Отец ваш задумывал идеальную месть: поскольку наш брак до сего происшествия был бы уже заключен, об аннуляции для меня не могло быть и речи. Конечно, потребовался бы развод. Лишившись возможности жениться вторично, я лишался и возможности произвести на свет законного наследника, и таким образом все это – Клеймор и остальное мое достояние – вновь перешло бы к королю после моей смерти.
– Я… я не верю вам, – бесцветным голосом проговорила Дженни, а потом с разрывающей сердце искренностью призналась: – Но не сомневаюсь, что вы в это поверили. Только правда в том, что отец никогда не запер бы меня на всю жизнь, не позволив по крайней мере самой сделать выбор.
– Запер бы, и собирался запереть.
Дженни затрясла головой с такой силой и яростью, что Ройс вдруг понял: она не вынесет этого разоблачения.
– Отец… любит меня. Он не сделал бы этого. И даже не стал бы вам мстить.
Ройс сморщился, чувствуя себя тем самым варваром из-за того, что пытался разбить ее иллюзии.
– Вы совершенно правы. Я… это была ошибка.
Она кивнула:
– Ошибка.
И улыбнулась мягко и счастливо, отчего сердце его чаще забилось, ибо это не походило ни на одну другую подаренную ему прежде улыбку. Эта улыбка была полна доверчивости, и одобрения, и чего-то еще, чего он не мог распознать.
Дженни пошла к окну, глядя в звездное небо. На башнях горели факелы, и силуэт дозорного на стене четко вырисовывался на оранжевом фоне. Но мысли ее были заняты высоким черноволосым мужчиной, стоящим сзади. Он намеревался жениться на ней, и открытие это наполняло ее таким пьянящим, всепоглощающим чувством, что рядом с ним меркли все мысли о патриотизме и мести.
Она протянула руку, лениво обводя кончиком пальца его красивое отражение в холодном стекле, вспоминая все те бессонные ночи в замке Меррик, когда тело ее казалось опустошенным, горящим и требовало его. Она слышала, как он приближается к ней, и знала, что сейчас произойдет между ними, так же точно как знала, что любит его. Не взыщи, Господи, любит врага своего семейства. Она знала это в Хардине, но тогда была сильнее… и боялась. Боялась того, что с ней будет, если она позволит себе полюбить человека, который, казалось, видит в ней только временную забаву. И так же точно Дженни знала, что и он ее любит. Это все объясняло – его гнев, его смех, его терпение… его речь во дворе.
Она осязаемо чувствовала его присутствие еще до того, как он медленно обвил ее рукой, привлекая к себе. В оконном стекле их глаза встретились, и Дженни, не отводя взгляда, попросила его дать одно обещание, которое сняло бы с нее вину за то, что она подарит ему любовь и жизнь. Тихим, дрожащим голосом она промолвила:
– Вы поклянетесь никогда не посягать на жизнь моих родичей?
И он ответил страдальческим шепотом:
– Да.
Она содрогнулась от пронзительного прилива нежности, смежила веки и прислонилась к нему спиной. Он склонил голову, прижался губами к виску, ладонь не спеша поползла вверх ласкать полную грудь. Губы провели жаркую дорожку по щеке к ушку, рука пробралась под платье, ладонь охватила грудь, большой палец принялся играть с напрягшимся соском.
Купаясь в море чистейшего наслаждения, Дженни не чувствовала ни стыда, ни вины, когда платье упало к ногам; когда лежала в постели, а он шел к ней, и голые плечи бронзой отливали в пламени свечей; когда он прильнул к ней, умело раздвинув языком губы. Покоряясь, она с тихим стоном закинула руки ему на шею, поглаживая пальцами завитки на затылке, изо всех сил прижимая к себе его голову. Изголодавшееся тело Ройса не могло вытерпеть этого невинного порыва. Приподняв ее бедра, он соприкоснулся с ней своими напрягшимися чреслами, и тела их слились.
Она отвела свои губы, и он чуть не застонал от разочарования, решив, что напугал ее безудержной страстью, но, открыв глаза, увидел на ее лице не испуг и не отвращение, а изумление. Грудь его перехватило от нежности, он лежал неподвижно, глядя на Дженни, которая обхватила его щеки руками, благоговейно-ласково коснулась пальчиками век, скул, подбородка, потом приподнялась и поцеловала со страстью, почти не уступающей его чувству. Она извернулась в объятиях, утопила его в подушках, накрыв волосами, словно атласной вуалью, и принялась целовать глаза, нос, уши, а когда ущипнула губами сосок, Ройс потерял голову.
– Дженни… – простонал он, водя ладонями по ее спине, бедрам и ягодицам, зарываясь пальцами в ее волосы, вновь прижимаясь губами к лихорадочно горящему рту.
– Дженни… – хрипло шептал он, накрывая ее своим телом.
– Дженни… – бормотал он, жадно пробуя на вкус ее груди, живот и бедра.
Он не мог удержаться, чтобы не повторять ее имя. Оно звучало музыкой в сердце, когда она обхватила его руками, и приподнялась, и добровольно приняла в себя налитую мужскую плоть; оно разливалось в крови, когда она радостно встретила первый буйный удар его тела; оно пронизывало каждый нерв, когда она двигалась в такт его яростным целеустремленным толчкам; оно взорвалось, точно гром, когда она крикнула: «Я люблю тебя!» – впиваясь ногтями в спину и содрогаясь всем телом, которое сотрясали набегающие одна за другой волны экстаза.
Напрягшись в отчаянной жажде облегчения, Ройс отнял от нее губы и приподнялся, опершись на руки, ожидая, когда в ней стихнет дрожь, глядя в прекрасное затуманенное лицо. А потом, не в силах более сдерживаться, еще раз – в последний раз – погрузился в нее, шепча это имя. Тело его конвульсивно дрогнуло, еще, и еще, и еще раз, пока он переливал в нее свою жизнь.
Лежа на спине, он ждал, когда уймется безумное биение сердца, поглаживая рукой ее атласную кожу и все еще удивляясь своей взрывной страсти. За все годы многочисленных любовных приключений и жарких интрижек он не испытывал ничего сродни тому потрясающему экстазу, который только что пережил.
Дженни подняла голову, он наклонился, заглянув ей в глаза. И в подернутой дымкой синей бездне видел такое же изумление и смятение.
– О чем ты думаешь? – спросил он, нежно улыбаясь.
Ответная улыбка тронула ее губы, пальцы забегали по заросшей волосами груди.
Дженни занимали только две мысли, и вместо того чтобы открыться в непреодолимом желании услышать от него признание в любви, она поделилась другой.
– Я думала, – горестно прошептала она, – что если бы так было… в Хардине… я наверняка не убежала бы с Уильямом.
– Если б там было так, – заявил Ройс с улыбкой, перерастающей в широкую кривую ухмылку, – я кинулся бы за тобой вдогонку.
Не ведая, с какой легкостью может снова разжечь его, Дженни провела пальцами по твердому плоскому животу.
– А почему не кинулся?
– В то время я был под арестом, – сухо отвечал он, перехватил любопытную ручку, накрыл ладонью, чтобы она не двинулась ниже, – за отказ выдать тебя Греверли, – добавил он и выпустил руку.
У него тут же захватило дух, ибо ладошка скользнула по внутренней стороне бедра.
– Дженни… – хрипло предупредил он, но желание уже затопило его.
Глухо усмехнувшись, он подхватил ее, приподнял и нежно, но твердо усадил на себя.
– Делай что хочешь и сколько хочешь, крошка, – поддразнил он. – Я целиком и полностью к твоим услугам.
Но смех его оборвался, когда жена прильнула к нему и прижалась ко рту своими губами.
Глава 21
Дженни стояла у окна на балкон, глядела во двор, на лице ее плавала улыбка, воспоминания о прошедшей ночи переполняли душу. Судя по положению солнца, утро было в самом разгаре, а она поднялась меньше часа назад, заспавшись дольше, чем когда-либо в жизни.
Утром Ройс долго и настойчиво занимался с ней любовью, на сей раз с такой редкостной сдержанной нежностью, что даже сейчас сердечко Дженни усиленно билось. Он не сказал, что любит ее, но любил ее – она, будучи совершенно не искушенной в любовных делах, была в этом уверена. Зачем бы ему иначе так ее одаривать? Зачем так заботиться о ней в постели?
Дженни погрузилась в раздумья и не заметила, как в комнату вошла Агнес. По-прежнему улыбаясь, она обернулась к служанке, державшей еще одно поспешно перешитое для нее одеяние, теперь из мягкого кремового кашемира. Невзирая на суровое, полное мрачных предзнаменований выражение лица горничной, Дженни окончательно преисполнилась решимости разбить все преграды и подружиться с прислугой. Разумеется, раз уж она покорила Волка, наладить добрые отношения со слугами не составит труда.
Подыскивая, что бы сказать горничной, она взяла платье, и тут на глаза ей попалась бадья в алькове. Уцепившись за это как за безопасную тему для разговора, она заметила:
– Этот чан так велик, что в него можно засунуть человека четыре, а то и пять. Мы дома купаемся в озере или в маленьких деревянных бадьях.
– Тут Англия, миледи, – напомнила ей Агнес, собирая наряд, который Дженни надевала прошлым вечером. Госпожа бросила на нее изумленный взгляд, не уверенная, прозвучала ли в ответе нотка превосходства или нет.
– А что, разве в Англии во всех больших домах такие огромные чаны, и настоящие камины, и… – она подняла руку, широким жестом охватив роскошную комнату с бархатными драпировками и толстыми коврами, устилающими пол, – …и все такое?
– Нет, миледи. Да только вы в Клейморе, а сэр Альберт – управляющий нашего хозяина и управляющий старого лорда – получил указание содержать Клеймор как замок, достойный самого короля. Серебро чистят каждую неделю и пыли не дозволяют садиться ни на ковры, ни на пол. А если что-то приходит в негодность, его выбрасывают и приносят другое.
– Должно быть, надо много трудиться, чтобы держать все в таком идеальном порядке, – заметила Дженни.
– Правда, но раз новый хозяин сказал сэру Альберту, что тот должен делать, сэр Альберт, хоть он упрям и горд, подчинится, чего бы он там про себя ни думал про того, кто ему приказывает.
Последнее поразительное замечание было наполнено такой колкостью и негодованием, что Дженни ушам своим не поверила. Нахмурившись, она повернулась кругом и посмотрела на горничную: