– Компотом мы вас обеспечим, дядюшка, как, впрочем, и тем, о чем вы изволите говорить. Я могу легко набить вам целые подвалы золотом, – молвила я. – Но мне нужен исходный материал – мрамор, гранит, известняк, ну вы меня поняли. О! У нас на территории герцогства есть огромный заброшенный мусорный курган – чем не исходник? Вот там я это и буду делать. Мне понадобится несколько дней; чтобы не мотаться туда-сюда, мои люди поставят палатки, возьмут еды и дров. Вы же можете быть желанными гостями в замке… И вот еще что. Золото – самый тяжелый металл, если вывозить его крытыми подводами, нужны тягловые лошади. А я, к сожалению, таковыми не располагаю.
– Сегодня же к вечеру здесь будет дюжина лучших тяжеловозов королевства.
– Хорошо. Конечно, не мне вам говорить, дядюшка, что все должно происходить в строжайшей тайне, поэтому две сотни ярдов брезента, чтобы накрыть рабочее место, тоже просто необходимы.
– Без вопросов. Но нам хотелось бы доказательств ваших слов…
– Хорошо.
Я взяла глиняную вазу, прикрыла глаза. Молекулы и атомы заплясали перед глазами, словно пузырьки воздуха.
– Ох, – услышала я стон восторга.
Ваза стала абсолютно золотой. До последнего атома.
Дядюшка схватил ее, как малое дитя – новую игрушку.
– Великолепно, великолепно, – шептал он. – Это невероятно! Как вы это делаете, дитя?
– Дядюшка, не думаю, что вам будут интересны технические подробности. Но золото чистейшее.
– Когда вы приступите?
– Первый месяц весны у нас жаркий. Сойдут снега, немного оттает земля, и я отправлюсь к террикону. Пока же стоит подумать о том, как охранять золото. Может быть, задействовать каких-нибудь боевых инсектоидов…
– Ах! – воскликнул дядюшка. – Об этих тварях ни слова! Разве вы еще не поняли? Они же оккупанты! Это они взяли себе всю власть! Проникли во все отрасли государственной системы. Это из-за них пусты подвалы золотохранилища – банковские воротилы из древних семейств тараканов Репеллер и Жутьшильд пустили все на сомнительные финансовые операции. Они финансировали запрещенные в нашей стране группировки дрозофил-смертников и саранчи Усамы! Я в своем дворце окружен этими тварями и лишен возможности даже нормально питаться! Боги, какое это мучение – сталкиваться с этими уродами! И выносить их деспотию только потому, что числом их больше, размером они громаднее и видом страшнее. Я прямо болен от них!
– А сейчас они вас не слышат? На вас нет жучков?
– Слава Всему Сущему, нет. Фипс имеет редкий аппарат, тайно полученный нами от представителей движения Сопротивления. Этот аппарат настроен так, что в радиусе трех метров от меня все насекомые убегают.
– Подождите… Ваше… Дядюшка, вы разве поддерживаете Сопротивление?
– Конечно! Мы – люди! И мы – высшая раса. Да, когда-то человечество совершило ошибку! Но это не повод делать нас рабами жуков, гусениц и мух! Смена всех!
– Даешь молодежь! – кивнула я. – Будем надеяться, что снега скоро растают, и я внесу свой вклад в дело спасения нашей страны.
И словно Небеса услышали мои пожелания, сразу после того, как дядюшка комфортно разместился в моем замке, начались такая теплынь и такие жаркие ветра, что вполне можно было приступать к работе. Фигаро с самыми верными слугами самолично сделал мне шатер для проживания, оснастив его самым необходимым. Повар от себя передал три бочки замороженных продуктов, которые достаточно было только разогреть на маленькой удобной печке и есть. Была и питьевая вода, и одеяла, и все, что только нужно мне как золотодобытчице.
Лично меня взялись охранять Маттео и Люций с Собакой – они никому меня не хотели доверять. Для охраны же крытого брезентом террикона по периметру и снаружи были вызваны два особых подразделения королевской гвардии – здоровенные мужики, обвешанные оружием со всех сторон. У них была своя полевая кухня, лазарет и какие-то жуткие на вид боевые комплексы, являющиеся военной тайной.
Перед тем как покинуть замок, я пришла к Оливии. Все так же безгласной, спящей, почти бездыханной.
– Я тебя люблю, – прошептала я, целуя ей руку. – Ты обязательно проснешься, ты будешь жить, ты познакомишься с нашими новыми друзьями, и все будет замечательно!
Тут кто-то постучал в дверь.
– Войдите, – сказала я.
Вошел маэстро Рафачелли.
– Маэстро? Вот уж кого меньше всего ожидала увидеть, так это вас! Как ваше вдохновение?
– Я закончил работу над картиной «Спящая красавица». И прошу вас уделить мне время и посмотреть ее.
– Оливия, я сейчас, – шепнула я.
Мы поднялись в мастерскую художника. Здесь было удивительно светло. Поначалу я не могла понять, откуда исходит такой свет. А потом поняла – от картины.
Она была божественна. На простом ложе, застеленном мехами, почивала девушка такой красоты и непорочности, что сама собой излучала свет. Фата покрывала ее голову, цветы вереска окружили лицо…
– Она даже лучше, чем живая. Она бессмертная.
– Благодарю вас, донна.
– Маэстро, все слова о вашем таланте будут лишь пустой шелухой. Вы превзошли самого себя. И я полагаю, что картина должна быть выставлена в Главной королевской галерее.
– Вы правда так думаете?
– Несомненно. Готовьте картину к переезду, мы с вами едем в столицу.
Когда я сказала о своих планах дядюшке Уолтеру, он аж затрясся:
– Как вы можете! Страна в кризисе, я у вас тут весь издергался, а вы хотите драпануть в столицу с какой-то картиной.
– Дядюшка, – веско сказала я. – То, что мы задумали, от нас не уйдет. Тому вы были свидетелем. А картину выставить надо. Она… словно излучает покой, мир и добро. Нация на нервах, потому что у нас нет национальной идеи, только золото, чистоган! Эти жуки приучили нас хотеть потреблять, покупать, гнаться за модой, за очередным фетишем. А эта картина заставляет очнуться и думать. Идемте, я покажу вам ее.
Эффект был потрясающий. Король плакал как ребенок, вспоминал маму и всех загубленных родных. Тут же дал слово вести примерный образ жизни.
И вот, оставив замок и все остальное на короля (толку от него, если честно, как от тарелки с творогом), мы с маэстро Рафачелли поехали в столицу.
Столица выглядела нервной и лишенной лоска. Видимо, кризис действительно добрался даже до элиты. Брусчатка стала щербатой, за фонтанами никто не следил, и в них плавал мусор, мраморные статуи в парке дворца были все в серых дождевых потеках.
Мы обратились к принцу-консорту, дабы нам было даровано право выставить картину в Главной галерее. Разрешение было легко получено, мы выбрали день и сами с маэстро Рафачелли повесили картину в одном из залов.
Мы стояли и любовались ею.
– И что, – спросил маэстро. – Ее прямо так сейчас все увидят и ахнут?
– А вы погодите.
Мы продолжали стоять. По галерее в основном фланировала публика, которой некуда было себя деть, да студенты академии живописи и ваяния.
За нашими спинами кто-то остановился. Ага. Послышалось восторженное «О-о-о!» и обращение к нам:
– Простите, не могли бы вы отойти подальше? Вы загораживаете обзор.
– Пожалуйста, – сказал маэстро.
– Боже, какое полотно! Какие краски, какой воздух, какой свет! – все это изрекала ненятного возраста дама в бархатном платье. – Как прекрасно выписаны руки и это легкое кольцо на пальце… Когда здесь появилась эта картина?
– Да мы вот сейчас ее повесили.
– Полно шутить!
– Мы не шутим. Вот автор картины, а я его меценат.
– Чудеса! Дамы и господа! Дамы и господа! Прошу вас, все сюда!
Народ собрался, и восторженное «О!» снова зазвучало.
– Дамы и господа, – лицо нашей визави сияло. – Вы видите перед собою чудо живописи. Но кроме того, вот автор дивного полотна… Маэстро Рафачелли, а это его меценатка…
– Оставим в тайне мое имя.
– Я прожила долгую жизнь, – сказала дама. – Я была во многих галереях и залах. Я писала стихи о картинах, которые казались мне прекрасными…
– Это же Роза Рочестер, великая поэтесса, – зашептались в народе.
– Эта картина перевернула мою душу. Стихи больше не нужны. Отныне я посвящу себя уходу за больными и страждущими.
Поэтесса преклонила колени перед картиной, и все мы сделали тоже. И из картины словно излилось сияние и почило на нас. Мы встали полными сил творить добро.
За неделю, что мы прожили в столице, к картине не иссякала очередь жаждущих просветления. Картина исцеляла недуги, утешала, радовала. И наверное, именно поэтому особая коллегия жуков-искусствоведов решила с нею разобраться.
Поскольку мы неотлучно дежурили у картины, то стали свидетелями сего процесса.
Явились три жука-пожарника в красных мундирах (на это время посетителей выгнали) и стали смотреть на картину.
– Ничего здесь такого не вижу, – сказал первый жук. – Шероховатости и мазочки. Скипидаром пахнет.
– Да, что-то невнятное, – согласился второй.
– Но если народ так к ней тянется, значит в ней что-то есть? Может, все же стоит запретить?
– Милейшие господа, – молвила я, кланяясь. – Вы же сами видите, что в картине нет ничего особенного. Так зачем запрещать? Посмотрят и уйдут. А галерее опять-таки прибыль в кассу. Постепенно все забудется.
– Мудрое решение, – сказал жук. – Ну пусть смотрят. Пару охранников еще поставим и компот-машину. Тоже заработок.
Когда жуки ушли, маэстро в обмороке осел мне на руки:
– Я думал, они запретят!
– Ничего, пролетели, улыбнулись и помахали. Картина остается.
Да, картина оставалась, но нам-то надо было возвращаться! И нужны были верные люди в столице, которые бы охраняли картину, и такие люди нашлись.
Не знаю почему, но картина стала знаменем Сопротивления. Говорили, что это спящая Свобода, но она проснется, встретит нас и поведет против врагов.
Сопротивленцы были суровые и надежные люди, и я поняла, что им могу доверить картину со спокойной душой. А когда мы покидали столицу, то видели толпы паломников всех возрастов и сословий – они шли поклониться картине и получить исцеление и утешение.