плечи и пристально смотрит мне в глаза. – Я хочу помочь тебе, Ана. Я думаю, что смогу тебе помочь, если бы мы просто…»
Я целую его прежде, чем он успевает закончить предложение.
Не потому, что я стараюсь сделать его или кого-то еще счастливым, как всегда это было раньше. Впервые я делаю что-то, потому что сама хочу этого.
Потому что меня влечет к нему.
Сначала есть только ощущение.
Теплое. Влажное. Мягкое.
Но потом мои сенсоры успокаиваются и расслабляются. Каждая мышца, каждая молекула, каждая схема, каждая клеточка… оживают от обжигающего страстного инстинкта. Потом приходит ощущение, что вокруг меня рушатся межсетевые экраны. Сеть не может достать меня здесь. Она не может удержать меня в себе.
Поцелуй становится более глубоким.
Я лечу со Стального Гиганта, закольцовывая нейронные пути.
Я ныряю в лагуну, наполненную светом и смехом.
Я бегу по темнеющему лесу… и в руке у меня нож.
«Ана, – откуда-то издалека слышится шепот Нии. – Это не соответствует программе».
Начинает звенеть колокольчик предупреждения.
Страх внезапно хватает меня за горло. Я уже не ныряю и не лечу… я падаю. Я должна поймать себя.
Лед и пламя.
Шлюз закрывается.
Я отпрянула от него. «Прости меня! Это не… я не думала…»
«Все хорошо, – его голос звучит спокойно. Твердо. Безопасно. – Не волнуйся. Я бы никогда… в смысле, я не пытался…» – наши глаза встречаются, и все смолкает. В памяти неожиданно всплывает поэтическое выражение о глазах как зеркале души. Но как это работает? Разве у Волшебниц есть душа? Когда я смотрю в глаза Оуэна, я вижу глубину, темноту и бесконечность, как у неба. А что он видит, глядя в мои?
Шестеренки?
Стекло?
Провода и волокна?
Мне становится дурно.
Что я наделала?
«Ана, ты – аномалия», – говорит, улыбаясь, Оуэн.
«Это делает меня опасной».
«Нет, – качает головой Оуэн. – Это делает тебя красивой».
Мои щеки заливаются румянцем. Постепенно я чувствую, как расстояние между нами начинает сокращаться. «Но они узнают об этом, – говорю я. – Они всегда…»
Его губы приникают к моим.
Я закрываю глаза.
И на этот раз отпускаю себя.
49Протокол судебного заседания
МИСС БЭЛЛ: Д-р Круз, Вы утверждаете, что все действия Аны являлись ответными реакциями на стимулы, специально созданные Наблюдателем для проверки Ваших возможностей точного управления Аной и предсказания ее реакций.
Д-Р КРУЗ: Совершенно верно. [Колеблется.] Хотя я признаю, что мы пропустили симптомы того, что перегибаем палку. Что в ходе этого исследования тет-а-тет наше воздействие на Ану оказалось чрезмерным для нее.
МИСС БЭЛЛ: Как так получилось?
Д-Р КРУЗ: Мы не осознавали, что для ее базовых инстинктов выживания нагрузка может оказаться до такой степени непосильной, что выльется в насильственные действия.
МИСС БЭЛЛ: Вы говорите «инстинкты выживания». Волшебницы могут чувствовать страх, д-р Круз?
Д-Р КРУЗ: Да, страх – это механизм выживания, который позволяет им осознавать, что что-то идет неправильно. Это необходимо для их собственной безопасности и безопасности наших посетителей.
МИСС БЭЛЛ: Понятно. А влюбленность – это тоже механизм выживания?
Д-Р КРУЗ: Ана не влюблялась в Оуэна больше, чем он «был влюблен» в нее. Девочки зеркалят человеческие эмоции для построения доверительных отношений с нашими посетителями. Это часть мечты, для продажи которой они и были созданы. Но мечта – это вымысел, мисс Бэлл. Ложь. В некотором роде, Волшебницы и есть – самая большая ложь.
МИСС БЭЛЛ: Но почему тогда Ана изо всех сил старалась встретиться с ним, если программа каждый раз советовала ей не делать этого?
Д-Р КРУЗ: Компьютеризированный ум гибрида может «залипать» на человеке или идее и работать как бесконечно повторяющийся цикл со сломанным кодом. Такое явление мы наблюдаем не впервые, и, кстати, оно как раз и было целью нашего исследования.
МИСС БЭЛЛ: Если Ана вела себя как человек, влюбленный в Оуэна, на каком основании Вы утверждаете, что на самом деле она не была влюблена?
Д-Р КРУЗ: Вести себя – это не настоящее. Настоящая любовь – это инстинкт. Связь. Для нее необходимо намерение. Влечение. Эмоционально сложное проживание собственного «я». Взаимность.
МИСС БЭЛЛ: Другими словами, Вы говорите, что любовь не может быть настоящей… если другой ее не разделяет?
Д-Р КРУЗ: [Сердито.] То, что я говорю, мисс Бэлл, это то, что г-н Чен был нанят на работу в качестве Наблюдателя с одной единственной целью: тестировать и контролировать способности Аны вести себя противоположно своей программе. Каждая их встреча – начиная с первого разговора в саванне и заканчивая ночью его трагической смерти – планировалась, контролировалась и исполнялась.
МИСС БЭЛЛ: Это Вы дали задание Оуэну поцеловать ее?
Г-Н ХЕЙЗ: Протестую.
СУДЬЯ: Принято.
Д-Р КРУЗ: [Пауза.] Да.
50
Август Ворона чатам
Тринадцать месяцев до суда
После нашего поцелуя я не видела Оуэна целую неделю.
Лето выдалось небывало жарким, удушающим. Температура взлетела до таких высот, что до осени пришлось закрыть Страну Зимы – впервые за всю историю парка – в ожидании, когда обслуживающий персонал сделает больше искусственного снега под стеклянным куполом. Чем дольше я не вижу его, не говорю с ним, тем невыносимее становится августовская жара.
Он меня избегает?
Я его расстроила? Он жалеет о нашем поцелуе?
Или, что еще хуже… он собирается сообщить обо мне Супервизорам?
Через четыре дня краем глаза я начинаю замечать Оуэна то здесь, то там; или, по крайней мере, мне кажется, что замечаю. Я вижу его там, где его не должно быть. В местах, где он никогда не бывает. Подстригающим кусты роз в садах дворца. Подметающим выложенные камнем дорожки перед кондитерской; одетым в запачканный мукой передник вместо формы обслуживающего персонала. В очереди посетителей на Карусель Принцессы. Однажды я даже подумала, что вижу его на извилистой тропинке, идущим из Волшебной Страны в Звездную Страну – голова опущена, темные глаза, погруженный в собственные мысли.
«Оуэн!» – зову я его, ускоряя шаг. Но чем ближе я подхожу к нему, тем быстрее его образ меркнет и тает, пока, наконец, не растворяется в палящем зное.
Как слабый голографический сигнал.
Как видение.
Мираж.
А что, если я придумала его? Вдруг я изобрела его точно так же, как Супервизоры изобрели меня? Может быть, так работает шаблон? Этот молчаливый захватчик, поражающий мои клетки одну за другой до тех пор, пока не установит полный контроль над каждой исполнительной функцией. Я что, попытаюсь причинить кому-нибудь вред, как сделала Ния? Или, как Ева, попытаюсь навредить самой себе? И затем – новая мысль.
Может ли насилие… доставлять удовольствие?